Исторические рассказы и биографии - Разин Алексей. Страница 18

А в обители была ужасная теснота. Надеясь на крепкую защиту, народ сбежался со всех сторон, так что места не было в келиях. Время настало осеннее, дождь, слякоть, а укрыться некуда; народ жался, где попало; больные женщины лежали на ветру и дожде. Все, что можно было взять камней и дерева, было взято; народ понаделал кое-каких шалашей, а все половина была без крова. Богатство всякое кучами лежало на дворах и перед церквами, и никто его не трогал, и никто не берег.

Польские и Литовские люди все приготовили к осаде, а потом стали пробовать, нельзя ли хитростью какою взять монастырь. И прислали к осажденным людям грамоты. Пишут, что мы вам добра хотим, отдайте лучше добром свои стены, тогда будто бы царь Дмитрий Иоаннович вас наградит; а добром не отдадите, так знайте, что мы с тем пришли, чтобы не отходить, пока не возьмем монастыря, и тогда всех до последнего перебьем. Такую же грамоту прислали архимандриту Иоасафу. Грамоты были грозные и льстивые. Собрались осадные воеводы и все начальники, посоветовались с архимандритом Иоасафом и послали такой ответ: «Получили мы ваши грамоты, гордые начальники, Сапега и Лисовский, получили и наплевали на них. Напрасно вы прельщаете нас обещанием милостей вашего Лжедимитрия. Что нам за польза полюбить тьму больше света, лож больше истины? Как оставить нам свою святую, истинную православную христианскую веру Греческого закона и покориться еретическим законам, отпадшим от христианской веры? Ни за что не откажемся мы от своего крестного целования, не отдадим его за богатства всего мира [11]».

Сапега и Лисовский получили этот ответ и пришли в ярость. Тотчас велели они приступать к стенам со всех сторон, поставили пушки кругом монастыря в десяти местах и устроили большие валы со рвами, а за валами ходили пешие и конные люди.

3 октября началась пальба из всех пушек калеными и простыми ядрами. Стреляли целый день, надеясь разрушить стены; но каленые ядра падали в пустые места, а когда попадали в келии, то монахи выносили их вон в лужи. Стены тряслись, местами даже камни сыпались, тесно накопившийся народ ждал смерти, и надеялся только на Бога. Архимандрит Иоасаф приказал всем исповедаться и приобщиться Святых Таинств, чтобы никто не умер без покаяния. А дело было близко к смерти, потому что неприятели стали вести подкопы под угольную круглую башню: хотели подложить под нее пороху и взорвать, а потом и войти в то место, где была башня.

Видел Сапега, что дело приближается к концу, и потому устроил большой пир на все свое войско. Целый день неприятели пели, играли, пили, скакали на лошадях по полям вокруг монастыря, стреляли, потом к вечеру придвинулись ближе к монастырю и стали опять в него стрелять. А ночью множество пеших неприятелей кинулось к монастырю со всех сторон, с лестницами, чтоб залезать на стены, с большими деревянными щитами, с башнями на колесах, подступили, заиграли в трубы, забили в барабаны, и полезли на стены. А осадное войско не дремало; грянуло на них со стен из пушек и пищалей и билось с ними насмерть. Неприятели, в безумии своем, погубили многих из своих же рядов, и убежали со стыдом от стен, а щиты деревянные и лестницы все так и побросали. А наши поутру вышли из города, забрали все, что они оставили, принесли в обитель и изрубили на дрова.

Во все время приступа и драки архимандрит Иоасаф со всею братиею молился Богу, возлагая всю надежду на Его заступничество.

Неподалеку от стен обители был капустный огород: капуста росла, да монастырские слуги еще не успели ее собрать. Вот, через неделю после того приступа, 19 октября, Литовские люди забрались в огород, за капустой; а наши как увидели, что их немного, спустились со стен по веревкам, да и кинулись на них: много побили и поранили. Тут же кстати осадные воеводы вылазку сделали с конными и пешими людьми, двумя большими полками, а Литва и русские изменники бросились на них, и с обеих сторон многие пили смертную чашу.

В конце октября воеводы опять вышли из обители с воинством и напали на заставу пана Брушевского. Людей его побили, а самого захватили и привели в монастырь. Там стали его мучить и пытать всякими пытками и спрашивать, сколько у них народу, и что они хотят делать. Пан Брушевский в пытке показал, что народу у них тысяч тридцать, что воеводы положили не отходить от монастыря, пока не возьмут его, а взять хотят и разорить долгою осадою, частыми приступами и подкопами, которые у них уже ведутся.

Тогда богопротивные неприятели, так близко осадили стены, что монастырским людям трудно было выходить за ворота, чтобы почерпнуть воды напиться и скот напоить. И в обители была теснота великая и страх.

Восьмое ноября был самый страшный день. У неприятеля было всего шестьдесят три пушки, он и стал из всех тех пушек палить в обитель. Тогда шел в церковь инок Корнилий; вдруг прилетело пушечное ядро и оторвало ему ногу по колено. Его внесли в церковь, и прежде чем он успел умереть, его причастили Святых Таинств. А стрельба все продолжалась. Одно ядро попало в большой колокол; другое в образ Архистратига Михаила, и пробило доску у левого крыла; третье разбило подсвечник; четвертое ударилось в образ Николая Чудотворца, выше левого плеча. Народ, собравшийся тогда в церкви, обливая помост церковный слезами, молился о помощи и заступлении против Литвы.

У неприятеля была длинная пушка, которая стреляла очень метко и далеко. Стояла она в Терентьевской роще и называлась Трещера. Воеводы приказали стрелять в эту пушку, а наши пушкари ее и подбили. Стало легче после того, как Трещера замолчала.

На другой день осадные воеводы устроили полки на вылазку и стали потихоньку выходить, еще за три часа до рассвета. Они успели все стать, где кому надо было, когда показалась заря, и когда трижды ударили в осадные колокола, они мужественно бросились на литовских людей, восклицая имя Святого Сергия. Со всех сторон они сбили ближние отряды литовские и погнали врагов, избивая множество их и устилая мертвыми телами свой путь. К счастию, попали они на то место, откуда начинался литовский подкоп под монастырские стены и круглую башню. Надо было его разрушить прежде, чем неприятели успеют довести его до стен. Два клементьевские крестьянина, Никон, по прозванию Шилов, да другой еще Слота, вошли в подземелье, завалили вход в него, да там и зажгли приготовленный порох. Недоконченный подкоп взорвало, не повредив стен, а Никон Шилов и Слота без следа пропали. Целый день была драка ужасная, кровавая, то наши бьют и гонят Литовских людей, то Литовские люди бьют и гонят наших. Так и было на Красной горе. Лисовский налег на наш отряд большим полком и погнал его с горы. А в том отряде у нас был один крестьянин села Молокова, по прозванью Суета, большого роста и ужасно силен. Над ним товарищи все подсмеивались, что он воевать не умеет, а тут — откуда взялась храбрость! Он ухватил обеими руками свой огромный бердыш, да и стал, и говорит: «Стой, братцы! Нечего бояться врагов Божиих!» — Да как начал рубить бердышом в обе стороны, и направо, и налево, так и сдержал нечестивый полк пана Лисовского; метался и прыгал в обе стороны, как дикий зверь, и все рубил неприятеля; а за ним укрепился и его отряд и Литовцы ничего не могли им сделать. Беззаконный же Лисовский совался туда и сюда, как бы что злое нам сделать, и поворотил от того места вдоль по горе Красной к косому глиняному оврагу.

День был страшный. Наших побито тогда 174 человека, воинов и иноков, которые тут же ободряли сражающихся и сами сражались; да ранено 66 человек.

Нельзя сказать, чтобы неприятель очень строго держал осаду. Наши каждый день ходили из обители в Мишутинский овраг, в рощу, за дровами, с охраною из конных и пеших людей. Литовцы заметили это и завели много воинов в рощу и засадили там потихоньку. Вот, как наши пошли за дровами, на них и напали. Наши бились изо всех сил, однако дров не могли нарубить и ушли в монастырь. Тут наших убито всего 40 человек, много ранено, а иные в плен попались.