Дракон и сокровище - Хенли Вирджиния. Страница 25

Местные торговцы удовлетворенно потирали руки. За эти несколько дней многие из них стали богачами, ведь спрос на еду, напитки, поддельные святыни и ночлег никогда еще не был так высок. Все харчевни и постоялые дворы были до отказа забиты приезжим людом, спавшим вповалку на земляных полах, на сеновалах и даже под открытым небом. Проститутки, разжиревшие словно блохи на загривке сторожевого пса, обслуживали клиентов, стоя в дверных проемах или прислонясь к одному из надгробий на местном кладбище.

Даже придворным пришлось отказаться от привычного комфорта и разместиться в не отличавшихся просторностью гостевых покоях, которые не так давно были пристроены к зданию Христовой церкви.

Элинор, велев Изабелле Маршал и горничным располагаться в отведенной им комнате, отправилась к брату, чтобы сердечно поздравить его со вступлением в брак. Молодым, разумеется, была предоставлена отдельная спальня, но Элинор знала, что до полуночи там будут толпиться родственники новобрачной, приближенные и слуги. Что поделаешь, придется говорить с братом в присутствии посторонних.

Увидев Элинор на пороге своей просторной комнаты, Генрих распахнул объятия:

— Привет, Мэггот! Что скажешь о моей красавице жене?!

— Прими мои сердечные поздравления, дорогой! Она — само совершенство! Я желаю вам счастья на долгие, долгие годы!

Генрих, смеясь, поднял ее на руки и закружил по комнате. Элинор успела уже снять свой белый плащ. На ней было ярко-алое бархатное платье с вышитыми по подолу золотыми леопардами — гербом Плантагенетов. Пышные волосы Элинор украшали два золотых гребня в виде леопардов с изумрудами вместо глаз.

Но вот ноги ее коснулись пола, и Генрих разжал объятия. Элинор принялась оглядываться в поисках знакомых лиц. Но, куда бы она ни повернулась, перед взором ее представали одни лишь провансальцы, надменные, высокомерные, говорившие между собой по-французски. Красота Элинор Английской не оставила равнодушными сердца родственников супруги короля, и они один за другим стали подходить к темноволосой принцессе, бесцеремонно разглядывая ее с головы до ног.

— Позволь представить тебе дядю моей жены, Уильяма, епископа Валенсийского, — сказал Генрих. Но прежде чем Уильям успел поцеловать руку Элинор, перед ней предстал его брат, бесцеремонно оттолкнув епископа. — А это — еще один дядя моей супруги, Питер Савойский, — продолжал Генрих. Питер оказался намного моложе и красивее Уильяма.

— Рада познакомиться с вами, — пробормотала Элинор, опуская ресницы. Но Питер не удовольствовался столь скромным изъявлением родственных чувств. Он подхватил Элинор на руки и звонко расцеловал ее в обе щеки. Едва она, зардевшись от смущения, выскользнула из его мощных рук, как перед ней предстал третий дядя юной королевы.

— Амадеус, — весело воскликнул Генрих. Он был явно без ума от красоты и стати своей новой родни, от свободной, непринужденной манеры держаться, коей отличались провансальцы. — А это, — торжественно проговорил он, — это их отец, Томас Савойский. — И король сделал рукой широкий жест, словно демонстрировал сестре бесценное произведение искусства.

Томас не таясь разглядывал пышную грудь девушки. Оторвавшись от этого зрелища, он вопросительно и слегка надменно посмотрел на Генриха.

— Моя сестра Элинор, графиня Пембрук, —поспешно произнес монарх.

Внезапно, откуда ни возьмись, рядом с Генрихом очутилась Элинор Провансальская. Она властно взяла супруга под руку и тоном, не терпящим возражений, спросила:

— Но ведь в твоем сердце найдется место только для одной Элинор, не так ли, дорогой?!

— Конечно, конечно, любовь моя! — заверил ее Генрих. Он обнял жену за талию, вглядываясь в ее красивое лицо влюбленными глазами. Элинор слегка склонила набок свою золотистую голову. Ей хотелось поглядеть, какое впечатление произвела эта сцена на Питера Савойского, самого красивого из всех ее дядюшек, с которым в свое время она была весьма, весьма близка… Но Питер не обращална племянницу ни малейшего внимания. Он был явно пленен красотой черноволосой графини Пембрук. И неприязнь, которую до этого момента будущая королева питала к своей золовке, уступила место лютой ненависти.

— Элинор, позволь представить тебе королеву Англии! — с блаженной, глуповатой улыбкой проговорил Генрих.

Хотя супруга юного короля должна была получить право на ношение этого титула лишь после официальной коронации, Элинор, чтобы угодить брату, приветствовала новобрачную как коронованную особу — присела перед ней в глубоком реверансе.

Будущая королева окинула ее презрительно-высокомерным взглядом и процедила сквозь зубы:

— Вы можете подняться. — Но через мгновение взор ее смягчился. Она ласково улыбнулась супругу и проворковала: — Генрих, я хочу, чтобы в день моей коронации, когда мы прибудем в Лондон, меня сопровождали те двое рыцарей, которые эскортировали сегодня твою сестру.

Элинор вскинула голову и отчеканила:

— Это невозможно! Генрих не может назначить де Бургов вам в сопровождающие. Ведь оба они — рыцари графа Пембрука!

Красавица Элинор с возмущением взглянула на Генриха, затем перевела взор на свою тезку.

— Я не ослышалась? — язвительно осведомилась она. —Вы сказали — невозможно?! Но ведь Генрих — король, не так ли?! А это значит, что для него нет ничего невозможного! — И она снова льстиво, призывно улыбнулась влюбленному супругу. В ее пламенном взоре

Генрих прочел обещание щедрой награды за его уступчивость.

Слова Элинор Провансальской звучали отголоском его собственных мыслей. Он— король! Ему надоело слышать от всех и каждого о том, что он может и чего не может себе позволить! Генрих привлек свою прелестную супругу к себе и пообещал:

— Де Бургам будет оказана честь сопровождать королеву от Тауэра до Вестминстера!

Элинор закусила губу. Останься они вдвоем с Генрихом, она быстро заставила бы его пожалеть о своих словах и взять их назад. Но графиня Пембрук слишком любила брата, чтобы позволить себе унизить его в присутствии этих надменных, развязных провансальцев. Она искоса взглянула на новобрачную. «Я покажу тебе, как распоряжаться моими рыцарями!» — мелькнуло у нее в голове.

Позднее, когда ей удалось на несколько коротких мгновений остаться наедине с Уильямом, она с веселой улыбкой поведала ему о том, что произошло между нею и Элинор Провансальской. Она решила не допустить ссоры между Уильямом и королем, чтобы не омрачать брату день его свадьбы.

— Я даже рада, что внимание принцессы переключилось с меня на де Бургов, — смеясь, воскликнула она. — По-моему, ее величество готова была приказать мне раздеться донага, чтобы ублажить весь этот провансальский выводок!

Уильям удивленно поднял брови:

— Так уж и выводок? По-моему, их только трое!

— Трое? Не может быть! Я готова поклясться, что слыхала от кого-то, будто Томас Савойский наплодил чертову дюжину этих наглых пустозвонов! — Она улыбнулась и пожала плечами: — Да пусть себе разыгрывает королеву сколько ее душе угодно! Пусть забирает моих рыцарей, мои платья… что захочет! Но если она вперит свои жадные глаза в вас, Уильям, я ей их выцарапаю, так и знайте!

Боже милосердный! Когда его юная жена произносила подобные слова, желание затопляло все тело Уильяма, туманя разум, парализуя волю. Он знал, что на сей раз его не спасет даже образ ненавистной королевы Изабеллы, который он в таких случаях всегда вызывал в своей памяти. Ему снова придется воспользоваться услугами продажной женщины. Иначе невозможно избавиться от напряжения, сковавшего его тело и душу. У него никогда прежде не было столь частых приливов возбуждения— даже в юные годы! И Уильям, как и прежде, почувствовал стыд и раскаяние — он не мог победить вожделение, которое испытывал к этой девочке, носившей его имя!

Он поспешно простился с Элинор и вернулся к своим обязанностям. Приближалась ночь, и Маршал отправил своих людей нести дозор на улицах Кентербери. Он хорошо знал, что в таком немыслимом, невероятном скоплении народа неизбежны поножовщина, кулачные расправы и убийства, и его прямым долгом было предотвратить подобные буйные вспышки или хотя бы существенно сократить их число.