Человек из Преисподней: Часть 1. Дом (СИ) - Шабалов Денис. Страница 47

– Я только из потерны вылез, кабеля меняли… – попробовала оправдаться жертва… – Грязно же там!..

– Вылез из потерны – сразу лезь в каптерку! – загремел комендант. – А вы тут шляете, непотребство разносите по казарме и грязь! Устранить немедля!

– Есть устранить…

– И постригитесь! – заорал вслед Серафим Аристархович. – Постригётесь – глядишь, и служба лучше пойдет!..

Готов. Еще один. Смертью храбрых… Серега сглотнул – комендант был явно не в духе. И если так – сейчас и дежурной смене достанется…

А подполковник Хуер меж тем не унимался. Расстреляв за внешний вид еще троих и отправив устранять, он решил пройтись по всем сразу, скопом, оружием массового поражения – чего уж там по одному-то отстреливать… Принялся за тумбочки в отсеках. Тумбочки комендант считал лицом курсанта. И за тумбочки могли получить не только сами курсанты, но и Наставники. Впрочем, Наставники получали только на словах, так как находились в прямом подчинении у генерала и комендант всей полноты власти над ними не имел. А значит, и подвергнуть взысканию или лишить довольствия не мог. И потому Наставники, в юности прошедшие всю эту кухню от и до, и справедливо полагая, что не тумбочки делают курсанта воином, на коменданта поглядывали довольно равнодушно. Признавая, впрочем, что по служебной иерархии он стоит должностью повыше и потому поругивать имеет право. Да и ладно. Поорет и успокоится. Собака лает – караван идет.

– Во-первых, товарищи курсанты. У вас недостаточно ведется борьба с внешним видом. Чтобы к следующему посещению все были острижены сверху донизу! Даю вам сроку один день, сегодня и завтра! – заложив руки за спину и прохаживаясь перед строем, начал товарищ подполковник. – Во-вторых. Я тут в понедельник, пока занятия шли, прошелся по вашим кроватям и тумбочкам… Мне непонятно, как вы там живете?! Там же сплошные нарушения и бардак! Мало у кого в тумбочке я нашел мыло. Я стесняюсь спросить, товарищи курсанты, как вы вообще зубы чистите?.. Вы мне грязь тут не отращивайте! Я сугубо об этом предупреждаю! Устранить! В таком вот разрезе. В-третьих! Учтите, я записал фамилии всех кителей! Проведу разбор в следующий понедельник – часть кителей стояла без подворотничков! Хотя должны висеть в полном, так сказать, составе! А тапки?! Почему они валяются нипопадя где? Прикроватные тапки выставляются у изголовья ног лицом к проходу! «Положение о внутреннем порядке в казарме» никто не отменял! Устранить! И самое главное! Я устал вам уже говорить и рассказывать внутренний порядок в тумбочках, между тумбочками и вокруг! А именно: не должно быть ничего, что мешает постигать курсанту военное дело! А между тем… – он сделал интригующую паузу и оглядел строй. – А между тем в тумбочке курсанта пятого курса Исаичкина я обнаружил бабу голую! – комендант значительно поднял палец вверх. – Разве вы не знаете, курсант Исаичкин, что бабы запрещены в тумбочках? Ну как это: «не моё»… Спите там, а говорите, не ваше… Я эту бабу там же отодрал и бросил! Будете знать, как баб голых разводить. Правда, спустя время она исчезла… надо понимать – подобрал кто-то… я еще выясню это опытным путем! А вам скажу так! Если я еще раз увижу бабу – я вам устрою любовь! Групповую, со мной во главе!  

Серега, благо был не в общем строю, не удержался, ржанул. Но – осторожно, не дай бог Хуеру услыхать… Исаичкин на этот плакатик с голой женщиной пять человеко-часов потратил, купил у кого-то из бойцов ПБО. И приклеил на дверку тумбочки с обратной стороны. Пацаны рассказывали. А комендант безжалостной своей рукой…

– В общем так! – решительно рубанул ладонью Серафим Аристархович. – Подытоживая чертой итога! Я буду ходатайствовать перед товарищем генералом о том, чтоб в увольнение ходили только образцовые тумбочки! Я буду самым настоящим тормозом на вашему пути к отпуску! Это всем понятно?!..

Строй безмолвствовал. Угроза, честно сказать, была не очень действенная и никого особо не напрягла. Комендант время от времени делал попытки покушения на жалкие остатки курсантской свободы, но Важняк пока держался стойко и лихие кавалерийские наскоки отражал, направляя его энергию в другое русло. Авось и в этот раз сдюжит.

Серафим Аристархович, наконец, унялся. Походил еще немного по казарме, поглядывая то на потолок, то на стены, озабоченно поцокал языком на глубокую трещину в полу, пересекавшую казарму практически посредине, пощупал пальцем степень поливаемости цветов в горшках – Серега при этом мысленно поблагодарил себя за расторопность – и направился к выходу. Дежурная смена вытянулась в струнку…

Комендант, проходя мимо, бросил взгляд на бравых курсантов – но нарушений формы одежды не выявил. Взгляд его помягчел, суровые, словно из булыжника высеченные черты лица, приобрели самую малость сдобное выражение, и он снисходительно кивнул.

– Вольно…

Повернулся, собираясь выйти из казармы – и вдруг запнулся… Начальственный его взор уперся в стенд «Наши боевые будни», висящий на самом выходе. Серега обмер…

Комендант сделал поворот налево-кругом – и уставился на дежурную смену. Словно боевая платформа, зияя всеми своими калибрами. И взгляд его не предвещал ничего хорошего, доброго и светлого.

– Дежурный!!!

Серега, сорвавшись с места, подлетел к коменданту, за три шага переходя на строевой, лихо врезал каблуком о каблук, кинул руку к виску, чуть не попав при этом себе в глаз – и отрапортовал:

– Дежурный по казарме, курсант второго курса младший сержант Сотников!

– Товарищ дежурный… – Серафим Аристархович уже снял боевой листок и теперь держал его двумя пальцами за уголок, словно невыносимую мерзость. Да и физиономию при этом имел соответствующую. – Это что вы тут такое?.. Объясните немедленно! Что за порнографию я вижу на боевых буднях?!

Серега молчал. Боевой листок, сказать честно, сегодня и впрямь был так себе. Все потому, что рисовал не сам, а Григорию доверил. У Гришки же таланта в рисовании как у слона в балете. Вот и изобразил не поймешь чего: то ли боевую платформу, а то ли унитаз на четырех ногах. А ведь батька всегда говорил: хочешь сделать что-то правильно – сделай это сам. Разве уследишь за всем сразу?!..

– Я вам лично вопрос спрашиваю: что это такое, товарищ дежурный? – продолжал бушевать подполковник. – Ответите вы мне или кто?!..

– Боевой листок… – буркнул Серега.

– Товарищ дежурный! Вы тут где-то видите боевой листок?!.. – негодованию коменданта не было предела. – Боевой листок должен быть боевым листком! Ведь это же боевой листок, а не собака, понимаешь, вдоль и поперек насрáла! Боевой листок – это отражение внутренней жизнедеятельности армейского коллектива! А здесь у вас что, я вам кому спрашиваю?!.. Где у вас внутренняя жизнедеятельность? Нету! – комендант снова потряс несчастной бумажкой. – Боевой листок – это трибуна! Это… рупор! В нем нужно срывать покровы и обнажать, так сказать, наши недостатки! Воспитывать! Наставлять! При этом в боевом листке пишете не только о бардаке... – он обличающе ткнул пальцем за спину, в вылизанную до блеска казарму, – но и что-то хорошее: о нашем уважаемом руководстве… об успехах и достижениях… о культуре, я не знаю, наконец… В таком вот разрезе!

Напишите три-четыре маленьких заметки! Не хватает слов – рисуйте картинку! Здесь книгу!.. Здесь пулемет!.. Здесь курсанта Исаичкина можно изобразить с голой бабой! Ведь должно же быть у нас хоть что-то хорошее!.. Можно шутку юмора тиснуть! Если юмором обделены – просто подпишите: шутка! Вы курсант второго курса! Младший сержант! Что вы, в самом деле, как в первый раз родились!.. – он замолчал на мгновение, переваривая какую-то, вдруг возникшую у него мысль – и просветлел лицом. – Кстати! У нас же «Зарница» скоро! Это же какое мероприятие важное! Это же раз в год! Это же весь Дом задействован, не только войска! А вы?.. Осветили вы это в листке?.. Нет! А почему?.. Вот и напишите подробнее! В общем, эта… Незамедлительно устранить!!!

О том, что скоро будет проводиться «Зарница», курсанты, конечно, знали и ждали ее, как всегда, с нетерпением. «Зарница» проводилась каждый год двадцать седьмого февраля, в один из праздников общины – День Дома. К «Зарнице» относились предельно серьезно: игра позиционировалась как важный инструмент, с самого детства закладывающий стремление к коллективизму, взаимовыручке и товариществу, когда один за всех – и все за одного. Ведь только так и можно выжить в паутине. Территория игры – весь Дом; на время игры работы останавливалась почти полностью, производственные – да и вообще любые – помещения становились доступны по максимуму, за исключением наиболее важных или секретных, типа Лаборатории; за каждым таким помещением закреплялся наблюдатель из взрослых, который обязан был присутствовать там на всем протяжении игры – следить за порядком и соблюдением правил. Игра шла в течение суток, иногда даже двух, смотря на то, выполнены ли сторонами поставленные задачи, и участвовали в ней все дети Дома возрастом от восьми и до шестнадцати лет включительно. Вообще все: и курсанты Академии, и гражданские, и мальчики, и девочки. Потому как драться с врагом когда-нибудь придется всем без исключения. При этом дети старшего возраста, пятнадцати и шестнадцати лет, играли традиционно за одну сторону и противостояли всем остальным. В Академии этот возраст соответствовал четвертому-пятому курсу. Играли они за сторону контрóллеров.