Когда мир изменился (СИ) - Перумов Ник. Страница 4

Шипение раздалось вновь, холодное, торжествующее. Некромант крутанул глефу над головой, словно боевой шест, лезвия сверкнули, ближайший менгир брызнул каменной крошкой.

— С-с-сшшшы-ы-ы!

Над покосившимися древними столпами взмыла стремительная крылатая тень, метнулась рваным изгибом, словно летучая мышь. Глефа ударила вновь, снесла верхушку менгира, рой острых осколков встретил крылатую тень в воздухе, словно туча стрел, пронзил её насквозь; камешки вспыхивали, по тёмному летучему силуэту расползались дыры с тлеющими кармином краями. Тень конвульсивно дёрнулась, косо рухнула в заросли, забилась там, затрепыхалась, однако некромант на неё уже не смотрел.

Потому что над завёрнутой в серый плащ фигуркой уже нависало нечто — всё составленное словно из изломанных невероятным образом человеческих рук и ног, обтянутых посиневшей мертвецкой кожей.

— Драуг… драугрот… — выдохнул некромант.

Это куда хуже, чем слыгх.

Из «Записных книжек некроманта Фесса»:

Драуг, драугрот, draug- «особо сильный» мертвяк. Оч. редок. Слухи о: вся территория Империи, вплоть до юж. гр. и вост. степи. Первичник. Вызывает паразитн. денекротизацию. Вид (по слухам): составлен из множества частей тел. Несколько голов, рук, ног и пр. Неуязвим. Устойчив против св. воды, наговорного железа. Возникает якобы как результат проклятия, наложенного на весь род (История кор-вы Пиоверры Безумной). Способен к долгому пребыванию в недвижности при наступлении разупокаивания. Якобы предвещает войну, мор, голод и проч. Наблюдения: массивная амальгама со взаимным прорастанием. Собираются части тел: драуг из некрополиса Зоз Гинзук — одни головы! Орден Белого Дракона: руническая магия + алхимия.

(Выяснить!)

Действенно: отпорный круг, 12 секторов, руническая формула расточения — металл: «сплав трёх благородств» (небесное железо, истинное серебро, доля красного самородного золота).

Глефа!!!

Тварь почувствовала его взгляд, вскинулась; Фесс заметил мумифицированную головку ребенка, вперившую в него взор горящих жёлтым огнём буркал. В следующий миг он уже прыгнул влево, перекатываясь через плечо, глефа с шипением резала воздух.

Если он что и понимал в здешних мервяках, так это одно простое правило: на драуга дуром не лезь.

Завёрнутая в серый плащ фигурка на жертвеннике забилась, задёргалась, что-то сдавленно замычала.

Драуг принял решение мгновенно. Растянулся в неимоверно длинном прыжке, перемахнул древний камень, ринулся вниз по склону прямо на некроманта.

Хаотично смешанные и вырастающие друг из друга руконоги вдруг развернулись, из скрюченных пальцев полезли изогнутые когти, жёлто-коричневые, словно старая жжёная кость.

Мертвяк промахнулся самую малость; противник его отшатнулся, извернулся, рубанул. Стальной лепесток чиркнул по неживой затвердевшей плоти, оставил на ней багряный тлеющий след — алое посреди угольно-чёрного.

Нагие ступни с загибающимися полусгнившими ногтями упёрлись в землю, руки судорожно хватали-месили воздух, а крошечная голова младенца, вся усохшая, с провалившимися щеками, распахнула чёрный провал беззубого рта и заверещала.

Над дальним краем кромлеха, над острыми вершинами менгиров вновь поднялась чёрная тень, чернее окружающего мрака. Летела она, правда, с трудом — сквозь разрывы плаща-крыла виднелось небо и даже звёзды. Справа и слева из зарослей послышалось злобное шипение, сквозь сплетение шипастых ветвей глянули красные глаза: каттакины

, неупокоенные зомби-звери, напоминающие огромных кошек, тощих, с торчащими рёбрами, лишёнными шерсти — всегдашние спутники драуга.

Но оставленный лезвием глефы огнистый след уже начал расширяться, неяркое багровое тление уходило вглубь, огонь не вырвался на свободу — вместо того, словно с удвоенной яростью от своего пленения, вгрызался и вгрызался в захолодевшую чуть не до твёрдости камня плоть неупокоенного.

Левая рука некроманта очертила в воздухе сложную руну, та вспыхнула, рассыпалась пеплом, и по зарослям, где хрипло рычали каттакины, словно ударил исполинский бич, разрубая ветви и отростки, углубляясь даже в землю; на пути незримого кнута оказалось сразу две твари: пасти распахнуты так, как никогда не раскроет ни одно живое существо, челюсти стоят вертикально, капает ядовитая слюна и невыносимое трупное зловоние наполняет воздух.

Двух четвероногих бестий развалило пополам, торчат из груды чёрного мяса белёсые ребра; остальные каттакины попятились, злобно шипя.

…Сразу полдюжины рук попытались ухватить некроманта. Пальцы враз удлинились, клацнули когти, но ухватили лишь воздух. Мумифицированная голова надула вдруг щёки, выдохнула облако гнилостно-жёлтого, словно какой-то пыли; красные глаза так и сверкали.

Фесс уклонялся, свистела глефа, однако тянущиеся к нему руки-лапы вдруг обрели прочность рыцарских доспехов. Поднявшаяся над курганом тень неровными и неустойчивыми рывками приближалась к нему, то проваливаясь почти до самой земли, то вновь взмывая; летела она плохо, но всё-таки летела.

Нет на земле отпорного круга, не вычерчены магические фигуры, и лишь верная, как смерть, глефа свистит и поёт, плетя затейливые узоры в лунном свете.

Взмах, взмах, ещё взмах — поперёк драуга легла ещё одна дымящаяся, тлеющая полоса. Потом третья.

Троица каттакинов наконец набралась смелости — а может, их погнал вперёд приказ хозяина. Первого Фесс встретил размахом глефы, второго остановил руной, третьего…

Третьего пришлось просто пнуть.

И тотчас ему обожгло лодыжку.

Драуг распластался по земле, разворачиваясь жуткой многоногой гусеницей, где ножками служили человеческие посиневшие пальцы. Засеменил, проскользнул под лезвием глефы, со скоростью разящей змеи выстрелил жутко удлинившейся рукой, когти полоснули по голени некроманта.

Острие одного пробило даже поножи толстой воловьей кожи, угодив точно меж нашитыми на него пластинами из гнутого железа.

По щиколотке и ступне мигом стал расползаться леденящий холод.

— А-аргх!

На запах крови разом кинулись все трое оставшихся каттакинов. Сверху, развернувшись подобно тёмному покрывалу, рухнула летучая тень.

Некромант встретил их стремительным размахом наговорного железа. Глефа рассекла крылатую тварь надвое, та лопнула с сухим хрустом, рухнула, корчась, в кустах; самый умный каттакин резко развернулся, бросившись на неё, заурчал, пожирая.

Драуг оказался рядом, руки пытались вцепиться, подмять, прижать к земле; детская голова вновь надувала щёки.

Раненая нога отказывалась повиновалась. Холод добрался до колена, и оно подогнулось.

Зубы некрокота рванули плечо, заскрежетали по железной подложке; тварь хрипло взвизгнула, закрутилась от боли, широко распахивая враз обуглившуюся пасть.

Некромант выпустил глефу, пальцы рук сплелись в странном жесте, резкий взмах — перед ним вспыхнула голубым руна, рухнула на драуга, оплела, подобно сети; голубые нити впились в мёртвую плоть там, где верхний слой уже пробило лезвие клинка.

Руна далась тяжело — морщинки на нестаром ещё лице резко углубились, пролегли, словно трещины на камне от внезапного удара.

Он застыл на одном колене, тяжело, с хрипом дыша. Прямо перед ним корчился драуг, дергался, скрёб руками-лапами землю, обламывая когти, но вырваться не получалось — голубые нити опутали его, врезавшись очень глубоко, рассекли кое-где кости, нетронутой осталась только голова.

Третий, последний каттакин решил попытать счастья ещё раз — ринулся на обессилевшего врага со спины, но нарвался лишь на выставленное лезвие серебристого кинжала. Из раны на груди брызнула тёмная жижа, не кровь, а именно жижа, с одуряющим запахом тления.

Эфес кинжала вывернулся из пальцев некроманта, но своё дело он сделал. Некрокот лишь пару раз шагнул и рухнул замертво, широко распахнув жуткую пасть.

Его умный сородич, успевший расправиться с подбитой тварью, глянул на Фесса мутно-жёлтым глазом, потом на спутанного драуга — да и затрусил себе в заросли, явно не собираясь вмешиваться.