Диана. Найденыш (СИ) - Щепетнов Евгений Владимирович. Страница 6
Уну спасли ее умение быстро думать, ее умение концентрироваться и принимать верные решения. А еще — учитель Кан, который отдал за нее свою жизнь, и который был ее единственным другом. Он дорого отдал свою жизнь — тридцать с лишним гвардейцев никогда больше не вернутся к своим женам и любовницам. Но и сам он пал, изрубленный на куски озверевшими, разъяренными королевскими гвардейцами.
Уна потом слышала на базаре о том, как он погиб. Говорили, что с помощью своей заморской магии уложил по меньшей мере сто человек, и если бы не волшебник, который нейтрализовал заморское волшебство — так бы и ушел невредимым. Потому что демоны непобедимы. Уна разделила количество погибших гвардейцев на три — скорее всего это и было правильное число убитых. Молва всегда преувеличивает самое меньшее в три раза.
Что касается ее, «принцессы-колдуньи», как называли Уну в народе — она обернулась вороной и вылетела в окно. И теперь где-то за морем собирает свое войско из демонов, чтобы пойти войной на Светлого Короля Амбросия, низвергнувшего своего брата, одержимого демонами. Но у нее точно ничего не выйдет, ибо свет всегда сильнее тьмы.
Насчет света Уна была согласна, вот только что именно считать светом? Этого пропойцу, начинавшего утро с кружки молодого вина? Интересно, как это дядя сумел организовать заговор, если в любое время суток он находился в полупьяном, или вообще невменяемом состоянии! Уна подозревала… нет, даже была уверена! — что не обошлось без тетки, его жены, дочери здешнего императора. Тетка Клавия была очень умной, хитрой и расчетливой женщиной, и только ей было по силам организовать такой переворот. И Уна не удивится, если вскорости узнает, что дядя ушел на тот свет после очередного запоя, и теперь королевством официально (раньше это делалось из тени своего мужа) правит Королева Клавия, Светлоликая и Мудрая, дай ей боги долгие годы жизни на радость народу великого и могучего королевства.
Спать Уна легла далеко за полночь, и почему-то улыбка не сходила с ее полных губ. Когда она засыпала, под бочок тихонько подлез Кахир, обдавая смрадным дыханием после сожранной косули. Но Уна только хихикнула, как девчонка и прошептала ему в острое волчье ухо:
— Может все не так плохо, зверюга?
Но он как обычно ничего ей не ответил. Может просто не знал, что ответить?
Глава 2
— Она ненормальная! Девке пятый год, а она и говорить не умеет! Позорище!
— А не надо было задом вертеть перед мужиками, выбрала бы нормального, родила бы от него, а не от всяких там заезжих ухажеров! А теперь матери норовишь навяливать?! У меня своих проблем хватает! Еще и с больной девочкой заниматься! Да и зарплата у меня не такая, чтобы еще и ты с меня деньги сосала!
— Что, трудно месяц-другой у себя подержать? Я может за то время личную жизнь устрою! А эта сучка мне мешает!
— Ты уже двадцать лет ее устраиваешь, эту жизнь! С самой школы! Не успевали веником ухажеров отгонять! В общем — нет, и нет! Родила, занимайся с ней сама! И точка!
— У-у-у… сучка! Хотела вытравить суку, а она уперлась! — женщина с ненавистью в глазах бьет девочку наотмашь так, что та падает, ударяясь головой в стену возле шкафа в прихожей. Девочка заходится в рыданиях — тихих, почти беззвучных. Она давно отучилась плакать громко — плач мешает маме спать и целоваться с новыми папами. Потому Диане надо тихо сидеть на кухне, и не высовываться.
Хорошо хоть на кухне есть маленький телевизор — по нему иногда показывают мультики. Диана очень любит мультики. Особенно сказки. В сказках все добрые, хорошие, и мамы любят детей. Мама Дианы злая, она ее не любит. А иногда, когда пьяная, очень сильно не любит и делает ей больно. Один раз сунула ее в ванну и держала под водой, хотела утопить. Новый папка, который тогда был дома, не дал ей этого сделать. Сильно ругался, даже ударил маму, у нее потом был синяк. А мама потом мстила Диане — она тушила об нее сигареты. А когда Диана рыдала от боли и обиды, сказала, что если та кому-нибудь расскажет, сломает Диане руки и ноги, и бросит ее в лесу. Чтобы Диану волки съели.
Диана никому не сказала. Она привыкла терпеть. Сколько помнила себя — все время терпела. Ей все время было больно и плохо. Мама постоянно говорила, что не успела сделать аборт, и потому родила эту сволочь и гадину, которую надо было задушить ее в колыбели, чтобы не позорила своей умственной отсталостью. И что такая тварь никому не нужна, даже родной бабке!
Да, это была правда. Нет, не насчет того, что Диана была умственно отсталой — она была умной девочкой. По крайней мере, не глупее сверстников. То, что она до сих пор не умела говорить — это не от глупости. Она подсознательно не хотела говорить. С этими людьми. С этим существом, которое почему-то называют «мама». Она не мама. Мамы другие, Диана знала, какие бывают мамы. Диана смотрит телевизор, там мамы настоящие. Они веселые, любят своих детей, кормят их вкусной едой, а не объедками, не бьют и не выгоняют на лестницу ночью, чтобы целоваться с дядьками. Так о чем говорить с этой мамой? Диана вначале просила ее не бить, не мучить, называла мамочкой… но та только злилась и била еще сильнее. И тогда Диана замолчала. И кричала только раз, когда ненастоящая мама хотела ее утопить.
Ненастоящая мама дернула Диану за руку, швырнула к двери — Диана невольно вскрикнула от боли — плечо болело так же, как когда-то болел бок. Долго болел — мама тогда толкнула ее на угол шкафа и у Дианы что-то хрустнуло. Дышать было трудно, а мама ничего не заметила. И хорошо, что не заметила. Чем меньше она замечала Диану, тем меньше Диану мучила.
— Пошла! Чего разлеглась, сука! — пьяный голос мамы резанул по ушам, и Диана поскорее постаралась подняться, чтобы не получить новых ударов. — Ты совсем девчонку замучила! Вот подам на тебя заявление о лишении родительских прав!
— Да что ты говоришь?! Да подай! Плевать мне на твое заявление! И на тебя плевать! Тоже мне, мамаша! Внучку не может подержать у себя! Пошли вы все в жопу! Все, все! Жизни нет никакой! Достали!
Распахнулась дверь, обдав Диану холодом из неухоженного, ободранного подъезда. Стекло в форточке окна на площадке было разбито, и морозный сибирский воздух свободно проникал в убогое помещение, давным-давно нуждавшееся в ремонте. Но ремонтировать никто не собирался — эти дома давно должны идти под снос, так что деньги вкладывать никто не будет. Но когда именно под снос — никто не знал. Так, в подвешенном состоянии можно жить и год, и пять лет, и двадцать — все зависит от удачи, и от того, с какой ноги сегодня встал глава города. А может, зависит и еще от чего-то — о чем жители, списанные вместе со своими домами не знают, и знать никак уж не могут. Их дело — терпеть и мечтать о новой квартире, о горячих батареях центрального отопления, о виде из окна не на стихийную помойку, а на садик с детской площадкой.
Но ничего этого Диана не знала. Затравленный зверек, лишенный любви, она жила только самыми простыми желаниями, можно сказать — инстинктами. Спрятаться в норку, добыть еду, согреться, уснуть. И все. Больше ничего. Ах да — еще посмотреть волшебный ящичек, окно в иной мир, в мир сказок и добра. Если бы можно было попасть туда, в этот ящичек!
По деревянной щелястой лестнице Диану буквально протащили — едва не волоком. Она кусала губы от боли, но не издала ни звука. И только слезы текли по щекам, противно холодя шею и плечи под тоненькой смесовой курточкой. Куртка холодная для этой погоды, уже морозы, первый снег выпал, но мама считала, что девчонка обойдется тем, что у нее есть. Небось не замерзнет. Пусть быстрее идет, тогда и согреется.
И они пошли. На улице темно, горят редкие фонари… страшно! Где-то там бегают волки… вот так ухватят за бочок, и унесут в лесок! И будут откусывать по кусочку…
Диане было холодно, а стало еще холоднее — она представила, как это больно — когда по-кусочку. Лучше бы сразу — откусили голову, и все тут! Она слышала по телевизору, как дяденька с бородой говорил, что все люди после смерти куда-то улетают. И там хорошо. Ну… там, куда они улетают. А тут они не должны грешить. Диана не знала, что такое грешить. Наверное грех, это когда она мешает маме целоваться с дяденьками. Но Диана старается не мешать. Только кушать очень хочется…