Король ничего не решает (СИ) - Марс Остин. Страница 77

— Она мне отказала.

— Ты оказался недостаточно поэтичен?

— Я оказался недостаточно знатен, красив и богат.

Министр промолчал, Вера заявила жизнерадостным тоном:

— Ну и к лучшему!

Двейн перестал жевать и посмотрел на неё с намёком, что кое-кому пора успокоиться, она улыбнулась ещё придурковатее:

— Бро, ну сам подумай, нахрена тебе такая тупая и слепая женщина? Если она с первого взгляда не рассмотрела, какое ты сокровище, то с глазами у неё проблемы, а если не поняла после того, как ты объяснил — то ещё и с мозгами.

Он молча посмотрел на неё пару секунд и опустил глаза, она погладила его по колену и предложила:

— Хочешь, я ей ногу сломаю? Будет тупой, слепой, ещё и хромой.

Он невольно улыбнулся, качнул головой и вздохнул:

— Нет, не стоит.

— Хочешь пиццы?

— Нет.

— А как будем праздновать?

— Что будем праздновать?

— Свободу! — она жизнерадостно раскинула руки и улыбнулась Двейну, — это же так круто, когда ты не занят. Если у тебя кто-то есть, то у тебя есть он один, а если у тебя его больше нет, то у тебя есть все девушки и парни мира!

— Обойдёмся без парней, — укоризненно шепнул Двейн, Вера хитро улыбнулась и прицелилась в него пальцем:

— Вот видишь, ты уже выбираешь. Не всё потеряно.

Он тихо рассмеялся и покачал головой, посмотрел на Веру странным взглядом, сочетающим лёгкое желание долбануть и сильное желание разлохматить волосы, или защекотать до истерики, или сделать что-нибудь такое, что обычно делают с младшими сёстрами, когда они бесят. Иронично поинтересовался:

— Расскажете мне утешительные весёлые истории про ваших подруг?

— Про друзей могу, — Вера изобразила оратора и завела: — Один мой друг был влюблён в девушку, очень красивую, нереально влюблён, он её боялся, дар речи терял при виде неё, хотя так вообще не из робких. Мы с друганами от его имени ей цветы носили и в кафе приглашали, потому что он реально заикаться начинал рядом с ней. Он месяцами пытался с этим справиться, потом всё-таки она согласилась на кафе и они пошли. И он весь вечер слушал, как она трындит, потому что сам говорить не мог, у него был какой-то любовный спазм горла. Вечером пришёл в общагу, сидит такой мрачный, как будто осознал всю тщету бытия, все же его спрашивают, как прошло. А он говорит: "Весь вечер слушал её, и понял… пипец же она тупая". Реально, он месяцами по ней с ума сходил, но стоило один вечер её послушать — всё как рукой сняло.

— Облом, — вздохнул Двейн, — ещё?

— Ещё один друг влюбился не в девушку, а в её походку. Ему нравилось, как она ходит, эстет. Музыкант, писал о ней песни, звал на свидания, ездил в другой город, чтобы купить ей цветы какие-то редкие. Она соглашалась с ним погулять — он красавчик, его вниманием можно гордиться и хвастаться, ей завидовали, но на свиданиях она больше молчала и его слушала. А он офигевал от её нереальной скромности и душевной чистоты, со слюнями и граблями к ней не лез, спугнуть боялся, разводил романтику, делал комплименты, пел ей песни, дарил всяких огромных медведей и очень дорогие цветы… а потом она узнала, сколько эти цветы стоят. Он не богат, она вообще из малообеспеченной семьи, там не до широких жестов, там хорошо поесть — уже праздник. И тут она узнаёт просто заоблачную стоимость цветов. И говорит ему, что "на будущее, ты бы не мог дарить что-нибудь… нужное?" Он пришёл на репетицию и сидит такой в шоке, репу чешет, другим пацанам из банды это рассказал, говорит: "Я не знаю, мне в следующий раз ей утюг подарить?" Так и не придумал, и на этом всё кончилось, всё, девушка с приземлёнными бытовыми запросами его своей походкой больше не вдохновляла.

— Супер, — кивнул Двейн, выскребая тарелку, — ещё.

— Ещё у меня есть друг, который всю жизнь тусил с опытными красотками, женщины его любили, хотя он не красавец, просто очень обаятельный и добрый. Он легко менял одну на другую и не парился. И тут однажды влюбился, в охреневшую от переходного возраста оторву, которая его не особо боготворила, зато он за ней на коленях ползал и все прихоти выполнял. А она больше года не могла определиться, чего она от него хочет — то ли отношений, то ли брака, то ли чтобы пригласил переехать к нему, то ли чтобы сам переехал к ней, они в разных городах живут. Они ссорились, расставались, он бухал неделями, пытаясь заглушить душевную боль, говорил, что в жизни больше никогда и ни за что к ней не вернётся, и возвращался. Они то переписывались, то по телефону разговаривали ночь напролёт, то он с кольцом к ней собирался, то в последний момент передумывал, то говорил, что лучше бы он сдох за день до знакомства с ней, то говорил, что в жизни не видел большей любви, и это самое охренительное в мире чувство, и он благодарен боженьке просто за возможность его ощутить, даже если из этих отношений ничего не выйдет. Потом говорил, что ему так больно, что даже бухло не помогает, и что если она не приедет, он нафиг вскроется от этой боли. Потом говорил, что плевать он на неё хотел, суку такую. Потом заводил себе других девушек, она заводила себе парней, они продолжали общаться "как друзья", хотя весь мир знал, что нихрена они не друзья, и никогда ими не будут. Но парни и девушки у них меняются, а они друг у друга уже четвёртый год в подвешенном состоянии.

— И чем всё кончилось?

— Это не кончилось, когда я умерла, шёл четвёртый год их загадочных отношений, стадия ночных звонков и писем с фотками видов из окна и прикреплённой музыкой. Мне его жалко было поначалу пипец, он мой школьный кореш, он мне как родной. А потом эти их качели даже меня задолбали, я ему как-то собрала коллаж из его писем, в которых он клялся мне, что это сто процентов конец, и больше он с ней никогда, даже под страхом смерти. А потом присылает фотку её расчёски на своём компьютерном столе и подпись: "Мне сегодня не звони, я сегодня счастлив". И что с ним делать, хрен знает.

— Вы предлагали ему сломать ей ноги?

— Раз сто. Он всегда говорил нет, он беспокоился о её ногах, даже когда она этими ногами по нему топталась. О них весь город знал, моя бабуля говорила, их кто-то проклял, "терновый венец", как "венец безбрачия", только на двоих, чтобы и вместе плохо, и по отдельности никак. А по-моему, она просто дура. И он дурак, цепляется за отжившее, когда можно просто идти дальше.

— А может, это судьба?

Вера посмотрела на него с подозрением, что кто-то тут головой ударился, Двейн рассмеялся и развёл руками:

— Ну, как вариант? Может такое быть?

Вера медленно покачала головой:

— Он такой дремучий реалист, что ни в чёрта, ни в бога не верит, ни в приметы, ни в гадания, ни в судьбу, ни во что. И в любовь не верил, пока не вляпался. Во что он сейчас верит, я не угадаю, я зареклась с ним обсуждать эту даму, от греха подальше, влюблённые необъективны, им логикой не помочь. Про кого тебе ещё рассказать?

— Расскажите, как познакомились ваши родители, — он отдал ей пустую тарелку и устроился поудобнее, Вера стала рассказывать:

— В универе, они учились на разных кафедрах одного факультета, тусили в одной компании. Он был красавчик, певец и на гитаре игрец, умел отрываться и заводить толпу, а она была красотка, поэтесса, художница и крутой инженер — у них не было шансов не пересечься. Они нашли себе друг друга, быстренько поженились, пока никто не увёл, и дальше тусили вместе, она сочиняла — он пел, он позировал — она его рисовала, у нас дома целый альбом молодого бати, очень клёвые работы. Есть фотки, где они на сцене вместе выступают, всякие костюмы прикольные, веселье.

— У вас женщины и мужчины учатся вместе?

— Да. У вас же, вроде, тоже? Барт учится с девочками.

— Это скорее исключение, чем правило.

— Зря. Ну ничего, это пройдёт. А почему ты спросил о родителях?

— Хочу послушать хотя бы об одной счастливой паре, — он сполз пониже, Вера видела, что глаза у него уже сонные, стала говорить потише: