Исторические рассказы и биографии - Разин Алексей. Страница 4

II

СААДИ

Персидский поэт

У народов, которые вообще называются восточными, хотя для нас они и южные, у турок, персов и аравитян, поэтические произведения — не похожи на наши. У нас иное поэтическое сочинение производит на нашу душу только свежее, живое впечатление подобно прогулке за городом, в лесу, в хорошую погоду, весеннею норою. Для нас уж довольно такого живого, освежающего душу впечатления; оно действует благодетельно, как загородная прогулка, и потому уже нравственно.

Очень многие из южных поэтов не довольствуются этим. У южных жителей, погрязших во мраке магометанства, душа не приготовлена, как у нас, наслаждаться тонкими красотами. Да и жаркий климат их, расслабляя тело, приучает их к жизни ленивой, сонной, к бездействию, от которого засыпает и душа. Чтобы разбудить ее, чтобы шевельнуть в ней живые струны добра — мало простого, ясного взгляда на природу, мало — благотворной мысли, какую наш поэт заронит, будто мимоходом, нечаянно в нашу душу. У нас эта мысль созреет, разовьется, а южному человеку нужно ее растолковать, чтоб она ясна была, как день. Оттого-то нам и кажутся иногда лишними нравоучения в прекрасных баснях дедушки Крылова.

В басни, которые у нас сами по себе очень ясны, нравоучение попало от восточных писателей. Езоп, греческий баснописец, заимствовал с востока многие свои басни вместе с нравоучениями, а после него вся Европа не могла отделаться от этой формы басен, вовсе ненужной для европейского человека.

В доказательство того, как восточному поэту трудно обойтись без нравоучения, можно привести любимого персидского поэта Саади. Он писал в XIII столетии после Р. X., однако ж его сочинения и до сих пор читаются в Персии с большим удовольствием. Мослехеддин Саади родился в Ширасе около 1193 года, а учился в Багдаде, в училище, которое было основано Низам Эльмульком. Учителем Саади был знаменитый ученый Софи Абд-эль-Кадир, с которым вместе поэт ходил на поклонение в Мекку. Говорят, что после того Саади еще тринадцать раз делал это путешествие, тогда как, по закону, всякому благочестивому мусульманину довольно раз побывать в Мекке.

Саади провел тридцать лет в ученых занятиях, тридцать лет путешествовал и тридцать лет прожил в уединении, делая добро. Он был так благочестив, по своим магометанским понятиям, что пошел сражаться с христианами, и вообще с немагометанами. Сражался в Индии, Малой Азии, и во время похода в Сирию был взят в плен крестоносцами. Его заставили, вместе с другими пленными, копать крепостные рвы. Один богатый вельможа выкупил его за десять золотых монет и освободил таким образом от изнурительной работы. После того Саади женился на дочери этого вельможи; брак его был очень несчастлив; по крайней мере Саади сам рассказывает об этом в своем сочинении, которое называется Гюлистан, что значит Розовый Сад, или Сад Роз.

В последние годы своей жизни Саади построил себе у города Шираса уединенный домик и прожил в нем до конца своей жизни, делая добро и, как он сам говорит, стараясь постигнуть Бога. Знаменитые вельможи навещали его в уединении, дарили ему деньги, но он брал из них себе столько, сколько было необходимо для его пропитания, а остальное раздавал бедным.

Умер он в 1291 году; его гробница уцелела до сих пор, хотя на месте его дома стоит уже третий или, может быть, четвертый дом.

Саади особенно знаменит двумя сочинениями: Бостан (Цветник) и Гюлистан (Розовый Сад). В Гюлистане нет никакого описания розового сада; все сочинение состоит из отдельных частей, набросанных без большого порядка, без системы. Эти отдельные части, все очень нравоучительные, и называются у него Розами; а так как их очень много, то и выходит целый Сад.

Вот отрывки, по которым можно составить себе некоторое понятие о Гюлистане; надо заметить только, что народ, для которого писал Саади, привык к выражениям, какие для нас кажутся неприличными, и потому переводить его слово в слово невозможно.

Толпа молодых шалунов сильно оскорбила одного дервиша. Он пошел к своему старшине и горько жаловался на обиду. «Как, мой сын! — отвечал старшина — ты носишь на себе одежду милости и терпения! Кто в ней не может вынести обиды, не достоин носить этой одежды. Камень, брошенный в море, не возмутит его поверхности, а брось его в лужу — забурлит и всплывет вся грязь и все поддонки. Эта лужа — эмблема того, кто злится за обиду. Если с тобой случится беда, умей перенести ее, потому что простить проступок ближнего — самое верное средство искупить свои грехи. О, мой сын! Старайся заранее быть смиренным человеком; ведь, когда-нибудь ты будешь смирнее всего, что ни есть живого на свете — истлеешь в земле».

Один человек оставил общество дервишей и перешел в общество мудрецов. «Какая разница, — спросил я, — между дервишем и мудрецом?» — Он отвечал мне: «Оба они плывут по большой реке вместе с своими братьями. Дервиш удаляется от них, чтоб ему покойнее было плыть, и выходит на берег; а мудрый не оставляет их и протягивает им руку».

У одного мужа умерла жена, необычайная красавица, которую муж очень любил. Но с ним осталась жить мать жены, сварливая старуха, которой он терпеть не мог; а делать было нечего; потому что в брачном контракте было определено, что по смерти дочери мать остается у мужа. Друг этого несчастного спросил у него, как он может переносить такое ужасное горе, смерть жены? — «Это правда, — отвечал он, — горе мучит меня; я не вижу своей жены, зато вижу ее мать. Роза сорвана, зато шип остался у меня; сокровище у меня отняли, зато оставили змея, который берег его». Лезвие сабли ранит не так сильно как вид нелюбимого человека; чтоб избежать этой муки, можно пожертвовать самой искренней дружбой [1].

Мудрец, который ведет безнравственную жизнь, похож на слепого, который ходит с факелом, освещает других, а сам ничего не видит.

Два рода людей работают без всякой пользы: те которые собирают много денег и не пользуются ими, а прячут в сундук, и те, которые изучают нравственные начала, а живут безнравственно. Наука бесполезна, если от нее человек не делается лучше. Профессор мудрости — сумасшедший, если он действует глупо. Осел, нагруженный книгами, никогда не будет ученым. Он не знает даже, что он несет книги; может быть, они кажутся ему дровами.

У одного богача было много детей; все они были чудно хороши и сложены прекрасно, исключая одного, который был карлик, и очень безобразен. Отец не мог смотреть на этого сына без отвращения. А молодой человек был очень умен, заметил это и сказал отцу: «О, мой отец! Карлик, хорошо образованный, лучше великана, который ничего не знает. Не по огромности, а по ценности надо судить о вещах. Овцу все любят за опрятность; слон всегда грязен. Синай небольшая гора, а сколько на ней Бог сделал чудес!» Отец улыбнулся, гости захлопали в ладоши, но страшная ненависть родилась в сердцах братьев.

Пока человек молчит и не действует, его добродетель погребена. Не презирайте никого за наружность, потому что в самой маленькой частичке лесу, может быть скрывается лев, или тигр.

Одному мудрецу предложили вопрос, что лучше, сила или милосердие? — «Кто милосерд, тот не нуждается в силе,» — отвечал тот.

На гробнице Бакарран-гура вырезана надпись: «Рука милосердия сильнее могучей руки». Хатами-Тай был самый милосердый человек; правда, что он умер, зато память о нем живет в сердцах всех, кто ему сочувствует.

Один дервиш был очень беден, ходил в лохмотьях и сам зашивал их. Он утешал себя песней: «Я живу на хлебе, да на воде, нечем мне прикрыть своего тела; но я доволен; гораздо легче переносить лишения, нежели одолжения».