«…оставаться самим собой…» - Хемингуэй Эрнест Миллер. Страница 12

Мышонок, я очень соскучился по тебе, Старичку (Грегори, младший сын Хемингуэя. — В. П.) и Бамби и часто думаю о том времени, когда мы будем вместе… Вчера и сегодня шли тяжелые бои, …и сейчас пишу под грохот контратаки… Я сохраню все карты, и мы повесим их в комнате для трофеев. Думаю, я должен был написать тебе о Марти, чтобы ты знал что к чему. Ее отношение ко мне на Кубе и в Лондоне было отвратительным. После Лондона я получил от нее всего одно письмо с рассказом о прелестях сада Джока Уитни и о том, как приятно бродить по такому красивому, спокойному, не тронутому войной городу, как Рим…

В Париже у меня было всего два относительно свободных дня, но я все же навестил старых друзей Сильвию Бич [26] и Пикассо…

В Лондоне, пока я лежал в ужасном состоянии, — приходилось спать на спине с консервными банками по обе стороны подушки, потому что, стоило уронить голову на бок, как меня рвало … за мной ухаживала чудная девочка по имени Мэри Уэлш. Потом мы с ней встретились в Париже… Тебе она должна понравиться. Я прозвал ее «карманный Рубенс Папа». Если похудеет, произведу ее в «карманного Тинторетто» [27]. Чтобы понять, что это значит, тебе придется сходить в Метрополитен-музей.

Мышонок, мальчик мой, если в ближайшие недели с нами ничего не случится, то впереди нас ждет только хорошее…

С любовью Папа

15 октября 1944 года

Максуэллу Перкинсу

Париж

Дорогой Макс,

с тех пор как я писал тебе в последний раз, мы здесь жили дьявольски интересно. Я был с 4-й пехотной дивизией с момента ее прорыва чуть выше Сен-Ло и до 18 августа, пока ее временно не перевели в резерв, а я связался с отрядом маки. После нескольких очень интересных операций мы вошли в Париж вместе с передовыми частями армии. В первый же день освободили «Трэвеллез клаб» и отель «Ритц». Лучшее время в моей жизни…

Набрал материал на прекрасную книгу. Я приехал в дивизию как раз накануне прорыва, участвовал во всех операциях и, если мне еще немного повезет, хочу отдохнуть и приступить к работе над книгой…

Похоже, полеты помогли мне излечиться от Марти. Все стало на свое место. Сейчас, на земле, я уже больше не думаю о ней. Странно, но потребовалась одна война, чтобы эта женщина поселилась в моем треклятом сердце, и другая, чтобы она ушла из него. Невезение. Но на войне встречаешь хороших людей. Такие не подведут. Хотя мало ли что может приключиться с ними…

ЭРНЕСТ

19 июня 1945 года

Томасу Уэлшу (отец Мэри Уэлш. — В. П.)

Финка Вихия

Дорогой м-р Уэлш,

…если вы хотите знать, как влияет война на религиозные убеждения, то для начала могу сообщить вам следующее…

Во время первой мировой войны после ранения я был по-настоящему напуган и под конец стал очень набожным. Страх перед смертью. Надежда спасти собственную душу или уцелеть с помощью молитв о защите, обращенных к деве Марии и прочим святым чуть ли не с неистовством первобытного человека.

Во время войны в Испании мне казалось слишком эгоистичным молиться за себя, когда вокруг тебя непосредственно поддерживаемые церковью люди творили такие ужасные вещи по отношению к народу. Правда, порой мне недоставало духовного утешения, как привыкшему выпивать человеку не хватает глотка спиртного, когда он продрог и промок.

Во время этой войны я не молился ни разу. Хотя попадал в разные переделки. Думал, что, потеряв всякое право на покровительство, просить о нем, несмотря на страх, было бы нечестно…

Эрнест ХЕМИНГУЭЙ

23 июля 1945 года

Максуэллу Перкинсу

Финка Вихия

Дорогой Макс,

боюсь, что я не писал тебе со времени последней автомобильной катастрофы… На этот раз голова не очень пострадала — рана на лбу довольно глубокая, но трещины в черепе или сотрясения мозга не было. Сильно ударил левое колено, и оно до сих пор беспокоит — плохо сгибается. Грудная клетка уже в порядке…

Был первый дождливый день после восьми месяцев засухи, и дорога на холме, по которой возят глину, была такой скользкой, словно ее натерли мылом. Не повезло. Чтобы замять шумиху, я велел прислуге сказать газетчикам, что ничего серьезного не произошло и что я уехал на рыбалку. Но вообще-то мне досталось. Рана на голове от зеркала заднего вида… Рулевую колонку я погнул грудью… Четвертая авария за год. К счастью, в печать просочилось сообщение только о двух из них.

Бамби был здесь, но уже уехал. Славный мальчик. В плену он похудел, но уже немного отошел [28]. Однажды он бежал из лагеря. Ранения у него были тяжелые, но в удачные места. Врачи хотели ампутировать руку, но он уговорил их не делать этого, и они удалили только мышцу в спине для дренирования. Он говорит, что это сказывается только на силе его подачи при игре в теннис… После первой выброски он провел в тылу у немцев шесть недель — организовывал сопротивление… Прошлый год был очень тяжелым. Все, чему научился, досталось мне нелегко и, честно говоря, Макс, это далеко не то, что прописал бы доктор хорошему писателю 45 (46) лет, имеющему дело с таким деликатным инструментом, как голова… Но за прошедший год я узнал много больше, чем за все предшествовавшие годы, и надеюсь со временем написать об этом что-нибудь приличное. Я буду очень стараться.

Пожалуйста, попроси прислать мне книгу Эдмунда Уилсона о Скотте (Фицджеральде). Меня гложет то, что я ничего не написал о Скотте, хотя знал его, возможно, лучше других. Но как можно написать правду, пока жива Зельда… Конечно, он никогда не закончил бы своей книги [29]. Скорее она нужна была ему для получения аванса — карточный домик, а не книга. Поразительная напыщенность таких книг производит впечатление на тех, кто не знает секретов писательства. Эпические произведения, как известно, часто бывают фальшивыми. А он взял такую высокую эпическую ноту, какую никому не под силу вытянуть… Законы прозы столь же непреложны, как и законы авиации, математики или физики. Скотт не знал никаких законов. Он всё писал не так, как надо, а получалось хорошо. Но геометрия рано или поздно напоминает о себе. Мне всегда казалось, что мы с тобой можем рассказать правду о Скотте, потому что оба восхищались им, понимали и любили его. В то время как другие были ослеплены его талантом, мы видели и сильные и слабые его стороны… Малодушие и мир грез всегда отличали его героев… Скотт мнил себя знатоком футбола, войны (о которой он вообще ничего не знал), и хотя он не смог бы перебежать даже Пятую авеню с ее движением, он всегда считал себя «мастером бега с препятствиями».

В следующий раз напишу о его положительных качествах… Но оценивая лошадь, полк или хорошего писателя, я прежде всего стараюсь разглядеть их недостатки. То, что они хорошие, — это само собой разумеется, иначе вообще не стоит обращать на них внимания…

ЭРНЕСТ

8 мая 1950 года

Сенатору Джозефу Маккарти

Финка Вихия

Мой дорогой сенатор,

должен заметить, что вы уже многим поднадоели и рискуете стать для нас совсем чужим. Если вы потеряли конечности или голову во время боевых действий на Тихом океане (в 1942 г. Дж. Маккарти служил в морской пехоте США. — В. П.), то вам, конечно, можно посочувствовать. Но большинству людей вы просто наскучили, потому что им доводилось видеть настоящих солдат, которым досталось. Иные видели даже убитых и вели им счет, и насчитали немало солдат по фамилии Маккарти. Но вас среди них не было, и мне не приходилось считать ваши нашивки за ранения…