Бесплатных завтраков не бывает - Хендерсон Крис. Страница 9

Нет, ничего у меня не складывалось. Что-то толстяк Миллер мог для Мары сделать, для чего-то он был ей нужен. А для чего — я пока не знал. И вот, получив это «что-то» — полностью или значительную часть, — она и рванула в Нью-Йорк, а Миллер остался глядеть в ее блестящие глазки, глядеть и терзаться вопросом: что случилось? что он сделал не так? и что надо сделать, чтобы его Мара к нему вернулась?

Я испытывал к нему все большую жалость.

Почувствовав, что сержанту более мне поведать нечего, я задал вопрос, от которого ждал многого:

— Ну, ладно, Деннис, что бы вы делали на моем месте?

— Прежде всего не стал бы терять время и обходить людей по миллеровскому списку. Он же сказал: почти все перебрались в Нью-Йорк. А от их родителей проку вам будет мало. Но раз уж вы все равно забрались в нашу глушь, две-три полезных встречи вы сделать можете.

— Это не считая родителей Мары?

— Не считая, — он коротко и сухо засмеялся. — К ним сходите прежде всего. Может, успеете застать папашу трезвым. Потом я бы наведался к миллеровскому прихвостню — к Каррасу. Глядишь, и выудите у него что-нибудь.

Вот тут он попал в самую точку. Есть вещи, которые ваши друзья про вас не знают, но просто поразительно, сколько они знают про вас такого, чего вы не знаете и не хотели, чтобы кто-нибудь знал.

Тут сержант замолчал и, словно включив заднюю скорость, отъехал от меня, превратившись в «лицо при исполнении». Он окинул меня острым, оценивающим взглядом и сказал так, словно сидел за рулем патрульного автомобиля:

— Вы ведь знаете, где проходят границы, и не перейдете их? Не так ли, Джек? Мне, надеюсь, не придется жалеть о нашей краткой беседе, верно?

Я заверил его, что не собираюсь обижать вверенных его попечению граждан Плейнтона, чтобы отработать денежки Миллера. Он тотчас стал прежним Эндреном — тем самым, кому я пожимал руку при встрече, — и приписал адрес Карраса в конце списка.

— А еще вам может пригодиться бывшая любовница Серелли, — и сержант принялся расписывать эту даму столь подробно и красочно, что я понял: даже если она вовсе не раскроет рта, к ней непременно нужно съездить.

Я поблагодарил Эндрена за все, мы обменялись прощальным рукопожатием: я вложил в свое — «делаю-свое-дело-буду-осмотрителен», а он ответил мне крепким «верю-тебе». Мне это понравилось. Не дурак, совсем не дурак.

Потом он полез в шкаф, достал оттуда карту Плейнтона, напечатанную по заказу местного отделения «Ротари-клуба», вручил ее мне и налил на дорожку кофе. И то, и другое было очень кстати, особенно кофе. Я пригубил и удивился. Вкусно! Хороший кофе для меня всегда приятная неожиданность.

Водя пальцем по карте, Эндрен предложил проводить меня, но я, снова поблагодарив, отверг это любезное предложение. Сказал, что сам справлюсь. Ну, а если заплутаю — позвоню ему. Он улыбнулся и некоторое время смотрел на меня, давая возможность прочесть свои мысли. Мысль на самом деле была одна: какого дьявола ввязываться в историю с Миллером и его дружками?

Что ж, это был честный вопрос. Я бы с удовольствием ответил столь же прямо, да только ответа у меня не нашлось. Сержант хотел было довести меня до машины, но я попросил не затрудняться. Пройдя в холл, я приподнял шляпу, прощаясь с дремлющей тушей миссис Брайант, и подошел к своему «скайларку». Я даже не расплескал кофе и не слишком выпачкал грязью башмаки. Поставив бумажный стаканчик на приборную доску и удостоверившись, что он не опрокинется, я завел мотор и направился к выезду из города.

Оставалось начать и кончить.

Глава 6

Я довольно легко, лишь несколько раз свернув не туда, нашел дом Филипсов. Судя по трехрядному въезду, кустам, выстриженным, как клетки на шахматной доске, цветным стеклам, резным колоннам и прочим приметам преуспевания, семья эта принадлежала к нуворишам. Я затормозил на углу хоккейной площадки, которую простодушные хозяева считали зоной для разворота, рядом с мордатым, обитым внутри белой кожей гоночным чудовищем, вылез и направился к дверям.

По дороге опять предпринял попытку подтянуть галстук, но узел оказал мне сопротивление, достойное сквоттера, так что, не потеснив его с занятой территории ни на дюйм, я снова сдался и стал искать дверной молоток или какую-нибудь вычурную штуковину, его заменяющую. Впрочем, как истый житель Нью-Йорка, я выбрал звонок, нажал на кнопку и почти не удивился, когда вместо пронзительной трели раздался мелодичный перезвон.

Эта симфония вызвала к двери некую даму — по виду и манере держаться я счел ее матерью Мары. Дама осведомилась о том, что мне угодно, с такой учтивостью, что я почти поверил: мой ответ не слишком огорчит ее и она позволит моим заляпанным засохшей грязью башмакам пройти по ее коврам. Богатые люди — мастера таких задушевных интонаций.

Я назвался и сообщил о цели своего визита, на что она отозвалась с несколько утомленным любопытством. Пароль — «Карл Миллер и Мара» — заставил ее голубые глаза заблестеть ярче, из чего я заключил, что, по крайней мере, не ошибся адресом.

Впустив меня наконец в дом, она предложила присесть и подождать, пока она попробует найти мужа. Указанный мне стул, несомненно, предназначался для незваных гостей и стоял в комнате размером с привокзальный зал ожидания, но тем не менее называвшейся гостиной. Дама удалилась с намерением привести супруга.

Вместо нее скрасить мое одиночество явилась девушка лет восемнадцати — скорей всего, сестра Мары. Глаза у нее были зеленые, а волосы, благодаря солнцу, но не только солнцу, — разноцветные. Выглядела она довольно дико, но все же это была Марина сестра. Родство выдавали не схожее сложение и строение лица, а то, как она смотрела на меня — так глядит ребенок на собаку, собираясь привязать ей к хвосту консервную банку. Она бросала на меня искоса и исподлобья такие невинные взгляды, что невольно хотелось узнать, не прячет ли она чего-нибудь за спиной. Видно было, что она прикидывает: рискнуть или не стоит?

Решив, что я все-таки не кусаюсь, она подошла ближе и уселась на соседний стул. Одета она была довольно экстравагантно: неровно загорелые ноги выглядывали из-под платьица, состоявшего из лоскутков материи и толстых веревок и игравшего роль приманки для какого-нибудь мальчугана, которому в этот день могла выпасть удача после обеда и грамма-двух какой-нибудь дряни трахнуть ее на скорую руку и на заднем сиденье.

Усевшись, она вытащила из пляжной кожаной сумки длинную коричневую сигарету и зажала ее губами, сложенными самым что ни на есть привлекательно-завлекательным образом.

Я усмехнулся, а девица, неправильно поняв меня и сочтя, что я слишком застенчив, чтобы начинать сеанс обольщения самому, спросила:

— Огоньку не найдется?

— Найдется, — ответил я, мысленно призывая ее папу и маму появиться в комнате. — Я на ночь кладу зажигалку рядышком.

— Темноты не боитесь?

— Просто не люблю сюрпризов.

Решив не очень церемониться, я достал из кармана зажигалку и плавно бросил ей. Четким движением она накрыла ее ладонью в воздухе, откинула крышку и провела колесиком по бедру. Вспыхнул огонек, а на коже остался тонкий красный след. Зажмурившись, она глубоко затянулась, потом открыла рот, давая облаку дыма окутать свое сильно накрашенное лицо, и наконец, сложив губы трубочкой, выдохнула последнюю струйку. От таких струек гибнет все живое на мили вокруг.

Кинула зажигалку обратно:

— Спасибо.

Я кивнул, мысленно моля папу и маму поспешить к нам и избавить меня от этого кошмарного видения. Жизнь благополучных людей сильно меня угнетает.

— А я знаю, зачем вы приехали, — сказала сестрица. — Насчет Мары.

— Верно, — согласился я.

— Она ведь в Нью-Йорке, да?

— А чего ее понесло в Нью-Йорк?

— Вот именно, Пенни, — раздался вдруг мужской голос. — Чего твою сестру понесло а Нью-Йорк? Может, расскажешь?

В гостиную вошел и плюхнулся на ближайший стул у окна отец семейства, крепко держа в руке высокий стакан, в котором плескалось что-то алкогольное. Чувствовалось, что, несмотря на довольно ранний час, он уже хорошо принял. И говорил, и двигался, и даже дышал он не то чтобы с трудом, а с явной неохотой тратить на это силы.