Бесплатных завтраков не бывает - Хендерсон Крис. Страница 28

— Нет, — сказал я. — Обошлось на этот раз без Миллера. А почему, кстати, вы решили, что он стал бросаться на людей?

Она начала говорить — и сейчас же осеклась, издав только какой-то невнятный звук. Видно это было слишком глубоко запрятано, и слова не шли с языка. Справившись с собой, она предприняла вторую попытку:

— Карл... был у меня вчера вечером и... такой... в таком состоянии, что...

— Пьяный?

— Ужасно, — отрывисто произнесла она. — Он был так пьян, он говорил, что уберет каждого, кто станет у него на дороге, повторял, что всех поубивает. И знаете, Джек, он был так пьян, что мог сделать это.

Она взялась за распахнутый ворот своей блузки и отвела его влево, показав мне крупный синяк на плече, совершенно не подходивший к ее фарфоровой коже. Демонстрация продолжалась одно мгновенье, но мне и этого хватило. Я понял. Я устал от людей, пострадавших по милости Миллера, тем более, что многие пострадали от его немилости.

Рассказ Джин о ее беседе с Карлом и время этой беседы придавали новый вес аргументам в пользу того, что именно его палец лежал на спусковом крючке в ту минуту, когда чья-то пуля пробила насквозь грудь Джорджа и спинку одного из моих стульев. Рэй был уверен в невиновности Миллера, но Рэй далеко не всегда оказывается прав. Я, впрочем, тоже.

Мисс Уорд, поправляя воротник блузки, заметила наконец я картонку вместо стекла в окне, и сломанный стул. Переменить тему беседы никак не удавалось. Я рассказал ей, как было дело.

Новость подействовала на нее сильней, чем я предполагал. Слезы, только ждавшие предлога, хлынули из глаз. Она уже более или менее успокоилась и начала говорить, а они все катились у нее по щекам.

— Бедный Фред... Бедный Фред. Вы не подумайте, будто у нас с ним что-то было... Вовсе нет. Он был хорошим, порядочным человеком, с сильными мозгами, умел рассуждать логически... Как несправедливо, что это случилось именно с ним... Бедный Фред...

Я был удивлен. Расскажи мне кто-нибудь о такой реакции, я решил бы, что мисс Уорд ломает комедию. Мне казалось, она не способна к таким сильным чувствам. Однако вот они — налицо. Почему ее так потрясла гибель Джорджа, сказать затрудняюсь. Ясно, что своего бывшего мужа она не оплакивала бы так горько. Но вот она наконец взяла себя в руки, вытерла последние капли соленой влаги со щек и с помощью зеркальца определила ущерб, нанесенный ее косметике. Но краситься заново не стала, а просто насухо вытерла «клинексом» размазанную тушь и тени. Потом принялась извиняться — за свою несдержанность, за слезы, за то, что так ужасно выглядит, за то, что задерживает меня. Короче говоря, за все, кроме обострения конфликта на Ближнем Востоке.

Я протянул руку, прикоснулся к ее плечу и попросил не беспокоиться. Это вызвало новый поток слез. Тогда я замолчал. Что еще я мог сказать? Когда я увидел ее впервые, я был слишком пришиблен, чтобы оценить ее верно. Слишком прихотливо было сочетание твердости и беззащитности, чтобы выносить суждение. Сейчас делать выводы стало легче. Мне было ее жалко — она вляпалась в самую гущу этой кровавой неразберихи, стала ее жертвой вместе с Миллером. Или благодаря Миллеру? Пока неизвестно.

Она обошла мой письменный стол, обвила меня за шею, продолжая плакать бурно и горько. Прижалась ко мне, дрожа всем телом и давая выход своим страхам, и скорби, и ожесточению. Такие рыдания в служебном кабинете могли бы стать причиной вызова полиции, если бы кому-нибудь в этом доме до чего-нибудь было дело. Я держал ее за плечи столько, сколько было нужно, и ее отчаяние невольно передавалось мне. Я был рад ему и не пытался утешать ее или успокаивать. Оно было для меня горючим, на котором я мог ехать дальше, забыв, как ломит, горит и саднит все мое тело. Ее слезы действовали не менее эффектно, чем таблетки маленького доктора. Не думал я, что мне придется прибегнуть к такому мощному средству.

Наконец она поднялась, пошатываясь, вытерла лицо все тем же скомканным и грязным «клинсксом». На этот раз извинений не последовало. Она понимала, что этого не требуется.

— Ну что, — спросил я, — Будете умницей?

— Я... я постараюсь.

— Вот и хорошо. — Когда она села на стул, я продолжил: — Теперь будете делать то, что я скажу. Из дому вам лучше уехать. Поживите несколько дней у подруги — или у друга — или в мотеле. Все равно, где. Лишь бы Миллер вас не нашел. Сообщите свой новый адрес только тем, кто никак не может без вас обойтись, но пусть никому его не дают. Вы ведь фотомодель — постоянно на публике, — вот и расскажите, что вас замучил своими преследованиями слишком пылкий поклонник. Потом позвоните мне и продиктуйте номер телефона, по которому я смогу с вами связаться.

Она оторвала клочок от лежащего на столе листка бумаги и моей ручкой нацарапала несколько цифр.

— Вот. Больше мне негде прятаться. Это телефон Барбары, моей подруги.

Бумажку я спрятал в свою записную книжку. Джин щелкнула замком сумочки. Я встал, готовясь проводить ее до дверей. Она поглядела на меня с подобием улыбки на губах.

— Боюсь, что это станет дурной привычкой — разливаться тут у вас в три ручья.

— Ничего. Приходите, как будет охота поплакать. Я приготовлю побольше носовых платков.

Улыбка стала шире, глаза вспыхнули и заискрились, чуть искривленный носик сморщился, и я вдруг поймал себя на том, что мне отчаянно не хочется допускать, чтобы Джин Уорд еще когда-нибудь плакала.

Я проводил ее и постоял на лестнице, глядя, как она удаляется, слушая стук ее каблучков, пока и то, и другое не исчезло в жарком мареве улицы. Потом вернулся к себе, достал из ящика мой 38-й в плечевой кобуре, надел кобуру и машинально проверил, легко ли он вынимается. Легко.

Я улыбнулся, ибо там, куда я направлялся, ему никак нельзя было застревать в своем кожаном гнезде. Продолжал я улыбаться и потом, когда запирал дверь, пересекал площадку, спускался по ступеням, шел к машине, ехал. Выглядело это, должно быть, странно, однако я плевал на странности. Погода была омерзительная, но и на это я плевал. Бывает, что даже летний нью-йоркский день не может испортить тебе настроение.

Глава 16

Я провел час сорок пять в машине напротив «Голубого Страуса», поджидая Джеффри Энтони. Кто-то может назвать это необходимыми мерами наружного наблюдения, я же считаю это понапрасну убитым временем: Энтони так и не появился. Вся надежда была на то, что он уже внутри. Потом вылез и постоял, опершись о стену, в хорошо отработанной позе. Никто бы не подумал, что я веду наблюдение, потому что смотрел я совсем в другую сторону. Такие штуки получаются у меня блестяще.

Многие мои коллеги терпеть не могут слежку — особенно на машине. Как минимум, для этого нужна машина. И водительские права. И страховка. Нелишним оказывается и умение водить машину. Хотите сесть кому-нибудь на хвост в Нью-Йорке — заранее готовьтесь к увлекательному пикнику, где будут и полицейские, штрафующие на каждом углу, и натянутые нервы, и разбитый бампер, заменяющий в городе заползающих куда не надо муравьев. Я тоже не люблю слежку, а неподвижное наблюдение — еще больше, однако владею и тем, и другим вполне прилично. Это входит в число моих профессиональных навыков и умений, а за них мне платят.

На этот раз они мне не пригодились — не деньги, разумеется, а навыки, и потому я решил попробовать «непосредственный контакт» — то есть пройти по улице, вломиться в заведение и попробовать там немного поскандалить, посмотрев, что из этого может выйти. Это я тоже умею.

Солнце благотворно подействовало на мои раны. И топтание вокруг клуба — тоже. И то, что я постарался забыть о том, как меня здесь отделали. Это вовсе не значит, что старина Энтони схалтурил — вовсе нет: как профессионал я должен признать, что он выполнил данное ему поручение весьма тщательно. Просто кое о чем надо уметь забывать, если надо забыть. А мне было надо. Я закурил, ожидая, когда поредеет поток автомобилей, потом шагнул с тротуара на мостовую и, лавируя среди машин, направился на другую сторону. Без риска для жизни улицу в Нью-Йорке не перейдешь: сигналам светофора подчиняются здесь только приезжие.