Твой выход, детка! (СИ) - Перова Вера. Страница 25

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Ты учишься где-то? — я устало распрямила плечи.

— Да, заочно в универе, на экономическом.

— А живешь где?

— В Красносельском. Однушку снимаю.

— Далеко. А что ж родители?

— У меня только мама, в Петрозаводске.

— Понятно.

Отправляясь домой, я не стала брать такси, а пошла пешком, чтобы прояснилась голова. Пытаясь немного прийти в себя, я вышла на тротуар и застыла посреди вечерней толпы. Все казалось куда грязнее и враждебнее, чем мне помнилось — и еще, холоднее, улицы были шумными и серыми, как старая газета. Я вдруг поняла, что очень проголодалась. В паре домов от моего магазина была кафешка. Я заскочила туда и купила первый попавшийся капкейк (оказалось со вкусом зеленого чая и какой-то ванильной начинкой, чудной, но все равно вкуснейший) и большой, сказочный капучино с карамелью и взбитыми сливками. От сладкого мне практически сразу стало лучше, я ела, слизывая крем, и с изумлением разглядывала в окно целеустремленную толпу, снующую по тротуару. Многие бежали по одиночке, но некоторые прогуливались не спеша, держась за руки или в обнимку. Иногда я отводила взгляд от окна и разглядывала украдкой зал, неловко кивнув нескольким мимолетным знакомым; они улыбнулись, кивнули в ответ и тут же отвели глаза, хотя я в этом и не уверена, так как я сама уже отвернулась. Выйдя из кафе, я направилась в сторону дома. Ветер влажно хлестал меня по лицу. Небо было низким и набухшим — грязные облака, будто растертые ластиком следы карандаша на шершавой бумаге. Все казалось промозглым и приземистым. На улице было порядочно народу. Горели фонари. Мне стало очень грустно и одиноко. Все тело у меня ныло, меня, как-будто, даже, начало знобить, как-будто мой родной город был обижен на меня за что-то и не хотел принимать назад в свои объятия. И все-таки я любила этот город. Мне нравилась мгновенная смена здешней погоды — от проливного дождя до блеска яркого солнца. Нравилась Нева и прогулочные кораблики на ее тягучей, как патока воде. Нравились чудесные парки и величавые набережные, и, даже, гулкие парадные, пахнувшие сыростью и кошками. Я не спеша прошагала пешком оставшиеся два квартала и добралась до спасительного дома.

Потом, уже после того, как я посидела, поеживаясь в горячей ванне, и после того, как я выпила аспирин и, пройдя в спальню, уткнулась в пышную подушку с чужим, незнакомым запахом, я точно знала, что, не смотря ни на что, я больше всего на свете хочу остаться именно здесь.

Среди ночи меня разбудил звонок. Сердце подпрыгнуло к горлу. Я схватила телефон и уставилась на экран. Яковлев.

— Да, Ром. Что случилось? — встревожено проговорила я хриплым ото сна голосом. Эти ночные звонки редко приносят хорошие вести.

Он молчал. Слышно было только его тяжелое дыхание и глухая бухующая музыка. Наверное, где-то в клубе зависает.

— Рома?

— Ну что, разобралась в магазине? — не твердо проговорил он заплетающимся языком.

— Да …, - я слушала его сопение, — … Яковлев, ты что, напился?

Я была очень удивлена, потому что, если он и пил, то всегда в меру и пьяным за все время нашего знакомства я его никогда не видела.

— Нет… Так…. Слегка …

— Ты где?

— А это важно?

— Хорошо — не важно. Тогда, что ты хочешь?

— Поговорить…

— Понятно. А этот разговор не потерпит до завтра? Сейчас два часа ночи. Я очень устала.

— Ле-е-еноч-ка, — пропел он, — это уже вообще не может потерпеть. Ни до завтра, ни до сегодня. Знаешь, я ведь слишком долго терпел. Десять лет. И ты считаешь, что этого не достаточно, что надо еще потерпеть?

— Ром, что ты хочешь?

— Я хочу знать, что дальше? Что ты намерена делать дальше?

— Дальше я буду делать ремонт в магазине.

— Я не об этом…

— Я знаю, но это пока все, что я могу тебе сказать.

После возвращения я целую неделю не решалась встретиться с родителями. Они даже не знали, что я вернулась и собираюсь остаться. И ей-богу, не было ни малейшего желания выслушивать их колкие комментарии по поводу меня и моего образа жизни, а тем более отвечать на вопросы и делиться своими новостями. Но когда откладывать уже было невозможно, я, наконец, позвонила им и договорилась о встрече. В родительском доме я сразу ощутила дискомфорт, как всегда, и когда жила там и после, когда приходила в гости.

Сколько себя помню, отец всегда преподавал в Университете. Доктор наук. Специальность редкая и по сути малопригодная — византийская и новогреческая филология. В свое время он имел значительный вес среди преподавателей Университета. Но потом он как-то постарел, сник, и его постепенно задвинули на второй план. Он все так же продолжал читать лекции, но часов стало значительно меньше и, как результат, денег тоже стало меньше. Мать тоже когда-то преподавала в этом же универе, но, под предлогом «надо не упустить девочку», с удовольствием бросила работать, когда у меня наступил переходный возраст. Будучи натурой энергичной и авторитарной она сначала захандрила без своих студентов, но потом быстро перестроилась и свою нерастраченную кипучую деятельность направила прямо на нас с отцом, а точнее будет сказать — против нас с отцом.

Сегодня она восседала на кухне при полном параде с бокалом красного вина, держа все под своим цепким неусыпным контролем. Она наклонилась и поцеловала воздух где-то рядом с моим лицом, стараясь не смазать многочисленные слои помады, покрывающие ее губы. Стол был накрыт, словно для фотографии в кулинарный журнал: накрахмаленные салфетки, красочный зеленый салат, заливная курица, серебряное сервировочное блюдо с рыбной нарезкой. Из духовки доносился запах запеченного мяса. Я села на предложенное мне место. Отец суетился у духовки — готовил в доме только он.

— Ради бога, Геннадий, осторожнее, иначе ты выльешь весь сок на себя, — недовольным тоном проворчала мать и, повернулась ко мне, — как дела?

— Все так же.

— Мы там кое-что забрали из твоей квартиры. Надеюсь, ты не против, — голосом мамы-кошки промурлыкала она.

— Ну что ты, — с нескрываемым сарказмом ответила я.

— Ты редко звонила, — голос приобрел металлические нотки — мать перешла в наступление. — Мы волновались.

— Не стоит, я в порядке.

Она посмотрела на меня поверх бокала, и в ее взгляде явно читалось: «тебе меня не одурачить». Затем она снова переключилась на отца:

— Там все прожарилось? В прошлый раз, когда ты готовил мясо — я отравилась.

— Галя, давай не сейчас!

— А что такого? Я просто сказала. Я всю ночь не выходила из туалета. Это был просто какой-то Ниагарский водопад.

— Черт возьми, мама! — возмущенно воскликнула я.

— Елена! — молниеносно реагирует на мое «черт возьми» мать.

Когда ситуация того требовала, она сама могла ругаться, как сапожник, но мне в ее присутствии даже чертыхнуться считалось недопустимым. Двойные стандарты нашей семьи. И дальше ужин уже пошел так, как обычно проходили наши совместные ужины.

— Ты проездом или как?

— Нет, я приехала насовсем.

— Что, наигралась в деревенскую жизнь? Ненадолго же тебя хватило, — она победно смотрит на меня. — А ведь я тебя предупреждала. Надеюсь, что хоть сейчас ты возьмешься за ум. Чем планируешь зарабатывать себе на жизнь?

— Все тем же — у меня магазин, — я вижу, как она презрительно скривилась. — Сейчас там дела идут не очень, но я надеюсь, что через некоторое время мы будем в плюсе. У меня есть кое-какие задумки.

Ненавижу себя! Ну почему в ее присутствии я всегда начинаю оправдываться, как маленькая провинившаяся девочка!

Отец садится напротив и подключается к разговору, нарушая, таким образом, свое же, установленное много лет назад правило; «никогда не вмешиваться в наши с матерью разговоры»:

— Не морочь нам голову. Какой магазин? Ты же ничего не понимаешь ни в торговле, ни в бизнесе! После смерти Павла это не возможно.