Крыло Королевы (ЛП) - Торн Джессика. Страница 59

Я заставляю себя отогнать мысли о Шае. Всякий раз, как они всплывают, всё кажется сложным и запутанным. Я не знаю, что и думать, поэтому предпочитаю не думать вовсе. Муки совести — не очень хорошее чувство. Оно сбивает с толку, когда нужно сосредоточиться. Я должна перестать, перестать чувствовать что-то к Кону, перестать переживать о нём. Перестать думать о нём.

Так или иначе, Джондар ведёт себя рядом со мной сдержанно и молчаливо. Даже больше, чем обычно. Хоть он и спас мне жизнь, я не питаю никаких иллюзий. Мы не стали ближе. Мы и не можем.

Я знаю его тайну, кто он такой и чего хочет, и ничего не имею против. Но объект его влюблённости — это другое дело. Кон.

Я смотрю на них сейчас, склонившихся над картой, увлечённых бурным обсуждением. Они смеются, спорят, рассуждают. Они друзья. Как бы отреагировал Кон на это откровение?

Мне хочется думать, что он бы нормально к этому отнёсся. Он не кажется узколобым. Но будучи тем, кого Джондар любит…

Он не должен узнать. Это будет несправедливо по отношению к каждому из нас. И этого боится Джондар — что Кон узнает его секрет. Не стоило мне вообще говорить этого вслух. Это слишком тяжёлая ноша для всех нас.

Это не моё дело. Я не хочу, чтобы мне пришлось с этим разбираться. Шай бы знал, как поступить, да? Порой, невзирая на всё то, что есть между мной и Коном, я до боли скучаю по Шаю. Честно, до боли. Мои мысли возвращаются к тем минутам в саду, когда бал был в самом разгаре. Когда Шай меня поцеловал. Это не было похоже на поцелуй Кона. Я не знаю, как их можно сравнивать. И, вероятно, не должна этого делать.

Они как день и ночь. И я люблю их обоих.

Любила обоих. Любила Шая.

Проблема не в Джондаре. Шай — вот призрак, что преследует меня, стоит между мной и Коном.

В лагере царит подавленная атмосфера из-за недостатка успехов за последнюю неделю. Мой затылок болезненно пульсирует. На ужин яйца и копчёное мясо с маленькими чёрными грибами и сухим хлебом, который быстро заканчивается. Не сравнить с роскошными банкетами при антейском дворе. Воспоминания о них теперь кажутся чьей-то дикой фантазией. Нам нужно больше продовольствия, а я возвращаюсь с пустыми руками. И в то же время никто не жалуется. Даже Элара, хотя в последние дни она вообще ни на что не жалуется. Большую часть времени она сидит в тишине и смотрит широко распахнутыми глазами на любого, кто приближается к ней. Она здесь уже неделю, но взаимодействует только с одним человеком. Со мной.

— Мне это не нравится, — говорит Джондар, когда она садится ужинать напротив меня. — Она изменилась.

Не думаю, что она поправится быстрее, если он и некоторые другие так и будут говорить о ней так, будто её здесь нет. Но, по крайней мере, он разговаривает со мной. И избегает острых тем.

— Ну конечно, она изменилась.

— Оставь это, Джон, — с кратким кивком Кон принимает из чьей-то руки бокал горького вина и присоединяется к нам. — Хватит. Она же здесь.

— Да, но она как будто даже не слушает.

Я поднимаю глаза, встречаясь взглядом с распахнутыми, но безучастными глазами Элары. Она слушает. Я в этом не сомневаюсь. Просто не реагирует.

Она всегда слушает.

Холодок пробегает по позвоночнику, и аппетит разом пропадает. Никто не следит за словами рядом с ней, особенно теперь. Она в самом сердце лагеря, все ей доверяют, она может пойти куда захочет. И она всё время рядом со мной.

Потому что я ей доверяю.

«У них была эта машина, эта кошмарная машина», — сказала она. — «Я ничего им не сказала».

Но что если их цель была не заставить её говорить? Что это было за устройство?

— Всё хорошо, принцесса? — спрашивает Том.

Нет, у меня кровь стынет в жилах от ужаса.

— Да, я… Кон, можно тебя на минутку? Пожалуйста. Наедине.

Наедине значит в здании Рондета. Конечно, нас услышит сам Рондет, но всё же это самое уединённое место, которое у нас есть.

Он заметил, как я встревожена.

— Конечно. Прошу нас извинить, — обратился он к остальным.

Я беру его за руку, гадая, будут ли шептаться за нами, и цепенею от этой мысли. Они все знают. Они лучше меня знают, что происходит между нами.

Мне сложно разобраться в своих мыслях. И теперь… если я права…

Я оглядываюсь через плечо. Элара следует за нами. Не напрямую, но какой-то случайной, бесцельной траекторией, которая на самом деле вовсе не случайна и не бесцельна.

Я останавливаюсь у входа.

— Иди вперёд.

— Что?

— Доверься мне. Мне кажется… Мне нужно поговорить с Эларой.

— С Эларой?

Я не хочу его пугать. Что если я ошибаюсь? В любом случае, нужно избавиться от Элары, права я или нет.

— Пожалуйста, Кон. Просто дай мне минуту.

Он неохотно кивает и исчезает внутри. Но я знаю его слишком хорошо. Он пойдёт прямо к Рондету и подключится к ним, чтобы проследить за мной. Я надеюсь, что он так и сделает.

Элара останавливается, заметив меня. Лёгкий румянец окрашивает её щёки.

— Следишь за нами, да? — спрашиваю её. У меня не получается произнести это равнодушно. Меня слишком трясёт, руки сжаты в кулаки так сильно, что ногти впились в ладони. Нужно успокоиться. Потому что, если мои опасения подтвердятся, это может быть опасно.

То есть очень опасно.

— Я вынуждена, — отвечает Элара. — Это всё, что я должна делать. Следить и… докладывать. Держать их в курсе. Прости, Бел. Мне так… так жаль. У них была эта штука, — её голос дрожит, она всхлипывает. Но у неё нет слёз. Она ни разу не плакала, с тех пор как мы её спасли. Когда её обвинили в покушении на меня на «Аделине», она рыдала без остановки. И когда её ранила швея-убийца тоже… Но не теперь. Больше нет. И я знаю почему.

Мехи не могут плакать.

Наёмница, которая пришла с дизайнером и швеями, тоже не выглядела как меха. Я помню провода и шестерёнки внутри, которые показало вскрытие. Но снаружи ни единого признака. За исключением шрамов. Должно быть, они разрезали её на кусочки и затем сшили вновь. Она была вся покрыта шрамами, причудливым узором из тонких белых полос по всей коже. Синяки и ушибы могут это скрыть. Элару избивали, на ней живого места не осталось… и всё ради маскировки. Чтобы скрыть множество шрамов. Повсюду.

Элара подходит ближе, каждое движение плавное, размеренное, как у хищника, преследующего жертву. Больше она не похожа на хрупкую, сломанную девушку. Теперь это опасный механизм.

Очень опасный механизм.

— Они изменили меня. А затем послали к тебе. Они знали, что ты меня приютишь, будешь держать при себе. Даже сломанную и израненную. Посол знает тебя, Бел. Он знает всё.

— Кто он, Элара?

— Чолтус? Он из верховного командования, один из правителей Гравии. Он не перед кем не отчитывается, Бел.

Мне не нужно спрашивать, почему она рассказывает всё это. Это уже не имеет значение. Она собирается убить меня.

Я пытаюсь подавить крик, рвущийся изнутри. Это нечестно. Только не Элара. Я же спасла её. Вернула назад.

— Ты не можешь перестать? Или начать посылать им ложные сведения? Ты можешь что-нибудь с этим сделать?

Элара качает головой.

— Я так запрограммирована. Мне жаль, — она останавливается, её тело заклинило. Её голос резко меняется. Все эмоции исчезают, когда она произносит следующие два слова: — Обратный отсчёт.

— Элара, очнись. Пожалуйста. Это не ты.

Элара дёргается, на её лице отражается ужас.

— Нет, — её голос снова стал прежним, дико напуганным. — Но это ничего не меняет. Мне проще думать, что я умерла ещё тогда. Что это не настоящая я. Но я всё помню. Я не умерла, Бел. Я была жива, когда… когда… Пожалуйста… умоляю… — она пытается отступить, но не может. Она просто дёргается на месте, обхватив саму себя руками. Её трясёт с головы до пят, в голосе паника. — Прошу, беги, Бел. В убежище. Скорее.

— Ты можешь побороть это, Элара! Давай, попытайся.

Я слышу торопливые шаги за спиной. Кон бежит по туннелю, выкрикивая моё имя. Он знает. Он видел. Он хочет остановить это. Но не может. Он не успеет добраться до меня, а я не успею укрыться. Плевать.