Тринадцать ящиков Пандоры - Булычев Кир. Страница 7

— До передовой базы доберемся где-то дней за семь, если не будем экономить заряды. Там полно всяких медицинских припасов. Может, мне придется попробовать себя в роли хирурга. Не волнуйся, скорее всего, не придется. Если не будем терять времени. А время — скорость, а скорость — это легкость, так что возьмем вяленое мясо и сахар на несколько дней, воду будем набирать на ходу, а потом будем так же добывать и пропитание. Потом, думаю, если возьмем все батареи и снимем маленькую солнечную панель, еще подключимся к их генератору, до нижних чисел дойдем за три месяца.

Вальенте помолчал, прикрыл дисплей от лучей восходящего солнца.

— Тринадцать недель, если быть точным, но торопиться не будем. Мы и не сможем, на самом деле, придется торчать на месте и ждать, пока батареи зарядятся. А ты нарочно промахнулся или просто так получилось? Мне нужно знать.

Молчание.

— Я не был… уверен, — проговорил наконец Линсей. — Если бы целился на поражение, попал бы. Нужно было увидеть, что будет дальше.

— И что было дальше?

Линсей сел, не обращая внимания на волну дурноты.

— Она мертва. В паре дюжин прыжков отсюда нет никакой Земли. Она этого не ждала. Такие пояса, как у вас, всегда выбрасывают вперед, если только ничего не мешает на выходе. А там вообще ничего нет.

— Ты там был?

— Заглянул ненадолго. Человеческая кожа — отличный скафандр.

— Но она такого не ждала.

— Да.

— Она это заслужила.

Послышался едва слышный щелчок. Линсей поднял взгляд. Вальенте обернулся.

Она стояла у самых ворот с винтовкой наперевес. Ее лицо пятнала кровь.

Линсей попытался подсчитать, сколько патронов осталось. Может, только один.

— Тронешь пистолет, я тебе голову снесу, — с трудом прохрипела она. — Я проделала долгий путь. Ты знал, что провал шириной всего в один мир? Мне его пришлось преодолеть дважды.

За воротами мягко колыхнулась желтая трава. Зарей человечества из нее поднялась морда Абиз Яна.

Видимо, что-то дрогнуло на лице Линсея, потому что во взгляде Ши мелькнула неуверенность, но даже этого мгновения растерянности хватило — бабуин уже прыгнул. Она повернулась, но было поздно, он уже оказался вплотную, растопырил лапы, чтобы рвать и драть. Линсей вскинул пистолет и аккуратно прицелился, не обращая внимания на двойной вопль. На мушке плясали красный комбинезон и пыльно-серая шкура, но он не нажимал на спусковой крючок, пока не был уверен.

Когда эхо стихло, он подумал: «Если у меня там есть какое-то влияние, как он говорит, если люди и вправду думают, что чем-то мне обязаны, потребую объявить этот мир закрытым. Дать бабуинам шанс».

Светила луна. В лагере уже давно никого не осталось, но костер еще горел и отбрасывал внутри круга частокола круг света, видимый через распахнутые ворота. Серые тела сгрудились как можно дальше от него, боялись приблизиться, несмотря на грозное рычание вожака.

А он сидел рядом с огнем, смотрел, и отблеск в его глазах был маленьким кругом света.

Перевод Ефрема Лихтенштейна.

Мария Галина

Дриада

На рассвете сделалось холодно. В городе этого как-то не замечаешь, спишь себе под одеялом, и все.

Небо, полное звезд, словно чашка, куда просыпался горох из порванного мешка, вдруг стало серым и пустым. Зачирикала какая-то птица. Что за птица, она не знала. Наверное, Иван знал.

Она прикусила губу и посмотрела под ноги. У белого мыска кроссовки алел кустик земляники. Если бы она сразу его заметила, отошла бы подальше, не присела бы здесь. Ладно.

Внизу живота неприятно тянуло. Почему месячные всегда начинаются в самое неподходящее время? Как предстоит что-то важное, так здрасьте. Тем более вроде и не должны были. Это потому что горы. В горах сбивается цикл, сказала Яська. У нее тоже начались не вовремя.

Вообще все было не так.

Она себе представляла, что девчонок будет совсем немного, ну еще одна-две, и будут песни под гитару у костра и обязательно найдется кто-то, ну… кто-то…

Блин, оказывается, все девки думают одинаково.

Ну да, была одна парочка, молодожены вроде, и они все время демонстративно обжимались у всех на виду. А остальные были девки, числом пять, и все какие-то недоделанные, толстые, очкастые или худые, прыщавые и тоже очкастые. Она думала, что по крайней мере на их фоне будет смотреться неплохо, но тут появилась эта. В последний момент. Вскочила в мини-бусик, села.

И она сразу поняла, что дело плохо.

Она всегда западала на… ну, на лидеров, в пятом классе — на физрука, в седьмом — на учителя физики (он еще по совместительству был классным руководителем), а в джиме — на тренера. А Иван был такой молчаливый, суровый, с бородой и ужас как походил на путешественника с обложки «National Geographic», в которого она влюбилась еще до физрука, она даже вырезала эту обложку и прикнопила над кроватью, но Митька назло ей сдернул и порвал на мелкие кусочки, мерзко хихикая. Она, конечно, отлупила Митьку, но легче от этого не стало.

Если бы случилась ядерная война, думала она, мы бы остались с ним вдвоем. Он бы разжигал костер с одной спички. И срубил бы нам домик. Маленькую такую, уютную хижину. И сложил печь. Он наверняка все умеет, Иван. А вечерами мы бы сидели у огня, а он играл бы на гитаре.

Нужно, конечно, чтобы куда-то девались эти пять чучел. Парочка молодоженов пускай остается, конечно, этот бы постоянно делал все не так, а Иван бы его учил. А эта, ну, помогала по хозяйству… Можно поставить хижину не в лесу, а в горах. Около ручья. Потому что, ну, стирать же надо и все прочее.

Так она думала, пока они грузились, а потом села эта и все испортилось.

Во-первых, она была в ярко-красной ветровке. И высоких, красных с белым кедах. И джинсах скинни… Они-то все оделись, ну, как для похода. Треники, брезент, толстый свитер. Она и сама себе казалась толстой — в таком-то свитере и штормовке. И да, неуклюжей. Да и была, наверное, толстой и неуклюжей.

Эта — нет. Двигалась так, словно ничего не весила. Это потому что кость тонкая. И кожа чистая, никаких пубертатных прыщей и тоже словно светится. У богатеньких девочек такая кожа. Ну и еще если очень везет. И сразу повела себя так, словно ее все очень-очень долго ждали. И вот, она наконец явилась, радуйтесь.

В общем, дальше все пошло не так.

Потому что Иван подсадил эту в мини-бусик за талию и сам уложил ее рюкзак, и подвинулся, так, словно места больше не было, хотя на самом деле было.

Еще эту звали Ника. То есть Вероника.

Что уж совсем обидно, поскольку она с детства примеривала на себя это имя, сумеречное и коричневатое, как лесной орех. Будь у нее такое имя, она и сама, конечно, была бы совсем другой. А так… Одним достается все, другим — ничего.

Она это давно поняла, только не понимала почему.

Потом были горы, издали поросшие плотной зеленой шкуркой, словно бы хребты спящих плюшевых мишек, и за ними — еще горы, синие и черные, куда им нельзя было, и водопад, внутри которого стояли радуги, и эта, смеясь, просто вошла внутрь и стала, и брызги оседали на ней, точно, ну, точно она вся была усыпана стразами… Словно водопад обрадовался, что кто-то отважился вот так.

А они все стояли как дурочки вокруг и смотрели, только парочка молодоженов обжималась и хихикала, оскальзываясь на мокрых камнях. А Иван…

Ладно.

На турбазе ее укусила щипучка, и укушенное место вспухло и неприятно ныло, но в остальном все было бы и неплохо, домики удобные и вокруг цветут медоносы. То есть Яська, в очках и толстенькая, важно сказала, что это медоносы, хотя наверняка эти цветы как-то по другому назывались, а у Ивана она спросить постеснялась. Хотя, казалось бы, что такого? Подошла бы и спросила…

Закат залил все червонным золотом, огромные сытые пчелы, лениво перелетавшие с медоноса на медонос, вдруг куда-то засобирались и исчезли… А вечером они развели огромный костер, потому что так положено на Купалу по древней языческой традиции, и Иван пел под гитару, и все подпевали… Тогда она подумала: в чужую голову не заглянешь, но вдруг каждая хочет Ивана и чтобы этой вот не было?