Сказ о Степане-Стрелке (СИ) - Эрленеков Сергей Сергеевич. Страница 13

— Здоров будь! Отец. — более нейтрального вежливого приветствия и придумать сложно.

— И ты пяря, не кашляй, — проскрипел дедок.

— Куды путь держишь? — вежливо спросил Степка.

— Дык, известно куда, в деревню нашу, Заболотье!

— А не разобрали ее еще, — сам от себя не ожидая задал вопрос Степан.

— Да нет, до зачистки неделе, ще есть. А ты, стало быть, от нее родимой бежишь?

— Как видишь, решил, чем в неволю, лучше уж через линию фронта к своим переберусь.

— А вообще, отец, что за зачистки которыми всех пугают. Я ить и понять не успел, как меня председатель с хаты турнул, и велел до армии пробираться. — Степан сделал туповато-виноватое лицо ничего не понимающего человека. — расскажи, а!

И вот тогда дед, которого звали Гаврила Иванович, предложил Степке место на телеге, и начал свой рассказ. И от того, что он рассказал, у парня шевелились волосы во всех местах. О таком тонком и в тоже время эффективном изуверстве Степан не мог даже подумать. В этом мире германская машина показала себя именно машиной. Перемалывающей страны и людские судьбы, перекраивающей всю картину мира.

*Кто вы, не убивайте меня, пожалуйста, я все для вас сделаю! (польск.)

**Просыпайся милый, тебе надо уходить, отец все о нас узнал и вызвал фельд полицию, тебе надо бежать срочно, вот немного еды, а теперь уходи. (польск.)

***Я тебя дождусь, не сомневайся, моя любовь! (польск.)

Глава 4. Смерть и ярость

(Мир Земля-1, 13 июня 2022 года/Мир Земля 1145/ZXV17, 16 июля 1941 года)

Гаврила Иванович поерзал на жестком деревянном сиденье, затянулся самокруткой из жестокого самосада, и начал свой рассказ.

— Мы то, сперва, тоже не особо волновались, да мало ли у нас басурман было. Почитай кажное поколение война была. Ну пограбят, ну баб попользуют, велика ль беда. Тока польза, кровь опять же не застаивается. У нас в приграничных деревнях, что мужики, что бабы, всем на зависть. А когда эта война началась, то все по-другому стало. Поначалу, все было как раньше, заходили солдаты, кур ловили, свиней увели. Так мы это знали, часть скотины в леса вывезли, а солдатне на пограбить оставили чуток. Девок, опять же, что помоложе, на заимки вывезли. Осталось несколько вдов да солдаток. Ежиле и потопчут их немного, то не так обидно будет.

— Хитро у вас, все устроено, — подивился Степан природной сметке простого деревенского люда, — а что не так-то сейчас.

— Да все не так! — Сгоряча ругнулся дед, — оне же как пришли, так сгребать народ начали, весь, до последнего человечка, егеря ихние и из лесу народ весь достали, а может кто из наших прельстился и сдал схроны то.

— Неужто весь, — простодушно удивился Степан, а зачем?

— Вот тут вся соль! — подняв палец, проговорил дед, — согнали всех в лагеря, ажно обезлюдела земля, а потом начали сносить все деревня, городки и поселки под ноль. А из материалов, что получились, стали свои строить, на германский манер. Но и это еще не все, — сплюнул на землю Иваныч, — стали приезжать ихние помещики, что землю тута купили, сразу, как только фронт отодвинулся. А с ними помощники, работники из разных народов. И хранцузы, и румыны, и усташи, и еще всякие разные. Начали они хутора строить, да хозяйство налаживать.

— Во гады, на нашей земле, свои дома строят! — возмущению парня не было предела.

— Это-то ладно, это полбеды, самое главное стало понятно, для чего им лагеря понадобились, — продолжил свое повествование Гаврила Иванович, — хитро эти лагеря были устроены. Народ в них сразу раздевали, мыли и переодевали в однообразную одежду. Потом людей, как скот, отсортировывали. Взрослых сильных мужиков в один загон, молодых здоровых баб в другой. Баб с грудными младенчиками в третий. Детей тож, по полу и возрасту рассортировали и по разным клеткам рассадили. На всех карточки раздали, а в них записано, какого полу, возрасту, роду племени, о здоровье опять же подробно написано.

— И для чего это все? — удивленно спросил Степан. — И куда стариков глубоких, инвалидов, психов с психушек?

— А, энтих, так у басурман проклятых все продумано, специяльные тесты есть, мозговые и физические. Если их старики проходят, то их в отдельный загон, а если нет, то укольчик кольнут, и на погост, точнее в печку. Так вот. Тож самое с совсем ни на что не годными инвалидами, психами, а также цыганами и евреями. Большевиков тоже под нож пускали.

— А как е они узнавали кто большевик, а кто нет.

— Тут все просто, — дед поскреб в бороде, — у немчуры, сразу по прибытию, была картотека, кто есть кто в каждом городе. И в лагерях, во время фильтрации, всех и брали. А потом допрос, больше половины идейных, — дед опять ругнулся под нос, — сдали соратников после первых ударов по роже. И взяли всех. Но речь не о том. А о лагерях. Это не лагеря оказались, а рынки, рабские рынки, — Степан почувствовал как у него зашевелились волосы на голове, — Никого зазаря не забижали, кормили хорошо, зарядку делать заставляли, режим тоже, правила поведения на территории Рейха учить заставляли. А потом пришли покупатели, те же помещики. Они сначала покупали работников и работниц. У каждого свои принципы и вкусы. Кто семьями покупал, кто вразнобой, некоторые детей скупали, они дешевле всего стоили. Совсем маленьких деток в приюты забрали, в самой Германии, в самом сердце. Опытные люди говорили, что из них янычар делать будут, на турецкий манер, — после чего дед Гаврила надолго замолчал.

— И че, народ не бунтует? — Удивился Степка.

— Пытались, но бунтарей сразу, того, укольчик и в печку! Через неделю желающие перевелись. Ну, а что, немец хозяин справный, по закону работников зазря не обижают, кормят от пуза, старательным даже деньги платят. Если очень старательный, то бабу могут купить, если хочешь, то даже с ребенком. То есть сразу семью дают. А народу что надо, чтобы хозяин был строгий, но справедливый, чтобы жрать от пуза, да баба справная, да послушная была под боком, и все, вся идеология рухнула за пару недель. Делается это все потому, что учли фашисты проклятые, опыт предков. А предки от партизан всегда сильно страдали. В партизанстве что главное? Правильно, поддержка населения, а население сейчас в основном немчуру поддерживает. У нас до сих пор конфликты были с большевиками из-за того, что они всех в колхозызагоняли, да справные хозяйства разваливали. А сейчас все по справедливости, много работаешь — хорошо живешь, бунтуешь и лодырничаешь, в печку. И знаешь, сынок, очень многим такое по нраву, Поэтому за три недели никаких крупных бунтов не было. А тех вояк, которые вдруг в лесах оказались, оборванные да голодные, сами люди вылавливают, да в лагеря отводят. Там их сортируют, да также продают в работники. Не всех, а только самых послушных, остальных воспитывают, да на общественных работах используют, пока не поумнеют, и на продажу не сгодятся. Бывает, что целыми бригадами продают, так то, — и дед поднял вверх большой палец.

— А сам то что, — поинтересовался Степан.

— Я-то, а я в лагере все тесты прошел, я же грамотный мал-мала, да и телесно, иных молодых за пояс заткну. И купил меня помещик Иоган Шнайдер, потому как дешево и сердито. Я и за коровами присмотрю, и лошадей обиходить могу, воду вот вожу, на подхвате, короче говоря.