Тонкая структура (СИ) - Хьюз Сэм. Страница 18

Джерри Кавет пролистывает бумаги.

— Придется потрудиться, чтобы все это уложить в голове.

— Понимаю, — соглашается Чэн. — У вас есть вопросы?

Кавет закрывает папку. — Когда я смогу с ним поговорить?

— Это отличный вопрос, — отвечает Чэн, многозначительно глядя на Моксона.

Моксон кивает. — Благодарю, Куан, на этом все.

— Мне тоже надо поговорить с Димасалангом, — добавляет Чэн.

— Вам разрешат провести с ним еще один, заключительный инструктаж завтра в 07:00.

— Мне нужно лично сообщить ему кое-какие факты. Этого пятиминутного инструктажа не хватит. Испорченный телефон здесь недопустим.

— На этом все.

Бросив на Моксона свирепый взгляд, Чэн встает, собирает свои бумаги и уходит.

Чэн размахивает своим пропуском перед электронным замком, который предваряет три изолирующие двери — одна тяжелее другой, — ведущие в подвал, где поставлен на консервацию американский средово-преонный детектор, направленная вверх двенадцатиметровая параболическая тарелка, подсвеченная мягким красно-синим светом.

Здесь тихо, прохладно и царит успокаивающая атмосфера — ведь рядом нет других людей и почти ничего не происходит. Поднявшись по крутой стальной лестнице, Чэн оказывается посреди гнезда управляющих систем, удерживаемого при помощи подмостков, расположенных над фокусом антенны. Он тяжело опускается в кресло, занимающее центр этой конструкции, и включает все мониторы, до которых только может дотянуться. С мрачным видом он достает сэндвич и начинает сыпать крошками на аппаратуру.

Потянув за рычаг, который откидывает кресло назад, он вслушивается в знакомое приглушенное жужжание СПД, пристально разглядывая струящуюся из него осциллограмму.

Машина не записывает каждый полученный бит; такой возможности просто нет — все носители информации на Земле были бы исчерпаны уже за несколько дней. Но это не имеет значения, потому что сообщение все время повторяется, возвращаясь к началу через каждые 60 триллионов бит. Машине остается лишь передавать очередной бит в расположенный по соседству суперкомпьютерный комплекс и проверять каждый новый цикл на предмет отличий от оригинала. Поскольку система полностью автономна, и за последние года четыре с момента обнаружения первоначального сигнала не появилось никаких новых данных, сюда уже никто не спускается.

Чэн вглядывается в мерцающую осциллограмму и думает о побеге.

Объяснение всех накопленных человечеством знаний о физике Вселенной, исходя из базовых принципов, умещается в первые 0.5 % сообщения. Далее информационная плотность текста, по-видимому, не меняется. Никто точно не знает, сколько информации содержится в послании, но беглое знакомство с текстом указывает на самые разные явления, выходящие за рамки современных познаний. В глубинных слоях послания было обнаружено великое множество упоминаний понятия «>c»; другим словами, «быстрее света». Сверхсветовые коммуникации — наподобие сигналов, принимаемых СПД. Безопасные и надежные сверхскоростные путешествия. Телепортация. Путешествие во времени. Субатомные процессы. Силовые поля. Физика сингулярностей. Межпространственные путешествия. Антигравитация. В послании встречаются отдельные фразы, которые выступают в качестве заголовков целых разделов, но в то же время кажутся совершенно бессмысленными: «суперсвет», «инфолектричество», «фотогравитация»… Где-то там есть и объяснение силы Стихий. Нужно просто его отыскать.

Пока что не удалось обнаружить ни единого намека на то, что в переводе могло бы означать «великое объединение».

Чэн вместе со своим бывшим наставником Майком Мёрфи и приятелем Джимом Аккером, а также криптоаналитиками из полудюжины американских ведомств и физиками по всему миру постепенно продвигались в расшифровке сообщения, действуя как группами, так и поодиночке. Чэн знает, что далее меняется и строение текста, и используемый в нем алфавит — скорее всего, уступая место чему-то более сложному и емкому, — но в том, что касается первого процента, его знания об Эка, простом символьном алфавите и языке, на котором составлено послание, остаются непревзойденными.

Получить доступ к тексту он мог бы и из своего кабинета, но ему проще настроиться на рабочий лад, располагая исходным потоком данных; к тому же довольно сложно нарушить покой человека, который находится так глубоко под землей.

Взяв пачку чистой бумаги для принтера, он принимается строчить точный и гипотетический перевод, а ночь тем временем близится к концу.

|[A]| = p(, |[A]|) + 1

На следующее утро Чэн просыпается от настойчивого и неутомимого писка сообщений об ошибках. Он несколько секунд смотрит на них непонимающим взглядом. Затем он понимает, что суть ошибки не так важна, ведь сейчас 08:10, и он едва, едва не проспал одно из самых знаменательных событий за всю историю науки.

Выбравшись из гнезда системы управления, он пулей несется к двери бункера; его живот так скрутило, что он едва переставляет ноги. Чэн уже опоздал на финальный инструктаж, хотя он, вполне вероятно, и был не более, чем пустым обещанием. Он едва не начинает паниковать, когда выясняется, что дверь закрыта и не реагирует на его электронный пропуск. Но потом он вспоминает. Прямо сейчас Дату Димасаланг находится в бетонном бункере в полутора милях отсюда, но существует немалая вероятность, что ему удастся сбежать. Восьмерка и Девятка находятся прямо над ним на уровне земли в ожидании прорыва, но есть — опять же немалый — шанс, что сдержать его они не смогут. Таким образом, все находящиеся на базе, заперты в безопасном месте, глубоко под землей, включая и самого Чэна.

Чэн поспешно возвращается в гнездо и убирает с экранов все показания, относящиеся к СПД, переключаясь на программу, с помощью которой его коллеги и начальство, ютящиеся в куда лучше оборудованной комнате управления где-то на территории комплекса, используют для наблюдения за процессом Рождения. После того, как он считывает с экрана несколько ключевых показателей, его пульс, наконец, успокаивается. По-видимому, все под контролем. Пусть и не под его контролем, но на сей раз он, честно говоря, сам в этом виноват. Здесь его, скорее всего, все равно бы никто не нашел, даже если бы и попытался.

Сделав один глубокий вдох, он звонит в комнату управления, одновременно придвигая к себе экран, на котором транслируется видео из камеры Димасаланга.

— Где вас черти носят? — сердито спрашивает Моксон, как раз в тот момент, когда экран Чэна нагоняет реальную действительность. И множество кусочков информации, которые незаметно срастались друг с другом в спящем мозге Чэна, наконец, решают предстать перед ним в виде целостной картины.

Чэн пристально смотрит на экран в течение одной долгой секунды.

Димасаланг, которого Чэн видит сбоку, находится в середине камеры — площадью около десяти квадратных метров. Ему 65 лет, он худощавый невысокий филиппинец с не самой оптимальной формой позвоночника. На нем минимум одежды, пара шорт и жилет, а все тело покрыто электродами. Голова запрокинута назад, глаза закрыты; он в коме. Устрашающего вида стальные кандалы фиксируют руки у него за спиной. Ноги ниже колен заключены в нечто, напоминающее гипсовые слепки — с той лишь разницей, что они сделаны из пятисантиметровой стали и сварены друг с другом. «Слепки» зафиксированы на потолке при помощи болтов.

Димасаланг свешивается с потолка вверх ногами. Снизу его освещают прикрученные к полу линейные люминесцентные лампы.

Мысли Чэна несутся вперед, но не настолько быстро, чтобы помешать ему произнести первую за сегодня фразу: «Что вы с ним сделали?»

— У нас есть письменные документы, подтверждающие его согласие, — отвечает Моксон. — В соответствии с договором, мы можем использовать любую систему сдерживания, которую сочтем необходимой, чтобы предотвратить его побег после Рождения, и не обязаны сообщать ему о конкретных способах сдерживания, если это увеличит шансы побега. Он понимал, на что соглашается, и подписал документы по собственной воле. Где вы?