Десерт по имени Аля (СИ) - Рымарь Диана. Страница 17
— А вы мужа-то ее видели? Иван Грозный отдыхает… Для него ж только два мнения существуют — его и неправильное. Не знаю, где этого мужика воспитывали, но тепла и ласки ему там не перепало точно! Я бы ему оторвала оба уха в первую неделю совместной жизни! Искренне не понимаю, как Аля может его любить…
— А Аля его любит?
Я четко слышу нотки недоверия в голосе мужчины.
Сразу возникает ощущение, будто мое сердце трут наждачкой. В первые месяцы нашей совместной жизни я и правда думала, что люблю Михаила. Я хотела его любить, я нуждалась в этом чувстве. Потапов — единственный мужчина, который был ко мне по-настоящему добр, и я мечтала отплатить ему этой самой любовью, окружить его заботой и вниманием. Я очень хотела построить идеальные отношения, основанные на глубоком чувстве. Но как бы я ни старалась, он не был мной доволен и всегда находил к чему придраться. У меня не той длины платье, я слишком задержалась в магазине, я приготовила индийское блюдо, а он карри не любит и так далее. Постепенно любить его стало слишком больно, и я прекратила это делать. Просто запретила себе.
Испытывать нежные чувства к Потапову — всё равно, что обнимать кактус. Ты колешься, корчишься от боли, а ему вроде как без разницы. Разве кактусы нуждаются в любви? В солнце да, в воде, в кислороде, а вот чувства им без разницы.
Он и обнимал-то меня только «по делу», как он выражался. Если потянул ко мне руки, значит, будет секс. Просто так почти никогда.
— Конечно, она его любит! — слышу полный уверенности возглас подруги.
Вот уж в ком пропала великая актриса.
— С чего вы сделали такой вывод?
Снова хмыканье.
— Да она ему с утра до ночи разные блюда варила, дом вылизывала буквально языком. Думаете, станет женщина такое делать ради нелюбимого мужчины? Да ни в жизнь! К тому же он ей обещал ЭКО, Аля страсть как хотела ребенка… А как обеспечивал, мама дорогая… У нее одних шуб было на каждый день недели! Брак отличный!
«Тебе бы с такими талантами в кино сниматься!» — мысленно хвалю подругу.
— Значит, любит… — задумчиво протягивает следователь. — А где вы были одиннадцатого марта?
Пауза, а потом недоуменный возглас Иришки:
— Понятия не имею! А что? Это день, когда пропала Аля? Подождите… Кажется, это за несколько дней до того, как я уволилась со своей предыдущей работы. Если так, то я была в рейсе! Я достану трудовую, уточню… Ах да, я ж ее уже отнесла на новое место работы, но если надо, я позвоню на фабрику, вам подтвердят…
— Почему вы уволились?
— Нашла новую работу!
— Так далеко от дома? И не страшно было ехать за тридевять земель?
— Вы знаете, у меня есть некоторые проблемы с родителями, они у меня, как бы вам сказать… В общем, чем я от них дальше, тем мне комфортней…
— Понятно. Скажите, а у Али были еще какие-то подруги, о которых не знал муж? Или, может быть, враги?
— Враги? У Али? Вот уж вряд ли! Одуванчик — наша Аля. Добрая и ласковая. А насчет других подруг — не знаю, она не говорила. Да и потом, у нее даже на меня времени не хватало. Облизывала своего муженька дни и ночи напролет…
И тут я слышу вопрос, от которого на затылке шевелятся волосы:
— Вы здесь живете одна?
И ответ, от которого волосы уже не просто шевелятся, а начинают дружно седеть:
— С подругой!
Начинаю икать, у меня такое от нервов случается. Изо всех сил стараюсь сохранить тишину, задерживаю дыхание, а за дверью продолжается диалог.
— Вот она, Лилечка…
— И где же ваша Лилечка?
— Уехала домой, она тоже не из Краснодара, будет через пару недель, вы с ней тоже хотите поговорить? Она не знакома с Алей…
— Нет-нет, спасибо, я узнал всё, что хотел… Прошу вас, если Аля как-нибудь с вами свяжется, дайте знать!
— Обязательно! Вы же найдете ее, да? А ее точно не украл этот маньячина, который девушек на дереве подвешивает? Вроде не так давно про него писали в газетах…
— Не верьте всему, что пишут в газетах!
После этого возникает пауза, которая кажется мне вечностью.
— Кстати, это жаркое потрясающе выглядит! Позволите попробовать?
— Конечно, конечно… — тут же отзывается Иришка.
Раздается звон посуды, а потом возглас:
— О боже…
— Так понравилось?
— Очень вкусно, но, боюсь, мой желудок все-таки не справится…
Это последнее, что я слышу, прежде чем двое проходят мимо кладовой.
Мужчина прощается, слышится звук отпираемой двери, а затем раздается громкий плюх об линолеум. Подозреваю, это моя дражайшая подруженька опустила свою жопку на пол. Однако вылезать всё равно боюсь, меня из этой коробки так просто теперь не выманить…
Через пару минут открывается дверь кладовой.
— Немцы отступили, Красная армия победила, выбирайся на свет божий!
Я кое-как открываю верх коробки, смотрю на Иру круглыми глазами и вытираю со лба пот.
— На кой черт ты ему сказала, что живешь с подругой?
Она подает мне руку, помогает вылезти.
— Да я хотела сказать, что одна, а потом подумала, вдруг он опросит соседей, ну и показала ему фото Лильки… Она недавно сделала губёхи, прямо как ты!
Я смотрю на фото коллеги Иришки и невольно трогаю свои губы. Решение увеличить их объем далось мне с трудом, меня вполне устраивали мои родные губы. И этот «утиный» ротик мне совершенно без надобности, но не могу же я всё время пользоваться той помадой. Зато теперь лицо смотрится совершенно по-другому.
— Как думаешь, он тебе поверил? — мой голос дрожит.
— Не знаю… Он прямо-таки рыскал глазами по комнатам, прежде чем уйти. Так что ты уж лучше посиди дома недельку-две.
— Однозначно! Только на работе ругаться будут… Ладно, скажу, что заболела ветрянкой.
Глава 32. Уши, глаза, руки
Через полчаса:
Аля
Сработало, поверил, получилось, я по-прежнему свободна… Конечно, из дома лучше не выходить, в квартире вести себя тихо, к окнам по возможности не приближаться, но даже такая полусвобода во сто раз слаще, чем жизнь, которую я вела в доме Потапова. По крайней мере я чувствую, что принадлежу себе.
Стою в душевой кабинке уже добрых полчаса, переключаю разные режимы водяных струй в надежде хоть немного расслабиться, и ничего у меня не выходит. Хотя после сегодняшнего меня вряд ли можно расслабить чем-либо, кроме крепкого удара по голове.
Представляю, что было бы, раскрой нашу хитрость этот следователь, и зубы сразу начинают отбивать чечетку. Мысли то и дело возвращаются к тому проклятому утру после нашей с Михаилом первой ночи.
— Ты мне понравилась, я тебя возьму! — сказал он мне тогда.
Помню, как обрадовалась, как от сердца отлегло, как стало легче дышать.
«Значит, дядя тронуть не посмеет, значит, всё будет хорошо», — думала я тогда.
В тот день меня уже не отправляли на уборку, разрешили спокойно собраться, подготовиться к отъезду. Я отправилась укладывать вещи в новенький, только что присланный Михаилом чемодан. В нашей общей спальне собрались почти все сестры, каждой хотелось поговорить со мной на прощание, пожелать удачи, обнять и поцеловать. Они крутились возле меня, улыбались, мы болтали и весело смеялись, как вдруг в комнату вошел папа Авзураг и дядя Улдан.
— Все, кроме Али, выйдите! — скомандовал приемный отец.
А потом, к моему вящему ужасу, вышел сам, оставив меня наедине с дядей.
Тот хищно на меня посмотрел, двинулся в мою сторону, я забежала за кровать и вскрикнула:
— Ты не можешь меня трогать, ведь я ему понравилась!
На что мужчина лишь осклабился, за секунду перемахнул через препятствие и встал рядом, сверкая дьявольскими глазищами.
— Я могу сделать с тобой такое, что твой Михаил и смотреть на тебя не захочет!