Похититель жизней - Хенди Барб. Страница 52

Так и не подняв головы, Лисил открыл глаза — и увидел, что Магьер сидит перед ним на корточках, а между ее ступней стоит жестяная мисочка с водой. Магьер чуть подалась вперед, ткнулась лбом, как упрямый козленок, в лоб Лисила, и он ощутил щекой ее теплое дыхание.

— Спасибо, — шепнула она. — Спасибо, что рассказал.

С туго перебинтованным запястьем Чейн вышел из наемной кареты в одном из беднейших районов внешнего крепостного кольца. Он предпочел, чтобы его появление не возвещалось перестуком колес в месте, обитатели которого не могли позволить себе такой роскоши. Уплатив кучеру, Чейн зашагал по улице, которая, по словам домина Тилсвита и Винн, называлась Лачужной.

Совсем недавно он покинул особняк, чтобы отыскать пищу для раненой Сапфиры. Она кое-как сумела поведать о том, что с ней стряслось, о том, как полуэльф превзошел ее в ловкости и проворстве, а женщина с бледным лицом оказалась гораздо сильнее, чем положено смертным. Лицо Торета во время ее рассказа пылало от ненависти и страха.

Чейну было что обдумать, когда Торет велел ему отправиться в ночной город с этой «миссией милосердия». Эти двое старинных врагов Торета, вполне вероятно, могут стать залогом освобождения Чейна. Он решил, что вполне может позволить себе эту прогулку для устройства кой-каких собственных дел. Придется, правда, поторопиться. Если он слишком задержится, Торет не только придет в ярость оттого, что Сапфире пришлось подольше пострадать, но и, пожалуй, заподозрит неладное. И все же придется рискнуть: Торет в последнее время ведет себя так непредсказуемо, что неизвестно, когда Чейну еще подвернется такой подходящий случай.

Час был поздний, а улица Лачужная вполне оправдывала свое неприглядное название. Из сточных желобов несло омерзительной вонью разложения, ветхие хибары беспорядочно теснились с двух сторон, чудом не рассыпаясь при малейшем дуновении ветра. Закричал голодный ребенок, и тут же мужской голос разразился грязными ругательствами. Ему ответил женский голос, но очень скоро сменился безнадежным визгливым плачем.

Чейн прибавил шагу.

Винн рассказывала ему как-то про эльфа, который живет в отверженной нищете Лачужной улицы. Удивительное дело — у себя на родине Винн много общалась с эльфами и бегло говорила на их языке. Узнав каким-то образом, что в Беле живет эльф, она воспылала желанием познакомиться ближе с эльфами этого континента. Визит, увы, оказался на редкость неудачен: ее встретили с затаенной враждебностью и даже не пустили на порог.

Чейн и понятия не имел, что эльфы могут жить еще где-либо, кроме как на севере, далеко за Провинциями, по ту сторону Веньеци Роспатье — Коронного Хребта. От друзей отца он слыхал, что эльфы склонны к затворническому образу жизни — верней будет даже сказать, одержимы затворничеством. Что ж, сейчас у него возник вопрос, прямо касающийся эльфов, по крайней мере одного полуэльфа. Не пустят его на порог — и ладно, главное — получить ответ.

Чейн никогда ничего не забывал, а Винн тогда любезно рассказала ему, где следует искать этого эльфа. Миновав шесть переулков, он наконец отыскал нужный дом. Лачуга была несомненно старая, хотя на стенах и крыше кое-где красовались свежие заплаты. В целом дом выглядел совершено заброшенным.

Чейн, помнится, спросил у Винн, с какой стати эльф поселился в таком убожестве. Она надолго задумалась, прежде чем ответить: «Не могу сказать точно, но у меня осталось странное ощущение, что он то ли чего-то ждет, то ли за чем-то следит. Чего и за чем — не знаю».

Чейн ощутил удивительное спокойствие, припомнив овальное смуглое лицо Винн. Уже много ночей прошло, с тех пор как они, обсуждая старинный манускрипт, сидели бок о бок в зале миссии. Чейн мельком глянул на свое забинтованное запястье, вспомнил, как жадно впивался в его рассеченную плоть рот Сапфиры. Если б на ее месте была Винн… Одна мысль о том, что он жертвовал своей кровью, спасая Сапфиру, вызывала у него ярость и отвращение.

Подойдя к дубовой двери, он громко постучал и полностью открыл все свои чувства, вбирая в себя окружающее, хотя вонь, царившая на Лачужной, стала при этом совсем невыносимой. На стук никто не отозвался, да Чейн этого, собственно, и не ожидал. Он принялся громко и методично молотить по двери.

Шагов он так и не расслышал, зато уловил приближающийся стук сердца — буквально за мгновение до того, как тихий, но полный злости голос бросил из-за закрытой двери:

— Убирайся.

— У меня есть сведения, — сказал Чейн, — касательно твоего соплеменника, который недавно появился в городе.

После краткой паузы дверь со скрипом приотворилась.

Взору Чейна предстал заряженный арбалет в руках хозяина дома, стоящего в тени дверного проема. Эльф был необычайно худ, с острыми ушами и всклокоченными, песочно-светлыми волосами. На нем был длинный серый, изрядно выцветший плащ, опускавшийся до самых пят. Смуглая кожа эльфа имела нездоровый вид, словно он плохо питался и редко бывал на солнце. У него было длинное лицо с острым треугольным подбородком, и к тому же он был выше ростом и худощавей, чем человек, которого отыскал Тихко.

— Единственный эльф в этом городе — я сам, — прошипел он. — А теперь прекрати молотить в мою дверь и убирайся.

— Ошибаешься. Ты — не единственный.

— Чушь! — фыркнул эльф и хотел уже захлопнуть дверь.

— Если не желаешь ничего мне рассказать — я расскажу сам. В городе появился полукровка. Молодой, ловкий, сильный, владеющий необыкновенными боевыми приемами. Любимое его оружие — стилеты, а его спутники — женщина-воин и пес. У меня есть вопросы. Найдутся у тебя ответы?

Арбалет, направленный на Чейна, даже не дрогнул, однако Чейн заметил, как янтарные, налитые кровью глаза эльфа на миг чуть уловимо расширились, и услышал, как участился его пульс.

— Ошибаешься, — тихо повторил эльф.

Дверь захлопнулась, и Чейн услышал, как изнутри с железным лязгом легли на место засовы.

Чейн был взволнован не на шутку. С тех пор как он ушел искать пищу для Сапфиры, прошло слишком много времени. Торет, вероятно, уже в бешенстве мечется по гостиной, однако Чейн выяснил еще далеко не все, что хотел, а возможности вернуться сюда у него может и не быть. Позже он придумает для Торета какое-нибудь правдоподобное объяснение и покорно выслушает его упреки. Выйдя снова на улицу, Чейн свернул за угол и, притаившись в тени убогой мазанки, приготовился ждать и наблюдать.

Вскоре его слуха достиг ритмичный, едва уловимый звук. Шаги.

Чейн тщательно оглядел дом — дверь и окна как были, так и остались закрыты. Тогда он сосредоточился на звуке шагов — сосредоточился так, что они грохотом отозвались у него в ушах, — и тогда медленно повернулся к улице, ночным зрением пронизая темноту.

Одинокая тень бесшумно двигалась мимо лачуг, и Чейн, проскользнув на другую сторону улицы, последовал за ней.

Силуэт, закутанный в плащ, аккуратно обогнул тусклые круги света от редких уличных фонарей и направился к выходу из города. У внешних ворот его остановили стражники. В ярком свете фонарей, горевших у кордегардии, Чейн разглядел под капюшоном серого плаща лицо эльфа. Эльф обменялся парой слов со стражником, распахнул для осмотра плащ и беспрепятственно двинулся дальше.

Выждав с полминуты, Чейн тоже направился к воротам.

Стражи здесь в эту ночь было многовато. Кроме четверых кольчужных драгун в коротких форменных плащах, в карауле стояли еще двое вооруженных людей штатского вида, скорее всего — местные констебли.

— И куда же это вы, господин мой, собрались в столь неурочный час? — осведомился один из стражников.

Чейн остался холодно-вежлив, но окинул нахала медленным оценивающим взглядом, отчего тот невольно поежился.

— Я навещал жилище моих слуг и припозднился, — ответил он. — До утра уже недалеко, а потому я решил погулять, покуда не откроются местные трактиры. Все равно отправляться спать уже бессмысленно.

Стражник бегло оглядел Чейна, глянул на улицу за его спиной и кивнул.