Завоевание империи инков. Проклятие исчезнувшей цивилизации - Хемминг Джон. Страница 79

Вице-король Каньете мудро решил прибегнуть к помощи гранд-дамы общества Куско Доньи Беатрис Уайльяс Ньюсты. «В Куско, где она проживала, не было ни одного оставшегося в живых представителя индейской знати мужского или женского пола, который занимал бы такое же положение, как она. По этой причине маркиз [Каньете] написал ей письмо и очень просил и страстно умолял ее отправить своему племяннику послание, предложив ей за это награду. Ведь он понимал, что Сайри-Тупак не поверит и не доверится никакому другому человеку». Донья Беатрис была дочерью Уайна-Капака. Она была любовницей отважного конкистадора Мансио Сьерра де Легисамо, а затем вышла замуж за испанца Педро де Бустинсу, которого предал Кайо Топа и который был казнен как приверженец Гонсало Писарро. На тот момент она была замужем за бывшим портным по имени Диего Эрнандес; эту партию она считала недостойной себя, но все же с большой неохотой пошла на это, уступив настояниям своего единокровною брата Паулью. Несмотря на эти браки, Беатрис так и не снизошла до того, чтобы выучить испанский язык.

Беатрис отправила родственника по имени Тариска, который проник в Вилькабамбу, «наведя, как мог, мосты на переправах, которые были разрушены». Тариска был принят регентским советом старейшин и военачальников. Они говорили уклончиво и отправили с ним назад нескольких своих людей под предводительством старейшины по имени Куси с целью проверить, действительно ли это предложение имеет юридическую силу. Они также потребовали, чтобы во всякое посольство, которое будет отправлено к ним в будущем, входил бы сын Беатрис Хуан Сьерра де Легисамо.

В 1557 году Хуан Сьерра должным порядком выехал в Вилькабамбу. Его сопровождал Хуан де Бетансос, который говорил на языке кечуа и стал специалистом по делам индейцев благодаря своему браку с сестрой Атауальпы (и бывшей любовницей Франсиско Писарро) Анхелиной Юпанки. С ними также был монах-доминиканец по имени Мельчор де лос Рейес. По утверждению Муруа, с этой миссией отправились также муж Беатрис Диего Эрнандес и португалец Алонсо Суарес. Эти двое были посланы из Лимы вице-королем, чтобы передать королевское помилование принца Филиппа, но они не сумели проникнуть в Вилькабамбу из Уаманги или Андауайласа. Поэтому они присоединились к посольству Сьерры из Куско и впятером углубились в индейскую территорию по обычному маршруту, ведущему на восток, через мост Чукичака.

Индейцы все еще были полны подозрений. Бетансоса и монаха Мельчора многократно задерживали, а Сьерру индейский военачальник упрекал в том, что «он пришел в сопровождении христиан. Хуан Сьерра извинился, говоря, что это было сделано по совету и приказу коррехидора Куско и тетушки [Сайри-Тупака] Доньи Беатрис». С индейской стороны была явная нерешительность и мучительная неясность относительно того, какой прием следует оказать этой инициативе. В какой-то момент от Инки прибыло послание с распоряжением послам отправляться назад вместе со своими подарками и депешами. По дороге домой они получили противоречащее первому послание с приглашением встретиться с Инкой лично. Когда они уже были почти у места встречи, дальнейшее письмо известило их о требовании, чтобы Хуан Сьерра проследовал дальше один. Последующие проволочки указывали на глубокие разногласия, рожденные от ненадежности положения, которые царили среди регентов Инки. Даже сам Инка признал это. Наконец, он сердечно принял Сьерру «как своего самого важного родственника», но объяснил ему, «что сам он не обладает полномочиями заключить договор, так как он еще не принимал присягу правителя и не получил королевский головной убор, будучи еще несовершеннолетним». Поэтому Сьерре и Мельчору де лос Рейесу пришлось объяснять индейским старейшинам и военачальникам подробности своей миссии. Мельчор также доставил подарки, которые он привез от вице-короля: несколько отрезов бархата и парчи и два серебряных кувшина с позолотой. Все это было принято хорошо, но индейцы опять попросили дать им время, чтобы обсудить предложение и посоветоваться со своими прорицателями и оракулами.

Тем временем Хуана Сьерру и его спутников попросили сопровождать двух военачальников Инки в Лиму, чтобы выторговать у вице-короля как можно более выгодные условия для Инки. Они прошли через Андауайлас и в июне 1557 года достигли Лимы. После недели переговоров вице-король Каньете, посоветовавшись с архиепископом, решил быть щедрым. Он выдал полное помилование Инке, датированное 5 июля, и предложил ему большие поместья, если он выйдет из своей цитадели в течение шести месяцев, считая от этой даты. Ограничения во времени были сделаны специально, чтобы избежать повторения затруднительного положения, когда Сайри-Тупак так и не был признан официально в 1549 году. Возвращение Хуана Сьерры и индейских военачальников с этим предложением стало причиной еще одного круга болезненных дебатов в Вилькабамбе. «Они прибегли к предсказаниям посредством дневных и ночных жертвоприношений животных и птиц и следили в те дни за образованием облаков, чтобы посмотреть, появится ли солнце на чистом и ясном небе или будет тусклым, закрытым облаками и туманом». Прорицания были благоприятными, но могущественная группа советников все еще боялась, что Сайри-Тупак, возможно, сдастся себе на погибель в руки испанцев, как Атауальпа, Чалкучима или Манко.

Наконец, сам Сайри-Тупак вывел этот вопрос из тупика и принял свое решение. К этому времени он уже достиг совершеннолетия и был коронован императорским венцом и получил титул Манко-Капак Пачакути Юпанки. Его решение было смелым и реалистичным, но в то же время меркантильным и негероическим. Сайри-Капак решил принять предложение испанцев, покинуть Вилькабамбу и поселиться в Перу, оккупированном испанцами. Он сказал своим колеблющимся приверженцам: «У нас никогда не было таких мощных укреплений, как сейчас; и мы сейчас готовы к войне как никогда. Верно, что здесь я хозяин всего, чего бы мне ни захотелось в разумных пределах, так как все индейцы приходят сюда и служат мне, делая свою работу. Но вы должны принять во внимание, что Солнце хочет, чтобы я ушел отсюда, с тем чтобы мои владения увеличились, а также потому, что там я мог бы быть спасением своей семьи и вас всех. И подумайте, как это будет правильно навестить наших соседей и друзей. Ведь нам хочется побывать в тех краях, где мы родились и куда так сильно влечет нас наше естественное желание. Поэтому я говорю вам, что я хочу уехать, хоть я и знаю, что это может стоить мне жизни». Многие из приверженцев Сайри-Тупака решили сопровождать его. Последовали восемь дней празднеств с обильными возлияниями, «с большим весельем, хотя некоторые из самых старых вождей были невеселы из-за отъезда». Решение Сайри-Тупака означало, что он прекращает борьбу своего отца за независимость, отказывается от своей власти в качестве Инки, которую он формально унаследовал, и покидает заросшие лесом холмы, среди которых он провел свои детство и юность. Позднее его более старший, но незаконный брат Титу Куси Юпанки утверждал, что он и другие индейские вожди решили отправить Сайри-Тупака проверить честность испанцев, а также, возможно, еще и потому, что он не соответствовал их представлениям о несгибаемом партизанском вожде. Было знаменательным то, что, когда Сайри-Тупак покинул Вилькабамбу 7 октября 1557 года, он не взял с собой королевский венец.

Сайри-Тупак вышел на королевскую дорогу в Андауайласе в начале ноября и направился в Лиму. Он путешествовал в паланкине, «как правитель и король Перу», но паланкин был не золотым, как в дни империи инков. Его сопровождали и несли 300 воинов из Вилькабамбы, которые принадлежали к племени чунчо и лесному племени анти. «Местные вожди и индейцы провинций, через которые пролегал его путь, выходили и выстраивались вдоль дороги, чтобы оказать ему прием и отпраздновать его появление так, как они могли. Но в их празднествах было больше горестных стенаний, чем радости, — так велик был контраст между нищетой настоящего и величием прошлого». Инка оставил свою молодую жену в Хаухе и проследовал на побережье, отправив вице-королю в подарок два подноса и кувшин с золотом на сумму 5 тысяч песо. Каньете послал в ответ прекрасную одежду для Инки и его жены, мула стоимостью 500 песо и «чепрак из черного бархата, обшитый серебряным галуном, с серебряными стременами».