Лиза мне в паспорт (СИ) - Рымарь Диана. Страница 5
- Лиза! - цыкаю на нее. - Евдокия, с каких это пор у нас гостей заставляют работать на кухне?!
- Я… подождите! Я вызывала повара из агентства по найму «Маркиз», и я спросила эту девушку, из «Маркиза» ли она!
- Я работаю в кафе «Маркиз», - виновато поджимает губы Лиза.
- Это что же получается? Обед нам готовила твоя девушка?! - всплескивает руками моя мамуля. - Вот это номер! Считай, экзамен на хозяйственность сдан на пятерку! А я всегда считала, что женщина должна уметь готовить хотя бы чуть-чуть… - Потом она поворачивается к домработнице и продолжает гораздо более резким тоном: - Евдокия, позаботыесь, чтобы остальное было приготовлено без участия нашей гостьи и отныне следите, кому вы что приказываете! Вы бы ее еще полы мыть заставили, право слово…
- Лизочка, пойдемте, - тут же берет ее под руку мой отец и отодвигает стул рядом со мной.
- должен заметить, вы очень вкусно готовите!
- Прямо удивительно! - вторит ему мать и тоже садится за стол. - Вы по профессии повар?
- Нет, просто люблю готовить…
- Но это профессиональная работа! - подмечает мама.
- Научили в приемной семье, - улыбается Лиза.
И тут ей от маменьки прилетает новый вопрос:
- Лизонька, вы - сирота?
- Не совсем…
- Что значит «не совсем»? - невольно хмурюсь.
- Мой отец жив, но он лишен родительских прав… - честно отвечает она.
- Какой-нибудь алкаш, да? - спрашивает Артём.
«Надо же, а братец весь в меня, тоже умеет зачтено ляпать не к месту!» - почти горжусь, хотя меня уже некоторое время не покидает желание его придушить.
- Не совсем… - снова отвечает Лиза и отчего-то резко грустнеет.
Глава 7. Горох
Тогда же:
Лиза
- Лизонька, почему твоего отца лишили родительских прав? - вдруг спрашивает у меня
Мария Олеговна, мать Влада—
Этот вопрос словно бьет хлыстом, такой он болезненный.
И ведь сама во всем виновата, никто за язык не тянул, могла смолчать. Тем не менее не смолчала. Теперь уже каждый член семьи Чаадаевых поворачивается в мою сторону и ждет ответа, а я не знаю, что им сказать.
«дебилка и мямля…» - тут же воскресает в моей голове образ некогда любимого отца. Он и правда был любим, пока была жива мама, а потом испытывать к нему это чувство стало просто невозможно—
Тут же начинают ныть колени, и я непроизвольно прикрываю их руками. Это фантомная боль, у меня не осталось никаких видимых травм с тех времен. Но стоит вспомнить последние два месяца жизни с отцом, как ноги начинают ныть с такой силой, что хочется забиться в уголок и рыдать.
Я словно проваливаюсь в яму воспоминаний и ежусь от боли, к сожалению, на тот момент совсем не фантомной. Последний год моей жизни с отцом был самым ужасным. Кажется, с тех пор, как мне стукнуло двенадцать и у меня начала расти грудь, он меня возненавидел даже больше прежнего, если это вообще возможно. Злоба исходила от него волнами. Он придирался ко всему, абсолютно ко всему, что бы я ни делала, а учитывая, какой неуклюжей я становилась в его присутствии из-за нервов, долго ждать повода для наказания было не нужно.
Затрещина, ремень, стояние в углу - всё это и много больше довольно часто практиковалось в нашем доме. Но в один прекрасный день он прочитал где-то статью о волшебной пользе гороха.
«Это лучший способ корректировать поведение самого непослушного чада. Ребенок вам потом спасибо скажет!» - цитировал мне статью отец.
Как же я ненавидела автора этой проклятущей статьи! Какие только пытки ему не выдумывала! Очень надеюсь, что его тоже ставили на горох и он часами изнывал от боли и бессилия. Как по мне, нет на свете более ужасного наказания. Его не заслуживает даже самый непослушный ребенок на свете.
Еще тогда, будучи подростком, я для себя решила - ни за что не буду так наказывать своего ребенка! Как бы ни повернулась жизнь, сумею его защитить от подобной жестокости. Костьми лягу, но не позволю никому его обижать - и сама ни за что не обижу.
Стояние на горохе в первые полчаса - ад, вторые полчаса - кромешный ад, третьи полчаса
- все пытки ада вместе взятые. Во время этого жуткого наказания у меня тряслось всё, сводило каждую мышцу, пот лился градом, а больно было так, что хотелось рыдать в голос, но рыдать-то как раз было нельзя, за это добавлялось время. Отец лично проверял, правильно ли я стою. С садистским выражением лица сидел в стороне и следил за тем, как я страдаю, а мне хотелось орать: «За что, папа? За что?!» Я до сих пор не понимаю, почему он так надо мной издевался.
И всё же первое стояние на горохе - цветочки по сравнению со вторым. Тогда ты уже знаешь, что тебя ждет, понимаешь, как тебе будет больно и паршиво, знаешь, как долго потом будут болеть ноги, сходить синяки. А самое ужасное - прошлые ведь еще не зажили! Прошло слишком мало дней…
Я умирала в том гороховом углу, а потом выла от боли в своей комнате. Пытки продолжались не одну неделю, пока однажды на физкультуре мои колени не заметил учитель. Он спросил меня, как я получила такие ужасные синяки, а я возьми да признайся. Отец угрожал жуткой расправой, говорить было нельзя, но я не смогла промолчать.
Тот день стал для меня началом новой жизни. Потом детдом, приемная семья, жизнь практически без боли. И уже одно это казалось мне прекрасным.
Но вопрос «почему моего отца лишили родительских прав» всегда выбивал меня из колеи. Я до конца жизни не забуду те гороховые недели, хотя именно ИЗ-За них я наконец обрела некое подобие свободы. Не знаю, что бы со мной было, останься я с ним, и не хочу знать. Тот горох до сих пор снится мне в кошмарах.
Но как я могу рассказать Чаадаевым о том, что мой биологический отец - садист? Люди свято верят в поговорку: «Яблоко от яблони недалеко падает». Сейчас, может, и пожалеют, но выводы свои сделают. Кроме того, мне не нужна их жалость, мне бы любви… хоть немножко!
Не хочу, не могу, не буду говорить…
Их семья словно сошла с обложки журнала. Мать Влада - красивейшая женщина, несмотря на то, что ей должно быть за сорок. Мягкие черты лица и почти ни одной морщинки, идеальный макияж, всё еще стройная фигура, элегантная одежда, прическа - волосок к волоску. Она полна достоинства и будто светится изнутри. Отец мне понравился еще со дня знакомства. Он кажется умным, надежным и на первый взгляд совсем не жестоким. Брат… ну, он просто еще очень юн. Сам же Влад… Я его так сильно люблю, что от этой любви всё внутри меня дрожит и сжимается.
Вроде бы Чаадаевы меня даже нормально принимают… И тут я выдам им такое!
Кому нужен этот уродливый кусок моего детства? Как они на меня посмотрят после таких откровений?
Мне больно вспоминать, а рассказывать будет во сто крат больнее.
И я молчу, врать им не могу, потому что это было бы нечестно, поэтому просто молчу, а Влад с каждой секундой мрачнеет всё больше.
- Что ты набросилась на нее с такими вопросами, Мария! - приходит мне на выручку отец
Влада. - Мы еще даже не пообедали, а ты хочешь, чтобы девочка рассказала тебе всю свою биографию…
- да-да, чего это я… - тут же соглашается она.
дальше они говорят о чем угодно, только не обо мне, позволяют тихонько сидеть в уголке и вопросов больше не задают.
Глава 8. Мама
Тогда же:
Влад
Нас выходит провожать вся семья-
- Точно не хотите взять с собой пирог? Или домашнее печенье? - спрашивает мама с улыбкой.
- Нет, у нас этого добра благодаря Лизе много… - качаю головой.
Замечаю, как моя Кареглазка при этом немного ободряется, начинает улыбаться.
«Раньше не могла, что ли?!» - бурчу про себя.
- Пойдем. - Веду ее к машине, а родители с братом возвращаются в дом.
Уже подойдя к джипу, вдруг вспоминаю, что забыл мобильник в столовой-
- Жди меня!
Включаю для Лизы печку, радио и возвращаюсь в дом.
Когда подхожу к столовой, слышу напряженные голоса родителей и замираю.
- Девушка должна быть хороша не только на кухне! - говорит мать с нажимом. - А она и двух слов связать не может…