119 дней до тебя (СИ) - Магарцева Юлия. Страница 2

— Дочка? — вывел голос тёти из раздумий. Нура подняла глаза на растерянную женщину. — Дядя зовёт.

Дядя Ник — среднего роста, седовласый, подтянутый мужчина, сейчас в хлопковой голубой рубашке в крупную клетку и джинсах.

«Дядей» Нура его никогда не называла. С самого первого дня знакомства он стал для неё первым и самым лучшим другом… просто Ник, в имя которого было вложено огромное чувство любви и уважения.

Его малюсенький кабинетик заставлен стеллажами и увешан полками с книгами и всякими безделушками, которые каждые выходные старательно оттирала от пыли тетя Энни. На столе у окна небольшой письменный стол, за ним высокое кожаное кресло, пожалуй самое дорогое во всём доме… для его больной спины, подарок жены и Нуры на его пятидесяти пятилетие год назад.

— Это не важно, клянусь! — без всякого вступления уверила девушка, и присела на вельветовый диванчик в углу, сразу у входа.

— Клянёшься? — с усмешкой переспросил он, — Ты ж его до сих пор не открыла! — кивнул на письмо. — А уже клянёшься чему-то. Почему до сих пор не открыла, а? Это очень странно, учитывая то, какая ты любопытная и то, как ты его долго ждала. — лукавый прищур. — Я знаю тебя.

— С чего взял? — тихонько спрашивает Нура, а дядя вдруг улыбается.

— Видел брошюры… тонны брошюр. Не специально, но они разбросаны по всей твоей спальне, уж прости. И ещё сайты… ты же иногда пользуешься моим компьютером. Ну и… — взлетают его брови. — Я слышал ваш разговор с Сарой.

«Вот блин!»

— Когда это там было… — задумывается он, постукивая пальцем по подбородку. — Ещё в мае, кажется?

— Да. — вздохнула она, сдавшись. «Куда ж, от тебя денешься?» И посмотрела на конверт. Провела пальчиком по выгравированным буквам, перевернула…

— Ээ… — удивлённо взглянула на дядю. — Распечатан. Ты это сделал?!

Конверт вскрывали, липкая полоса явно отклеивалась.

— Что там написано?!

— Открой.

— Ты уже знаешь, скажи!

— Это адресовано тебе.

— Да, Боже мой! Но раз ты уже в курсе, зачем меня мучить?

— Просто прочти, не беси меня!

«Ох, ненавижу, когда ты так делаешь…»

Сердечко бешено забилось. Девушка быстро открыла конверт и вытащила сложенное в трое красивое письмо.

«Уважаемая Мисс Дженсен, мы рассмотрели вашу заявку на поступление и рады сообщить, что мы с радостью принимаем вас в Иллинойский университет в Чикаго для дальнейшего сотрудничества и…»

— О, Господи!!! Не может быть! Я прошла… Меня взяли!!!

Она кричала ещё что-то в этом роде… скакала на диване, а потом выбежала из кабинета и, чуть не сбив бедную тётю с ног, обхватила её руками и закружила в танце. Но потом… потом она пришла в себя и опустила руки. Вернулась, села назад на мягкий диван. Улыбка ещё играла на алых губах, но… восторг поутих.

— Наша Нура не могла не поступить, — вошла следом тётя. — Ни туда, ни куда бы там она не подавала б эти свои запросы.

Дядя покивал соглашаясь.

— Мы ведь и об этом тоже говорили, не так ли? — повернулась она к мужу. — Что всё может когда-нибудь так обернутся, да?

— Да. — вздохнул он.

— Значит, пришло время. То самое время, согласен?

— Нет, и никогда не буду, но похоже, выбор не велик.

— Что происходит? — наконец, спросила, ничегошеньки не понимающая девушка. — Я тут, если вы не заметили, и хочу знать, о чём вы сейчас говорите?

Она замолчала, нетерпеливо округлив свои светлые большие глаза, а странные родители посмотрели на неё, и на их лицах были не растерянность с усталостью «как-же-бедной-дурочке-объяснить-в-сотый-раз-что-толку-никакого-нет-от-этого-поступления», а добрая, радостная печаль.

«Чё-ёрт…» Здесь явно что-то происходило и Нура внезапно распереживалась.

— Если вы беспокоитесь про отъезд, то… — начала, было, она их успокаивать, но дядя Ник неожиданно громко её перебил:

— То он состоится уже через месяц, а у тебя даже подходящей одежды нет… для этого, провались он, Чикаго! Там зимой снег идёт, и холодно… А ещё там настоящая цивилизация, и придётся накупить тебе всяких туфель с платьями… и заколок для волос!

Он всё это выпалил, так рьяно и быстро, а дальше… дальше он прослезился.

Нура в шоке вросла в диван, а когда до неё, наконец, дошло… и, когда она увидела его улыбку и слёзы, подскочила и бросилась ему на шею. Тётя Энни засмеялась, захлопала в ладоши и затараторила о шоппинге и о салоне красоты, в который им просто необходимо будет заглянуть… и это всё было неожиданно и совершенно удивительно.

— Сядь, — попросил дядя Нуру, когда все чуть успокоились. — Сядь-сядь, и послушай меня, пока ты не очнулась и пока тобой не овладел твой нелогично-недетский разум.

— Мы не можем себе этого позволить. — покачала головой девушка, которая уже, секунд как девяносто, обдумывала происходящую реальность, глубоко и полностью осознавая его полную безнадёжность.

— Мы да, а вот ты вполне себе можешь. — хихикнула тётя, как-то одержимо-безумно. — Ну, то есть пока не можешь, но сможешь, когда…

— Когда всё, наконец, узнаешь! — одарил жену дядя Ник «помолчи-ка-любимая» взглядом. — Дорогая моя, Энн, ты ведь так и не положила мне мой пирог на тарелку?

— А, да-да, уже оставляю вас наедине. — пропела та и, ускользая, добавила. — Шушукайтесь.

— Это ведь не сон, так? — грустно взглянула на него девушка, когда сладкое пение тётушки, обожаемой ею песни Глена Кэмпбелла[2], растаяло за стенами и доносилось теперь откуда-то из кухни.

— Не сон.

— Значит, я наяву сижу тут, держа в руках это письмо о зачислении? Ты серьёзно? Но-но-но…

— Ты как машина по повторению «но».

— Но ведь, если это взаправду, то… то мы живем в самом странном и несправедливом мире.

— Да уж, — вовсе не поддерживая, скуксился дядя и, закатив глаза, поднялся из-за стола и, подойдя к дочери, присел рядом, — Наш мир, и правда, несправедливый и часто… нет слов просто, какой, невменяемый. — он говорил это несерьёзно, но стал таковым и изменился в лице. — Наш мир разный, Синичка моя… Жизнь — разная.

Синичка. Он всегда её так называет. Говорит, что похожа на эту резвую, серенькую местную птичку… мягкие русые пёрышки, большие глаза.

— Утром она может быть хорошей и светлой, вечером — грустной. Кому-то светит солнцем, а кому-то, в ту же минуту утирает слёзы. Большинство людей просто плывут по её течению. Столько всего происходит и совсем малость по нашей воле. Но… — он улыбнулся. — Жизнь состоит из последствий. Она может принести и обрушить на нас такое сильное горе, заберёт то, что нельзя забирать и обязательно оставит что-то взамен — последствие — дорогу, путь дальше. И, знаешь, если подумать, всему есть объяснение, ведь нас только лишь оставляют в неведении. Значит, так нужно, я в это верю. И мы живем себе, встаём каждое утро на работу и в школу, делаем привычные обычные вещи, решаем проблемы, а в это самое время вокруг нас кипит жизнь… такие же люди, как мы, которые тоже делают что-то, казалось бы, обычное для них — ты не знаешь их, но они существуют. Не только здесь в Остине, в Техасе, а далеко за пределами штата… И ты не можешь быть уверена, что кто-то, где-то там, не может не зависеть от тебя, а ты здесь — от него. Вы не знаете всю правду друг о друге, но вы связаны.

— Я не понимаю тебя. — прошептала девушка.

— Почему именно Чикаго? — спросил дядя, неожиданно.

— Эм… — растерялась она, но, тут же, собралась с мыслями, — Не считая, что там один из лучших исследовательских университетов… не знаю. — ответила честно. — Видела в журнале. Ещё в средней школе… Он… Чикаго потрясающий.

Ей очень понравился город.

— Твои родители из Чикаго.

Тело прошибло током.

— Ты знала?

— Н-нет. Правда?

— Да. И ты сама. Родилась прямо там.

— Ого… — это было новостью.

— А, так! — воскликнул вдруг он, хлопнув ладонями по коленям и опять изменился в лице. — Знаешь что?

— Что? — всё ещё не отошла от услышанного Нура.

— Не обращай внимание на то, что я сморозил тут, до этого… про параллельные миры и захватывающе расчётливую шельму жизнь, окей?