Средь бала лжи (СИ) - Сафонова Евгения. Страница 46
Алексас достал из кармана чёрный бархатный свёрток. Развернув его, продемонстрировал арбалетные болты, покоившиеся в петельках, пришитых к плотной ткани.
— Что это?
— Цвергово серебро. Когда имеешь дело против эйрдалей, оно не бывает лишним. — Алексас, вновь свернув футляр, вернул его в карман. — Гаст выйдет из своего личного безвременья раньше продавца. Двух минут ему должно хватить, чтобы убраться подальше. Собственно, именно это я велел ему сделать, прежде чем сотворить заклятие, и, надеюсь, у него хватит ума последовать моему приказу, как только он очнётся.
— Подожди-ка, — медленно произнесла Таша. — Ты что, взял болты… без разрешения продавца?
— Даже если б я испросил это разрешение, мне не смогли бы ответить, — справедливо заметил Алексас. — Но я оставил ему деньги.
От возмущения Таша даже споткнулась.
— Ты… украл их?!
— Не кричи на всю улицу, пожалуйста. Моё пребывание в темнице не поспособствует твоей безопасности. Я забрал их и оставил плату. Полагаю, эта плата немножко меньше, чем с меня потребовали бы, так что можешь называть это кражей, если хочешь. Но когда твой святой папенька своей силой убеждения выбивал из цвергов тройную цену на перстень Сэмперов, это тоже было грабежом, только грамотно завуалированным.
— Он ничего не выбивал, он добивался настоящей цены! Цверги — известные скупердяи!
Брошенный на неё взгляд резал насмешкой, словно стеклянной кромкой.
— Это Арон тебе сказал?
Таша разомкнула губы, — и промолчала.
— Мне лучше знать, сколько стоил этот перстень. — Алексас отвернулся, спокойно и чуть отстранённо глядя вперёд. — О, смотри, симпатичный магазинчик. Заглянем?
Таша замерла напротив одежной лавки, пока рыночная толпа пёстрой рекой струилась мимо них.
Сказать или нет?..
— Алексас…
— Да?
Таша облизнула пересохшие губы.
— Я…
Слова, так складно собиравшиеся вместе в сознании, куда-то терялись по дороге к гортани.
— Я слушаю, — мягко проговорил Алексас.
Таша отвела взгляд.
— Я…
…ну же, шептал тоненький голосок в её сознании; говори…
…говори: «я не узнаю тебя, Алексас. Ты стал другим, стал жёстче, взрослее…»
— Просто…
…говори: «да, тому есть причина — конец Двоедушия, слияние сознаний, — но ты должен был стать Джеми с чуточкой Алексаса или Алексасом с чуточкой Джеми, а в тебе нет ничего от Джеми и осталось не так уж много от прежнего тебя…»
— Подумала…
…говори: «и не могу сказать, что мне не нравится тот, кем ты стал, но иногда я думаю…
…кто же ты теперь?»
— Что подумала?
Таша глубоко вздохнула.
— Что… что это всё, в сущности, неважно. — Она растянула губы в улыбке. — Прости. Подумаешь, болты.
…трусиха, презрительно прокомментировал голос разума, — и Таша была с ним согласна.
Алексас, мельком пожав плечами, отвернулся.
— Надеюсь, — бросил он через плечо, толкая дверь лавки, — позже ты всё-таки выскажешь мне, что хотела.
Сердце почему-то нервно дёрнулось.
— Я…
— Позже. — Оглядев вывешенные на стенах платья, штаны и рубашки, Алексас улыбнулся молоденькой продавщице, трогательно зарумянившейся и поспешившей к ним, оправляя юбку. — А сейчас мы подберём вашему высочеству новые одеяния, достойные красоваться на вас.
— Только встала, а уже темно, — пожаловалась Таша, выходя из ванной комнаты, на ходу ожесточённо вытирая голову полотенцем.
— Темнеет рано, а я разбудил тебя довольно поздно. — Алексас сосредоточенно разводил склянку с красителем в тазу с водой, выпрошенном у служанки. По соседству лежал гребень и ножницы, которые он зачем-то тоже приобрёл в «Кокетке». — Садись.
Повесив за спинку стула одно полотенце и плотнее закутавшись в другое, заменившее ей халат, Таша опустилась на стул:
— А мне казалось, для покраски не надо мочить голову.
— Верно. — Сняв полотенце со спинки, Алексас накинул его на Ташины плечи. — Зато для стрижки — надо.
Таша, вздрогнув, уставилась на него.
— Ты… собираешься… меня постричь?
— Ты оценишь все преимущества отсутствия волос, раз. На такую гриву, как у тебя, изведёшь флаконов десять красителя — два. — Он взял в руки ножницы. — И это неотъемлемая часть твоей маскировки — три.
Таша беспомощно взглянула в зеркало. Намокнув, золотистые пряди завились колечками. Длинные, тяжёлые, красивые.
Единственное, что Таша всегда считала в себе безоговорочно красивым…
— Алексас, я не могу.
— Почему?
— Они… Я всегда была с длинными волосами. Сколько себя помню. Мама никогда меня не стригла, только подравнивала немного, говорила, стричь всё равно бесполезно… — Таша отчаянно стиснула кулаки. — Я не могу, понимаешь?
— Можешь. И сможешь. — Синева глаз Алексаса была холодной, как небо за окном. — Таша, повзрослей наконец. Тебе приходилось идти на куда большие жертвы, чем стрижка волос, и ещё придётся. В ином случае ты увидишь своих друзей на плахе. Если вообще увидишь.
Таша опустила голову; пугающая перемена в поведении Алексаса не отменяла того, что он говорил исключительно здравые вещи.
Жертвы…
— Режь уже, — обречённо закрыв глаза, едва слышно прошептала она.
Странно, но что-то успокаивающее было в том, как Алексас расчёсывал мокрые пряди и щёлкал ножницами. Как с шёлковым шелестом падали на пол отрезанные пряди. И забавное, удивляющее ощущение: когда с каждым движением его рук голова становилась всё легче, легче…
— Раз Мариэль говорила, что их бесполезно стричь, — щёлк, — значит, никакой трагедии нет. — Щёлк. — Они быстро отрастут заново. Ещё гуще, чем были. — Щёлк-щёлк. — Всё хорошо, моя королева. К слову, за парик из таких волос, уверен, многие прекрасные лэн перетравили бы друг друга. Сказал бы «передрались», но это не в правилах прекрасных лэн. Может, наведаться с остриженными волосами к парикмастеру, как думаешь? Заодно и подзаработаем.
Его голос тоже успокаивал. Это был голос прежнего Алексаса — искрящегося, ироничного и заботливого. Её рыцаря. Каким бы ребячеством кому-то ни казалось это рыцарство, Алексас ведь был настоящим рыцарем: верным, преданным, готовым положить за неё жизнь.