Райский сад - Хемингуэй Эрнест Миллер. Страница 28

— Нет. Они упрячут меня. Я знаю. Нам это кажется безобидным, а они решат, что я сумасшедшая. Я знаю, как поступают в таких заведениях.

— Это будет приятное и прекрасное путешествие. По едем через Экс-ан-Прованс, потом по каналу Сен-Реми и вверх по Роне до Лиона и в Женеву. Зайдем к доктору, получим дельный совет, а заодно и развлечемся в дороге.

— Я не поеду.

— Хороший, толковый врач, который…

— Я не поеду. Ты что, не слышишь? Я не поеду. Не поеду. Обязательно доводить, до крика?

— Ладно. Не думай об этом сейчас. Постарайся уснуть.

— Обещай, что мы не поедем.

— Не поедем.

— Тогда я посплю. Ты будешь работать утром?

— Почему бы и нет?

— Работай хорошо. Я знаю, ты можешь. Спокойной ночи, Дэвид. Ты тоже поспи.

По ночам он долго не мог заснуть. А когда засыпал, видел сны об Африке. Это были хорошие сны, и однажды он даже проснулся от такого сна и тут же сел работать. К тому времени, когда рассвело, он написал приличный кусок нового рассказа и даже не заметил, каким красным было в то утро солнце. В рассказе он ждал появления луны и ощущал, как становится дыбом шерсть собаки, когда он гладил ее, стараясь успокоить, и они вместе всматривались и вслушивались в темноту, пока не взошла и не разбросала тени луна.

Он обнял собаку за шею и ощутил ее дрожь. Ночные звуки стихли. Они не слышали слона, Дэвид заметил его, только когда собака повернула голову и плотно прижалась к мальчику. В этот момент их накрыла тень слона, когда тот бесшумно прошел мимо, и легкий ветерок с горы обдал их его запахом. Запах был сильный, но старческий и кислый, и, когда слон прошел, Дэвид заметил, какой у него длинный, чуть не до самой земли, левый бивень. Они затаились, но слон больше не показывался, и тогда они пустились следом за ним в лунную ночь. Собака бежала сзади и, когда Дэвид останавливался, тыкалась носом ему под коленку. Дэвиду нужно было еще раз взглянуть на самца, и он наконец настиг его у самой кромки леса. Слон уходил в сторону горы и постепенно оказался в полосе ровного ночного ветра. Дэвид подошел так близко, что слон снова заслонил от него луну и обдал кислым запахом старости, но правого бивня Дэвид так и не разглядел. Подходить ближе с собакой было рискованно, и Дэвид отвел ее назад, стараясь держаться в полосе ветра, и заставил собаку лечь за стволом дерева. Дэвид надеялся, что собака послушается и останется на месте, но, как только он направился к темной громаде слона, он снова ощутил под коленкой толчок влажной морды.

Они шли по следу, пока не оказались на поляне. Здесь слон застыл неподвижно и только шевелил огромными ушами. Его тело оставалось в тени, но луна освещала его голову. Дэвид зашел сзади и, осторожно зажав пасть собаки рукой, стараясь не дышать, стал обходить слона справа, так чтобы щекой постоянно чувствовать дыхание ночного ветра и ни в коем случае не оказаться с подветренной стороны от слона, пока не рассмотрел его голову и медленно двигающиеся уши. Правый бивень был толщиной с бедро Дэвида и загибался до самой земли.

Дэвид с собакой отступили назад, и теперь ветер дул ему в затылок, и они отходили до тех пор, пока не вышли из зарослей к открытому, похожему на парк лесу. Собака бежала впереди и остановилась подле тропы, где они вышли на след слона и где Дэвид оставил охотничьи копья. Он перекинул перевязанные кожаным ремнем копья через плечо и, взяв в руки свое любимое, с которым никогда не расставался, направился в сторону шамба. Луна стояла высоко, и он не понимал, почему из деревни не доносится барабанный бой. Что-то случилось, раз его отец был в шамба, а барабан молчал.

Глава девятнадцатая

Они загорали на твердом песчаном пляже в самой маленькой из бухт, куда ездили только вдвоем, и Марита сказала:

— Она не поедет в Швейцарию.

— В Мадрид ей тоже не нужно ехать. Испания не самое подходящее место для расставания.

— У меня такое чувство, точно мы женаты всю жизнь и у нас постоянно какие-то трудности. — Она откинула ему волосы со лба и поцеловала его. — Хочешь поплавать?

— Да. Давай прыгнем с высокого камня. С самого высокого.

— Ты прыгай, — сказала она. — Я поплыву, а ты прыгнешь через меня.

— Хорошо. Только не двигайся, когда я нырну.

— Посмотрим, как точно ты прыгаешь.

Глядя наверх, она видела, как он балансировал, стоя на высоком камне, потом коричневая фигура изогнулась на фоне голубого неба. Дэвид полетел к ней, и вода у нее за спиной поднялась фонтаном из глубины. Дэвид перевернулся в воде, вынырнул прямо перед нею и тряхнул головой.

— Я прыгнул слишком близко, — сказал он.

Они проплыли до входа в бухту и назад, вытерли друг друга насухо и оделись на берегу.

— Тебе правда понравилось, что я прыгнул так близко?

— Очень.

Он поцеловал ее. Кожа у нее была свежая и прохладная и пахла морем.

Кэтрин застала их в баре. Вид у нее был усталый, но держалась она спокойно и просто. За обедом она сказала:

— Я ездила в Ниццу, по дороге остановилась за Вильфранш посмотреть, как входит в порт крейсер, и немножко опоздала.

— Ты приехала почти вовремя, — сказала Марита.

— Но у меня было очень странное ощущение, — сказала Кэтрин. — Краски казались слишком яркими. Даже серые тона. Оливковые деревья просто сверкали на солнце.

— Так бывает при полуденном свете, — сказал Дэвид.

— Нет. Не думаю, — ответила она. — В этом было что-то неприятное. Зато, когда я остановилась посмотреть на корабль, было очень красиво. Правда, он показался мне маленьким и совсем не воинственным.

— Пожалуйста, возьми мясо, — сказал Дэвид. — Ты ведь почти ничего не ела.

— Прости, — сказала она. — Очень вкусно. Я люблю tournedos 35.

— Хочешь что-нибудь вместо мяса?

— Нет. Я поем салат. Можно попросить бутылку «Перье-Жуэ»?

— Конечно.

— Мне всегда нравилось это вино, — сказала она. — Мы пили его, когда были счастливы.

Позже, в комнате, Кэтрин сказала:

— Ты только, пожалуйста, не волнуйся, Дэвид. Но за последнее время мне стало хуже.

— Как хуже? — спросил Дэвид. Он погладил ее по голове.

— Не знаю. Сегодня утром мне вдруг почудилось, что я состарилась и даже время года изменилось. Потом краски стали неестественными. Я расстроилась и подумала, что нужно позаботиться о тебе.

— Ты и так обо всех чудесно заботишься.

— Нет, я должна, но я так устала, да и времени не было. Но я понимаю, это будет унизительно для тебя, если деньги кончатся и тебе придется одалживать, а я из-за своей небрежности ничего не устроила и не оформила бумаги. И все из-за моей несобранности. И потом я очень боюсь за твою собаку.

— Мою собаку?

— Да, ту, что осталась в рассказе, в Африке. Я пошла в твою комнату посмотреть, не нужно ли тебе чего-нибудь, и прочла рассказ. Вы с Маритой говорили о чем-то в соседней комнате. Но я не слушала. Ты оставил ключи в шортах, когда переодевался.

— Я написал только половину рассказа.

— Прекрасный рассказ, — сказала она. — Но мне страшно. Слон ведет себя так странно, и твой отец тоже. Он мне и раньше не нравился, зато собака мне нравится больше всех, конечно, не считая тебя, Дэвид, и я так боюсь за нее.

— Отличная была собака. Зря ты за нее боишься.

— Можно, я прочту, что с ней случилось сегодня?

— Конечно. Если хочешь. Но сейчас она в шамба, и можно о ней не беспокоиться.

— Раз она в безопасности, я подожду читать. Кибо. Какое славное имя.

— В Африке есть такая гора. А другая ее часть называется Мавензи.

— Ты и Кибо. Я так вас люблю. Вы так похожи.

— Тебе получше, дьяволенок?

— Наверное, — сказала Кэтрин. — Я надеюсь. Но надолго ли? Сегодня утром за рулем мне было так хорошо, и вдруг я почувствовала себя старухой, такой дряхлой, что все стало безразлично.

— Ну какая ты старуха?

— Нет, старуха. Дряхлее одежды, оставшейся после моей матери, и я не переживу твою собаку. Даже в рассказе.