Ваш ход, миссис Норидж - Михалкова Елена Ивановна. Страница 9

Из окна ее комнаты открывался вид на холмы. Зеленые покровы и необъятный простор, на котором паслись стада, тешили бы взор, однако темные, рваные, быстро проносящиеся облака вносили ноту тревоги в безмятежный ландшафт. Под окнами был разбит сад. Романтичности и естественности здесь не было места. Центральную часть сада занимали тщательно постриженные шары и кубы, в которые прихоть владелицы и рука садовника превратила самшиты и туи; их обрамляла живая изгородь.

В дверь постучали. Пожилая горничная, тяжело ступая, внесла графин с водой и сообщила, что миссис Норидж ждут в обеденном зале.

– Кто будет еще? – спросила гувернантка.

– Обыкновенно присутствуют мистер Уилкинсон, мистер Ричардс… и Дженкинс, мэм, – церемонно отвечала служанка.

Гувернантке показалось, что перед третьим именем была пауза, заполненная молчаливым неодобрением. Она поблагодарила и попросила передать, что вскоре спустится.

За обедом Томас почти ничего не ел. Он лишь отпил немного вина и согласился отведать кусочек бисквита.

В отличие от племянника, Эммет Ричардс, брат хозяйки, не отказывал себе ни в бургундском вине, ни в свином окороке, от которого слуга, повинуясь его жесту, отрезал раз за разом все большие и большие куски.

Наблюдая, как брату наполняют бокал, леди Бассет процитировала:

– Не будь между упивающимися вином, между пресыщающимися мясом: потому что пьяница и пресыщающийся обеднеют, и сонливость оденет в рубище.

– Не имею ничего против сонливости, – возразил тот. – Крепкий сон идет на пользу организму. Спроси хоть Томаса. Он целыми днями только и делает, что спит.

Эммет Ричардс оказался сухим подтянутым человеком сорока с небольшим лет. Высокий лоб и римский нос придавали бы ему вид мыслителя, однако впечатление портили впалые щеки и безвольный рот. Кожа его имела не совсем здоровый желтоватый оттенок, что объяснялось многочисленными путешествиями, в которых он провел не один год. Индия, Аравия и Занзибар, путешествие в глубь восточной Африки – о, мистеру Ричардсу было что поведать восхищенно внимавшей публике! Шарлотта, затаив дыхание, слушала его рассказ об экспедиции по Уньямвези, в которой он и его помощник подхватили жесточайшую малярию.

– Трое моих слуг умерло, а у нас даже не было сил, чтобы похоронить тела. О, простите, мисс Марлоу, я не хотел вас огорчить!

– Нет-нет, мистер Ричардс, прошу вас, продолжайте!

– Если бы не арабские купцы, которых мы встретили в Таборе, самом большом городе Уньямвези, мне не довелось бы увидеть родные края. Смесь хинина, алоэ и опиума, которую они дали, спасла нас. Нам пришлось принимать ее месяц, чтобы излечиться от малярии, и даже после этого я полгода чувствовал ужасающую слабость. Она препятствовала всем моим дальнейшим начинаниям.

– Я слышала, опиум в больших дозах может вызывать привыкание, – заметила миссис Норидж.

– Увы, я на собственном опыте убедился в этом. Вернее, на опыте моего помощника. Бедный Крайтон сделался жертвой опиума. Он отказался возвращаться со мной и остался в Таборе, где местные поставляли ему наркотик. А ведь это был выдающийся ум! Мир грез оказался для него привлекательнее реальности. Я надеялся, что он вместе со мной приступит к исследованию Танганьики, этого гигантского озера, которое до нас не видел ни один европеец, но после погружения в волшебные сны ни одно озеро не могло его заинтересовать.

– Что же, вы отправились на Танганьику в одиночестве? – спросила Шарлотта.

Эммет развел руками:

– Выбора не было. Правда, я был так слаб, что самостоятельно смог составить карту лишь его восточного берега. В остальном мне пришлось положиться на описания местных вождей. Не уверен, что они были точны. Это до сих пор угнетает меня… Я вернулся, не исполнив до конца своей миссии.

– Как вы можете так говорить! – Шарлотта всплеснула руками. – Ах, Томас, отчего ты не рассказывал прежде, что твой дядя – великий исследователь!

Эммет запротестовал против эпитета «великий», хоть и не слишком рьяно.

– Я знал, что описание Танганьики полностью затмит мою скромную персону, – шутливо сказал Томас.

Миссис Норидж заметила, что хозяйка отчего-то сердита, несмотря на чрезвычайную увлекательность повествования. Очевидно, Эммет не впервые выступал с этой историей и успел надоесть леди Бассет. Старуха слушала, с трудом скрывая нетерпение, и наконец, раздраженно махнув рукой, покинула обеденный зал в сопровождении молчаливой компаньонки.

Позже открылась и другая причина.

Утренней прогулке миссис Норидж помешал ливень. Шарлотта читала вслух Томасу, которого приступ слабости вновь лишил сил, и гувернантка спустилась в гостиную.

Аделиза Бассет сидела с раскрытым молитвенником возле окна. Компаньонка молча вышивала.

Гувернантка, извинившись, хотела уйти, но старуха остановила ее.

– Вы умеете играть в шахматы, миссис Норидж? Не составите ли мне компанию?

– С удовольствием, леди Бассет, но я слабый игрок.

– Это не важно! Дженкинс не умеет играть и не способна научиться. – Аделиза кивнула на компаньонку.

Та в ответ лишь сладко улыбнулась и молча открыла коробку для рукоделия, намереваясь убрать вышивку.

– Ты не понадобишься, – резко сказала старуха. – Миссис Норидж поможет мне добраться до кабинета.

Дженкинс бросила на миссис Норидж взгляд, полный ярости. Взмах ресниц притушил гнев в ее глазах, и компаньонка вновь превратилась в безобидную старую деву, лишь слегка обиженную несправедливостью хозяйки.

Метаморфоза была едва уловима. Миссис Норидж решила, что ей почудилось. Но в следующую секунду острая игла вонзилась в глаз павлина, которого вышивала Дженкинс, и красный стежок разрезал зрачок ни в чем не повинной птицы.

Комната, которую леди Бассет назвала кабинетом, оказалась небольшим, богато убранным помещением. В книжном шкафу миссис Норидж разглядела переписку архиепископа Кранмера с епископом Глочестерским, «Книгу общих молитв» и «Англиканский катехизис».

Как и все остальные, эта комната была обставлена со старомодной роскошью. Казалось, здесь ничего не изменилось за последние сто лет. Единственной уступкой прогрессу было газовое освещение; миссис Норидж подозревала, что Эммету Ричардсу стоило большого труда уговорить сестру на это «новшество».

Хозяйка, отперев ящик секретера, достала коробку и водрузила на круглый резной столик. Деревянная коробка была украшена вставками из слоновой кости, потемневшими от времени. Затем на свет появилась раскладная доска, и тут миссис Норидж не смогла сдержать восхищенного восклицания: это было произведение искусства. Квадраты из янтаря разных оттенков создавали поистине гармоничную игру цвета.

– Читали ли вы Филидора, «Анализ игры в шахматы»? – осведомилась леди Бассет, расставляя фигуры.

– Боюсь, что нет.

– Увлекательнейшая книга! Рекомендую. Какими вы предпочитаете? Черными или белыми?

– Белыми.

Серебряные и золотые громоздкие фигурки, должно быть, стоили целое состояние. Короны ферзей были увенчаны длинными зубцами, острыми, как иглы, и, выдвигая свою пешку на е4, гувернантка уколола запястье, случайно дотронувшись до одного из них.

– Их давно следует отдать мастеру. – Леди Бассет протянула ей платок. – Но у меня не поднимается рука менять что-то в вещах с такой историей. Любое вмешательство кажется кощунственным.

Черная пешка выдвинулась на е5.

– Должно быть, этот подарок привез вам брат из путешествия? – предположила миссис Норидж.

Она намеревалась сказать хозяйке дома приятное, но вышло иначе. Леди Бассет гневно вспыхнула.

– Нет никакой связи между моими шахматами и… – Губы ее брезгливо сморщились, словно она не могла подобрать достаточно уничижительное слово. – И греховными развлечениями моего брата. Ни в коем случае.

– Вы не одобряете исследование мира?

– Глупый верит всякому слову, благоразумный же внимателен к путям своим. К чему изучение чужих стран, если не знаешь своей собственной жизни? Здесь есть все, что нужно человеку, чтобы совершить путь в глубины своей души!