Новенькая для коменданта (СИ) - Сорокина Дарья. Страница 49

Я стала терять себя, превращаться в бесформенный сгусток энергии без чувств и эмоций, как вдруг моя темница пошла трещинами, а требовательный голос позвал к себе.

Если бы меня спросили, что такое счастье, я бы без запинки ответила:

Это мгновение.

Оно стало для меня самым сладким и самым горьким за всю мою жизнь. Я даже не успела полностью насытиться свободой и ласковым взглядом прекрасной незнакомки из такой далекой прошлой жизни. Она повзрослела, выглядела даже старше своих лет. Сколько ей? Двенадцать? Пятнадцать? Как долго я спала!

— Леди Нобераль, назад!

— Срочно закрыть портал!

— Не пускать это. Вызовите министра.

Снова темнота камеры и наскоро склеенные трещины моей тюрьмы. Царапаю их, прислушиваюсь к разговорам.

— Это нужно доставить в Солнечную пустошь.

Сжимаюсь от ужаса.  Страшное место, где нет даже травинки, отбрасывающей тень, выжженная земля и губительный свет.

Скребусь сильнее, молю незнакомца, который бережно сжимает коробку и недоумевает вместе со мной. Он не привык задавать вопросов, выполняет что велено. Но сейчас его сердце не на месте и я цепляюсь за эту неуверенность.

— Мне стоит знать что-то об этом артефакте? — осторожно спрашивает этот не до конца уверенный человек.

— Не более, чем написано в письме министра Нобераля. Доставить в целости и сохранности, передать жрецам пустоши на хранение.

— Хранение? — в голосе мужчины теперь неприкрытая усмешка. — Насколько мне известно, эти жрецы хороши совсем в ином.

— Капитан Дайхард, мне стоит подыскать кого-то другого для этой миссии?

— Прошу прощения, генерал Турцитос, будет исполнено.

Как сильно мне хотелось спросить у этого капитана, чем же так хороши жрецы Солнечной пустоши? И я спрашивала, посылала тысячи безмолвных вопросов, которые не пробивались сквозь стены моей тюрьмы.

— Чем же ты так насолила всем вокруг, маленьая коробочка? — капитан частенько разговаривал со мной. Иногда шутил, и это хоть как-то скрашивало мой путь к месту страшной ссылки.

Он рассказывал мне о себе все, о родителях, о мелкой надоедливой кузине, влипающей в неприятности. Слушала его, смеялась и завидовала. Он влюблён, у него есть любимое дело, семья и цель в жизни. Я же лишена всего, мой мир это темная камера да истории Гидеона Дайхарда.

— Ты сегодня молчаливая, коробочка? Не в настроении?

Не издевался, был на самом деле участлив.  Я просто устала сопротивляться, не скреблась и, кажется, окончательно смирилась со своей участью.

Дорога заметно испортилась, и мы уже давно спешились. Лошадей оставили с небольшой группой солдат и теперь мы продвигались по узкому перевалу. Мне чудился ветер, гуляющий по высоким хребтам, я улавливала тяжелое дыхание отряда капитана Дайхарда. Все устали, злились, и им было чертовски скучно.

— Да грохнут эту штуку. Бросят в солнечный колодец, и она сгорит.

Смешки.

Они так запросто обсуждают мою смерть?

Гидеон осёк их, но было уже поздно, страх, паника и гнев вывели меня из оцепенения. Я не хочу умирать! Я тоже хочу влюбиться, найти себя, вернуться к семье. Я должна убедить папу, что я не опасна, посмотреть на Вивеку, на маму, на неё.

Снова билась о стены, нагревала их, царапала. Сила внутри меня нарастала, подпитываемая годами отчаяния. Разве могут эти жалкие преграды сдержать меня? Я чистая энергия, я первозданная, я была в начале всего и прямо сейчас я докажу им всем. Докажу!..

Гидеон зашипел от боли, когда я раскалила коробку, он выронил меня на камни, и тихий треск стал мне музыкой. Чистый воздух, свобода, ОНА! Мой смысл, моя маленькая девочка, моя душа. Та, кого я хочу любить и защищать.

— Назад, — крик капитана Дайхарда вернул меня в реальность, а в реальности жить ему осталось немного, как и всему его отряду.

Я не хотела никого убивать, просто не совладала с собой. Но Гидеон сделал то, чего до него не делал никто. Он обнял меня. Кто-то скажет, что капитан защищал своих людей, потому и накрыл опасную сущность собой. Но для меня это было именно объятье, а для мужчины — смерть. В его угасающем взгляде не было ненависти и осуждения, а окровавленные губы шептали отчётливое:

— Беги.

Но я не могла бросить его. Я не убийца. В тот день я променяла одну тюрьму на другую. Слилась с телом умирающего юноши, стала с ним одним целым, срастила кости и страшные раны, поглотила его боль и каждый день просила прощение за содеянное. 

Глава 27

Открыла глаза. Чистое бескрайнее небо и ни намека на недавний шторм, лишь пляж покрытый фульгуритами и тьма сидящая рядом со мной.

— Кто ты? — спросила её, уже зная ответ, но не до конца понимая.

— Я это ты, — ответила тьма, шустро сменив забавный образ четырёхглазой хвостатой кошки. Теперь рядом со мной играла с песком моя точная копия, только сотканная из чистой темной энергии.

— Как? — выдохнула я, рассматривая затягивающую черноту её глаз.

— Долгая история, но ты уже увидела ту часть, где мы влюбляемся в капитана Дайхарда.

Я тут же коснулась груди, где чувства стали в разы острее и болезненнее. Привязанность, вина, страсть. Все перемешалось, а воспоминание встало потерянным кусочком мозаики на место.

— Так не бывает.

— Бывает, Алоиза, когда у тебя две мамы.

Вопросов стало ещё больше, а тьма рассмеялась.

— Не пугайся, я не сумасшедшая. Честно! Хотя с нами столько приключилось, что безумие бы все идеально объяснило.

— Две мамы, но я не видела ни одной.

В черных глазах тьмы тоже блеснула тоска.

— Лекса любила нас, сильнее чем ты можешь представить, Алоиза. Когда целители предрекли ей твою неминуемую гибель в утробе, она не собиралась сдаваться. Обивала пороги всех знахарей и больниц, посещала забытые даже богами храмы. Но все было тщетно, никто не мог спасти тебя.

— Ну я здесь, — возразила своему двойнику.

— Зов Лексы услышала другая мать. Мать всего сущего. Первозданная тьма.

Я поежилась, а девушка улыбнулась.

— Не нужно бояться, Алоиза. Тьма — это жизнь. Все пришло на свет из тьмы. Маленькое зернышко лежит в земле и копит силы, младенец растет в материнской утробе. Весь наш мир дрейфовал в непроглядном мраке. Тьма спасла тебя, отдала свою любимую искру, и мы сделали первый вдох.

— Но нас разлучили.

Она горестно обвела пустынный пляж взглядом.

— Это было трудное время для нас обеих. Нас с тобой посчитали опасными, а маму преступницей. Но мы не жаждали уничтожить мир, тогда мы просто хотели обнимать игрушку, сшитую мамой. Ты помнишь?

На моей ладони появилась крохотная кошка с четырьмя глазами.

— Мама ужасно шила, — я рассмеялась, чувствуя, как к горлу подступают слёзы. — Что будет с нами дальше?

— Бовард опасен, Алоиза. Нуридж волнует его в последнюю очередь, твой отец — пешка в чужой игре, а ты лакомый трофей. В Солнечной пустоши меня не собирались уничтожать, меня хотели приручить. Твоя мама знала правду, но её заставили замолчать, упекли в Анкридж  и лишили рассудка.

— А Гидеон?

— Он был очень удобным и стабильным сосудом на неопределённый срок. Твой приезд сюда не случаен. Не признайся ты сама  в нападении на Леминбрюка, он сам бы показал Дайхарду твой эфир. Он вынудил тебя напасть, а Вивека, не догадываясь об этом, лишь ускорила его план, подсказав тебе единственную академию, которую ты бы в жизни не стала рассматривать.

— Нас хотят вновь соединить? — догадалась я.

— Да, только так нами можно будет управлять, Алоиза.

— С чего бы мне слушаться Леминбрюков? Какие у них рычаги давления на меня?

Тьма не ответила, а на песке появилось множество шахматных фигурок со знакомыми лицами. Папа, Вивека, мама, Гидеон, Генри, Джинджер, Хлоя, мои студенты...