Дорога на восток (СИ) - Тай Алина Леонидовна. Страница 17

На мои возмущённые дёргания никто внимания не обратил: только крепче ногами прижали, да рук, шарящих по телу, прибавилось. Причём, толчки и подпрыгивания машины на ухабах процессу отнюдь не мешали.

В один миг всю мою нерешительность как ветром сдуло и вместо паники сердце заполнила лютая злоба: я не для того столько пережил, чтобы какая-то мразь меня тут безнаказанно лапала. А уж Ольга вообще распрощалась с жизнью из-за таких вот тварей. Да и звезду показывать никак нельзя: это же, считай, лучше визитной карточки будет. Фрицы и так на халяву получили всё, что хотели. На блюдечке с голубой каёмочкой. Да ещё и перевязанное ленточкой.

– Суки! – не выдержал я, закричав, – Руки прочь! А то, б. ть, всем хваталки поотрываю нахрен!

Немчура, конечно, подивилась такой реакции, но занятий своих не прекратила, вовсю продолжая мять и лапать моё тело. Ржач лишь только усилился. Камрадам стало очень весело: ещё бы, какая-то русская бабёнка, такая мягкая и податливая, не хочет поделиться своим самым сокровенным с бравыми солдатами Фюрера (память поделилась новым словом).

Непорядок! И, видимо, чтоб был посговорчивее, кто-то вполсилы треснул мне кулаком по кумполу. Было не столько больно, сколько обидно: опять какая-то мразь лезет ко мне своими грязными лапами, а я ничего сделать не могу. Извиваясь всем телом и пытаясь сорвать с себя чужие цепкие пальцы, даже зарычал от бессилия и злобы. Но меня только крепче держали, не давая сдвинуться с места. И ржали как ненормальные. Видимо, игры с беспомощной жертвой их лишь ещё больше забавляли и распаляли. Солдаты вермахта, ети его…

И тут какой-то утырок решил порезвиться по-полной: чьи-то руки стянули с меня валенки, верхнюю одежду и задрали нательное бельё чуть не на голову.

Гогот и ржач в тот же момент стихли, словно ничего и не было. Ну да, видать ещё не сошедшие синячищи, да выжженную на животе звезду обнаружили.

– Шайзе… – только и услышал я в тот момент, когда дикая ярость заволокла мои мысли багровым туманом.

А дальше я ощутил себя зрителем в кинотеатре: перед глазами крутился калейдоскоп событий, в котором, словно бы, принимал участие, но почти не осознавал, что происходит это именно со мной. Тело в мгновение ока приобрело вдруг невероятную гибкость, силу и отменную реакцию. Мозг заработал с такой скоростью, что, верно, оставил бы далеко позади любой суперкомпьютер (хм…). И люди перед глазами превратились в цели. Мозг отказывался воспринимать их иначе. Если ты солдат – воюй с такими же, как и ты, солдатами. Те, кто воюет с гражданскими и, тем паче, пользуясь своей безнаказанностью, ещё и издевается над ними, – не солдат вовсе! Лишь цель. Враг. Мишень, недостойная проявления каких-либо человеческих чувств.

Немчура ещё приходила в себя от шока, узрев выжженную на живом теле звезду, отчего слегка ослабила надо мной контроль. И я начал действовать.

Хорошо, что, снимая одежду, меня оставили лежать лицом вверх. Хоть на улице не май-месяц, отсутствие верхней одежды положительно сказалось на возможностях: движения более уже ничем не сковывались.

Память фиксирует события с чёткостью автомата. В голове – лишь мысли о том, как чётче выполнить то или иное действие. Чувств нет совсем. Только холодный расчёт и жёсткие действия, направленные на скорейшую нейтрализацию превосходящих сил противника. Все сигналы тела о слабости и боли полностью игнорируются и блокируются, заставляя работать на запредельных для организма нагрузках. Но в данной ситуации это разумная цена: либо я их, либо они меня. Других вариантов просто не существует.

Руки захватывают одежду двух фрицев, сидящих друг напротив друга, и со всей дури дёргают их на себя. Раздавшийся треск и враз обмякшие тела говорят мне о том, что лбы у этих камрадов не особо крепкие. Одновременно с этим действием ногами бью по двум немцам, сидящим с краю. Они – единственные с автоматами. И, на моё счастье, просто держат оружие на коленях, придерживая руками. Даже, суки, не озаботились тем, чтобы перекинуть ремень через плечо. Расслабились, видать. За что и поплатились, в один миг оказавшись за пределами кузова и попав под колёса идущего следом грузовика. Автоматы, слава Богу, остались здесь.

И пока камрады обалдевают от случившегося, изо всей силы бью ногами снизу в челюсти следующих двух, ближайших к борту камрадов. Хруст раздробленных челюстей и шейных позвонков явственно доказывает, что с ними всё кончено. До штык-ножей пока не добраться, так как они в чехлах за спиной немчуры – там же, где и сапёрные лопатки. До автоматов тоже пока хрен дотянешься. А потому делаю кувырок назад, выворачиваясь из-под первых выведенных из строя немчиков и пятками отовариваю следующих по ушам, отчего они валятся на ближайших к кабине фрицев, не давая им возможности воспользоваться оружием. Хотя, конечно, те и так ограничены в манёвре: винтовки им развернуть в мою сторону ещё тяжелее из-за недостатка места.

Всего три секунды – и уже минус восемь. Теперь, пока крайние к кабине барахтаются, пытаясь высвободиться из под упавших на них тел, появляется время рывком сдёрнуть у одного из первых “приласканных” мной камрадов штык-нож и сапёрную лопатку, и развернуться в сторону кабины.

Один из последних немчиков – тот, что слева – уже даже почти поднялся, усиленно пытаясь выдернуть винтовку из-под ног.

– Ну и зачем она тебе, дурачок? – почти ласково мурлычу я, со всей дури вгоняя левой рукой штык-нож ему в горло по самую рукоятку, одновременно с этим втыкая сапёрную лопатку в шею последнему.

Тот до последнего момента не мог поверить, что пришла его смерть. Так и помер с удивлённо распахнутыми во всю ширь глазами.

Тела ещё дёргаются в агонии, а я, выхватив у ближайшего трупа штык-нож, уже режу тент, обеспечивая себе возможность работать стоя. Так как штык-нож тупой, то скорее даже не режу, а рву. Один конец ткани удачно падает на заднее стекло кабины, перекрывая возможность водителю и его сопровождающему видеть то, что происходит в кузове. Закончив, втыкаю железку в деревянную доску борта, выдёргиваю из-за поясов ближайших трупов гранаты с длинными ручками и дёргаю запалы.

Раз, два – гранаты улетают на крышу следующего сзади грузовика, расстояние до которого из-за резкого торможения хоть и увеличилось, но из-за низкой скорости движения весьма незначительно (ехать по упавшим под колёса камрадам совсем не то же самое, что по ровной дороге). Три, четыре – ещё две отправляются по месту нахождения следующих за грузовиком мотоциклов. Мне их отсюда не видно, но хорошо слышно тарахтение байков. По каким-таким признакам мозг рассчитывает местонахождение вражеской техники – не знаю, но в одном уверен точно: не промахнусь.

Грохнуло так, что слегка заложило уши. Тент – в хлам. Куча крови. Крики боли и отчаяния.

Подхваченный с пола автомат, ранее принадлежавший одному из выпнутых наружу немцев, коротко рыкнул в руках, отправляя на тот свет водителя заднего грузовика и его сопровождающего.

Снова давлю на курок и огненный вихрь проносится по остаткам кузова вильнувшего в кювет автомобиля. Освободивший дорогу грузовик даёт возможность рассмотреть два разбитых мотоцикла и четыре трупа возле них. Гранаты попали туда, куда и целил. Надеюсь, в живых не осталось никого.

Круто развернувшись на сто восемьдесят градусов, луплю по кабине справа – туда, где находится сопровождающий.

А теперь ходу: ещё четыре гранаты в охапку (ремни стягивать с убитых просто некогда), второй автомат – на шею. Теперь можно выпрямиться во весь рост и глянуть на то, что творится впереди. В этот момент водитель “моего” грузовика, видимо, понимает, что что-то не так и резко бьёт по тормозам. Разглядеть то, что творится сзади, ему не даёт кусок отрезанного тента, но в левое зеркало заднего вида, видимо, кое-что рассмотреть удаётся: мне в него тоже видно ошалевшего от испуга водителя, изо всех сил вцепившегося в баранку. Едва удержавшись на ногах от резкого торможения и не дожидаясь полной остановки машины (она в это время идёт юзом, медленно сползая с ровного полотна дороги в кювет) дёргаю запалы двух гранат и отправляю их по навесной траектории в сторону бронетранспортёра и танка. Колонна идёт плотно, поэтому расстояние между машинами совсем небольшое, что мне только на руку.