Арбин (СИ) - Асхадова Амина. Страница 68

Теперь все, что мы подарили друг другу в плане чувств и эмоций за эти месяцы после «реабилитации» - не сравнить с тем, что было между нами ранее.

Ранее были тонны ненависти. Сейчас у нас была семья, и как же хреново было осознавать, что мне придется отпустить все, что раньше я считал своим.

Я понимал: попытавшись сейчас удержать Владу, я не верну себе ее расположение. Только усугублю свое и так шаткое положение. Затеянное Владом раскрылось. Раскрылось без моего ведома, потому что сам бы я никогда не признался в этой масштабной лжи.

Отпускаю. Честно отпускаю в надежде видеть сына и изредка – ее, свою лису. Крепко сжимаю край стола своими пальцами, уже руки устали сжимать бесполезное дерево в своих руках.

Отпускаю, но буду присматривать. До боли и хруста буду сдерживать себя и стараться не натворить лишнего, но присматривать за ними буду. Снимаю к чертям рубашку, потому что становится невыносимо жарко на этой кухне, в которой больше никогда не разольется детский смех и радость жизни.

Отпускаю, но обещаю обеспечить их всем. Если она думает, что больше никогда меня не увидит, то моя жена глубоко ошибается. Я всегда буду рядом, просто на расстоянии. Постараюсь держаться как можно дальше, насколько это вообще возможно.

Пусть уходит, так будет лучше для нее - лисе будет лучше без меня, потому что она так и не смогла забыть все то, что я проделывал с ней. Это невозможно, так пусть же уходит.

Остаюсь в квартире один. Квартира, над которой я работал долгое время, отвечает мне мрачным молчанием.

И к чему было устраивать аварию и весь этот цирк? Следом же отвечаю себе на этот вопрос: эти месяцы рядом с ней были прекрасны. Я понял, как женщина может отвечать теплом, когда к ней относишься с тем же. Я понял огромную разницу между ненавистью в насилии и любовью в добровольности.

В тихой и мрачной квартире я вспоминаю, как мне нравились ее чувства – не вынужденное чувство ненависти, а добровольное – любви и тепла, заботы и прощения. Вспоминаю, как боялась меня поначалу, ведь в первые недели и месяцы, когда лиса еще не готова была привезти ко мне сына, я был для нее незнакомцем.

Влад сделал все, чтобы я за какие-то месяцы изменил мимику, интонацию и поведение – полгода я работал над собой, чтобы лиса никогда не чувствовала во мне прежнего Арбина. Только все равно вздрагивала – в ванной, в спальне, на кухне за завтраком порой смотрела на меня с опаской, но я не сдавался. Менялся ради нее, ради возможности увидеть своего сына, и когда я подарил ей все хорошее, что нашел в своей груди, она подарила мне все прекрасное, что имела в себе. Она подарила мне себя полностью и целиком, но теперь ушла. Простить – сил не хватило. Да и невозможно простить такую ложь и такое притворство, черт возьми!

Я сдался. Может быть, это к лучшему? Потому что невозможно сделать больше ничего, кроме применения силы. Не хочет слушать лиса, больше не хочет, а я и пальцем ее не трону впредь. Нет, лучше буду стол сжимать до посинения, чем встану и начну удерживать ее силой. Тем более, на глазах собственного ребенка.

Нет, ни за что. Пусть уходит, но я помогу ей во всем.

По-прежнему сжимаю столешницу руками до белых костяшек, а затем резко отпускаю и тут же вздрагиваю от неприятных ощущений в области груди. Кажется, боль пронзает где-то внутри.

К черту ее, эту паршивую боль. Ты слишком многое натворил, а после этого еще и мечтаешь, чтобы она захотела остаться…

Не желая чувствовать ее – эту ноющую и порой резкую боль в груди, я вновь хватаюсь руками за стол и сжимаю дерево до боли в пальцах.

Вот твоя расплата, Арбинский. Одиночество.

Потому что она не вернется, и это ее право.

Отпускаю. Пусть она уходит. И я клянусь, что не посмею и пальцем тронуть того, кто захочет когда-нибудь сделать ее – мою лису – счастливой.

Безвольно опускаю голову на напряженные и сжатые вокруг стола руки. Судорожно выдыхаю от этой пронзившей мысли, а лиса тем временем, скорее всего, уже садится в такси.

Моя лиса имеет право на счастье. Главное, клятву не нарушить… Хотя, кому я вру? Самому себе?..

Эпилог

В эпилоге данной книги могли бы быть совсем иные строки, будь в этом романе совсем другая героиня. Все было бы несколько иначе, если бы люди на протяжении своей жизни не познавали прощение и любовь, а это значит, что и в этой книге мог бы быть совсем другой конец, и выглядел бы он примерно так…

 «Руки дрожат и совсем не слушаются меня, они прикасаются к немного выпуклому животу в защитном и оберегаемом жесте. Внутри меня что-то медленно начинает рушиться, и даже теплое прикосновение рук к моим плечам не способно остановить лавины снега в моем сердце. Снег этот, его лавины подбираются в самое сердце, обволакивая во мне все живое и делая его заледеневшим.

Теплые мужские руки ложатся на мои плечи, не желая оставлять меня в покое, который мне только снился. Мне кажется, я более не способна любить, и следом задаю себе вопрос: а была ли я когда-нибудь способна - любить?

Две тысячи пятый год. Когда-то ты лишил меня всего, испортил меня и мою жизнь, растоптал меня, а теперь оставил в моем сердце снежную лавину, и растопить ее попросту некому. Две тысячи девятый год – я смотрю в телевизор, где транслируют видео, как автомобиль неоднократно переворачивается, а затем воспламеняется, подобно спичке. Автомобиль Арбинского Артема, важного человека в чьем-то жестоком огромном мире. Важного, но только не в моем мире.

Зачем жил этот человек? Зачем он родился? Чтобы по нему не скорбели после его смерти? Чтобы попросту некому было стоять на его похоронах?

- Мама, мама! Мама, с какой же он скоростью ехал? Ты посмотри, сколько раз он перевернулся! Мама, дяденька что, специально себя убил?

Дяденька… Я смотрю на повзрослевшего Артема и до рези в глазах слышу его «дяденька». Этот дяденька - твой отец, вот только вряд ли человек без имени одобрит эту правду. Человек без имени все прекрасно понимает – и мое состояние, и волнение, и боль, но не понимает, почему я не могу его полюбить – полюбить человека без имени.

Я вздрагиваю от того, кем я стала и куда пришла моя жизнь, где она нашла остановку и причал – и это место было не любовью.

- У таких людей одна дорога – прямиком в ад, - холодный мужской голос разъедает мое разыгравшееся воображение.

- Он не выживет, да? – произношу я хрипло следом.

«Ты никогда не видел своего ребенка, а твоя жизнь уже пришла к своему логическому завершению, Арбин».

- Он не выживет, хватит. У него, у тебя, у Артема и у твоего будущего малыша своя новая судьба. Я всегда буду рядом, Владислава.

Я слышу тяжелый вдох за спиной, и хватка на моих плечах только лишь усиливается. Человек без имени не любит, когда я вспоминаю прошлое – отца своего ребенка.

Разве могла постигнуть другая участь человека, который сломал десятки, сотни судеб? И мою в том числе.

Арбин должен быть благодарен судьбе за то, что на свете растет его крошечная частичка, но эта частичка не будет носить фамилию жестокого человека по имени Артем Арбинский.

Человек без имени так решил, он мужчина и глава нашей семьи.

- Ну, зачем портить настроение и себе, и ребенку, милая? – слышу я позади и крепкие руки притягивают меня к себе, - ты можешь не сомневаться, я люблю Артема, как своего родного сына. И я самый счастливый человек, потому что скоро ты родишь нашего ребеночка…

Человек без имени. Это просто мужчина, который принял меня той, какой я была. Он принял мое прошлое и то, что со мной произошло в далеком две тысячи пятом году. Принял с ребенком Арбинского Артема.

Вот только полюбил ли он его как своего родного сына? Навряд ли, хоть и убеждает меня в этом.

Он - человек без имени, ведь теперь все хорошо. К чему нам имя?

А заголовки новостей еще долго, очень долго будут пестреть об аварии, которая затронула многие судьбы, и в том числе мою – Владиславы Отрады.