С любовью, Лола (СИ) - Март Амалия. Страница 3

— Пожалуй, я выпью. — Неожиданно произнесла девушка и протянула руку к бутылке.

Их пальцы встретились на холодном стекле и обоих окатило волной мурашек покрывающей затылки. Вадим разжал пальцы, позволив бутылке перекочевать в изящные руки собеседницы.

Оля сделала глоток и закашлялась от неожиданных ощущений, будто из лёгких выбили воздух. Глаза заслезились, но она не была уверена, что это из-за крепкого алкоголя. Ее спутник молчал и не пытался забрать алкоголь. Оля сделала ещё один глоток поменьше. Затем ещё. И ещё. Пока не произнесла:

— В этом весь отец… — и так ужасно горько это прозвучало, что даже самой стало неуютно.

Жесткие длинные пальцы легли ей под подбородок, разворачивая лицо к Вадиму. Он обхватил ее лицо ладонями и большими пальцами стер мокрые дорожки с щек.

— Он любит тебя. — Уверенно произнес Мистер Правая Рука.

И тогда Оля впервые поверила, что так оно и есть.

— Пожалуйста, пристегните ремни и верните кресла в исходное положение. Самолет начинает снижение. — Эта фраза, прозвучавшая для Лолы на двух родных языках, вернула ее в настоящее.

То, где ей предстояло встретится лицом к лицу со своим прошлым. И только мокрые дорожки на щеках могли выдать как она этого боялась.

Глава 4

Самое тяжёлое испытание для детей — осознать, что родители не вечны. Мы привыкаем к тому, что они всегда где-то есть, даже если сейчас не рядом, что они все равно будут любить нас, даже если не могут принять, и, конечно, останутся молодыми и здоровыми, как в нашем детстве.

День, когда приходит понимание, что в один момент родители оставят тебя — страшен. Миг, в котором ты представляешь себя без них — болезненный до судорог. Этот миг для Лолы наступил в 13:30 самой обыкновенной среды, когда она переступила палату кардиологического отделения первой городской клинической больницы им. Н.И. Пирогова.

Отец выглядел не так ужасно, как она успела себе надумать с момента звонка его секретаря, но и не настолько оптимистично, чтобы можно было представить, что здесь он оказался случайно. Высокая широкая кровать с идеально белым постельным бельем делала человека лежащего на нем каким-то маленьким, резко постаревшим. От Лолы не укрылось и то, что идеально выбеленная палата лишь подчеркивала болезненно-серый цвет кожи ее отца.

— Оля, — расплылся в улыбке старший Штерн. — Не надо было Нине тебе звонить, все не так уж критично, чтобы тебя срывать с места!

— Нина Витальевна все правильно сделала. — Мягко произнесла дочь, присаживаясь на стул возле постели. — Считай, что у меня отпуск, который я решила провести с отцом.

— Знаешь, а может оно и к лучшему, я очень рад тебя видеть!

— И я, папа. — Лола протянула руку к отцу и аккуратно сжала его ладонь. — И сколько, по прогнозам врача, продлиться мой внеплановый отпуск? — улыбнулась она.

— Посмотрим… двадцать шесть дней мне прозябать в этой прекрасной атмосфере пилюль и капельниц. Затем домашний стационар ещё с месяца три, но я, конечно, не собираюсь так долго валяться. А тебе, дочка, вообще не обязательно так долго здесь задерживаться. Погостишь с неделю, взбодришь меня рассказами о жизни в твоём Лондоне, и езжай. Наверняка, тебя там ждёт жизнь, к которой тебе не терпится вернуться! — уверенно произнес отец. И так произнес, словно ждал подтверждения дочери, мол, да, все так и есть, я живу полной жизнью, спасибо, отец!

— Пап, я, наверное, задержусь. Хочу убедиться, что ты соблюдаешь рекомендации, режим, и вообще, не помчишься на двадцать седьмой день в свой ненаглядный офис. Второго такого звонка я получить не хочу! — Лола снова улыбалась, довольная, что так удачно избежала прямой инсинуации отца, и не созналась, что ее жизнь в городе-мечте больше похожа на существование.

Дмитрий Николаевич улыбался в ответ, проворачивая в голове действия, которые необходимо совершить, чтобы обезопасить собственную дочь во время, как он надеялся краткого, пребывания на родине. И все же, до чего хороша выросла его малышка. Так похожа на него, жаль что стойким характером не отличалась. Слишком мягкая и чувственная натура, как орхидея, выживающая только, если на нее светит солнце и добрые руки не забывают ее поливать. Девочка…что с нее взять.

Пять лет назад.

— Папа, можно с тобой поговорить? — робко, переступая с ноги на ногу, спросила его малышка.

— Конечно, проходи. — Кивнул он на стул напротив его рабочего стола. Он молчал, уже зная, что давить на Олю нельзя, иначе путного разговора не выйдет.

Кто бы мог подумать, что у него, столь волевого и жесткого человека может вырасти такое мягкое создание. Хотя, сам виноват, конечно, не занимался ребенком, пока можно было развить в ней лидерские качества и закалить характер. Надо было ее в бизнес лагерь отправить какой-нибудь, или чаще брать с собой на работу, чтоб впитывала атмосферу. Но было реально не до этого. Дмитрий Штерн строил империю. Цель всей своей жизни. А когда понял, что единственным наследником его детища является дочь, запущенная им самим до состояния сорняка, честно пытался втянуть ее в свой мир.

Но тщетно.

То, что она закрытая, и мягко говоря, не коммуникабельная, он понял уже в первый месяц бесконечных мероприятий, куда брал дочь с собой. Она всегда стояла в сторонке, робко улыбаясь и комкая края красивых платьев, выбираемых его надежной секретаршей. А если появлялась возможность, то укрывалась в каком-нибудь тихом местечке, пережидая пока отец решит все деловые вопросы и наладит важные связи.

Его надежда, что в дочери проснется хотя бы острый аналитический ум, чем гордились все Штерны, тоже не оправдалась. Хотя и на свою не от мира сего мать она не была похожа, но и от отца мало что позаимствовала. Разве что яркая внешность выделяла ее среди сверстниц — тоненькая, высокая, с острыми, аристократическими чертами лица, и уникальными, светло-голубыми глазами, так похожими на его собственные. И, чего уж там, она была не глупа и весьма талантлива, как говорили ее учителя по живописи. И пускай, не могла стать его преемником, была ребенком, которым можно гордится.

За год их плотного общения Дмитрий Штерн проникся к дочери по-настоящему отеческим чувствами, и все чаще ему хотелось хвастаться ее успехами перед другими. Он успел изучить свою малышку настолько, что практически ментально мог почувствовать ее настроение. Вот и сейчас, взглянув на девочку, нервно постукивающую пальчиками по своим голым коленкам, он знал: что-то случилось.

— Пап, — заговорила она наконец. — Я хочу поехать учиться в Лондон. Я уже выбрала университет и дисциплину, на которой хотела бы специализироваться. Ты можешь помочь мне в поступлении? Кажется, я опоздала с подачей документов… — и хотя говорила она твердо, уверенно и громко, в голубых глазах стояли слезы.

— Конечно, малышка, — мягко, насколько умел, начал отец. — Но разве тебе не нравится твой институт? Год только начался, и может, не стоит торопиться? И почему Лондон?

— Уже сейчас ясно, что это место не для меня. Я провела исследование и поняла, что лучшее образование в отрасли, которая мне интересна, можно получить только там. Есть еще варианты в Италии, но меня смущает знание языка, поэтому Лондон. Поверь, отец, в Россию еще не скоро дойдут все передовые тенденции и технологий, которыми уже славится Запад.

Как же долго Штерн старший ждал от своей дочери такого энтузиазма и этих действий: исследовала, анализировала, сделала выводы. Подумать только, какие доводы, какую логическую цепочку построила его дочь. Вдохновленный столь неожиданно проснувшимися в его ребенке качествами, Дмитрий Николаевич поднял трубку и уже через несколько минут решил все вопросы о будущем своей дочери.

Мог ли он тогда предположить, что его орхидея не захочет возвращаться домой, и что истинная причина тому, открывшаяся лишь спустя столько лет, настолько шокирует сердце отца, что он окажется на больничной койке.