Дурная слава - Хенли Вирджиния. Страница 33

Когда рыдания превратились в сухие хрипы, Джори отпустила голову графа и уложила его на подушку, потом легла рядом и снова обняла.

Наконец несчастный отец погрузился в сон, но Джори не отняла рук, ведь он вцепился в нее, как в якорь. Она прикрыла глаза и тихо лежала, не смея уснуть в страхе перед ночными кошмарами.

Они похоронили Хэмфри рядом с его матерью, под огромным великолепным буком. На похоронах присутствовали все обитатели замка Гудрич и множество горожан из Херефорда. Все искренне горевали о смерти старшего сына констебля и его наследника.

Джори смотрела на черноволосых кельтов, которые со слезами на глазах провожали Хэмфри в последний путь. «Как странно – эти валлийцы оплакивают его, и валлийцы же его убили».

После церемонии граф обратился к своей невестке:

– Я оставил командование отрядом на Генри. Мой долг требует, чтобы я вернулся и взял на себя свою долю бремени ночного патрулирования границы. Я думаю, дорогая, что ты еще не оправилась от потрясения. Тебе еще предстоит оплакать свою потерю. В тишине и покое Гудрича шлюзы откроются. Прощай, Марджори, я люблю тебя как собственную дочь.

Медленно и постепенно отчаяние и чувство вины разъели ту железную броню, которой Джори окружила свое сердце, чтобы чувства умерли и не причиняли такую боль. Позже пришли воспоминания и бессмысленные сожаления.

– Зачем я все время уговаривала его быть смелым? – вопрошала она себя. – Он изображал из себя героя, потому что хотел угодить мне. Я виновата в том, что он убит.

Однажды ночью она внезапно очнулась от успокаивающего сна, в котором ей привиделся Гай де Бошан, граф Уорик. Джори вскочила с кровати и зажгла свечу, чтобы разогнать тьму, и впервые за много месяцев решилась посмотреть в глаза демону, который все это время сжирал ее изнутри.

«Я недостаточно любила Хэмфри».

По ее лицу скатилась слезинка, потом – вторая. И вскоре она уже плакала навзрыд и не могла остановиться, плакала всю ночь и весь следующий день. Джори судила себя, не упуская ни единой мелочи, сознаваясь во всех ошибках, признавая все грехи. Когда она выплакалась и поток слез наконец иссяк, Джори почувствовала, что очистилась. И поняла, что следует делать дальше, – пойти на могилу к Хэмфри и молить его о прощении.

Она умыла распухшее от слез лицо, расчесала волосы, пока они не заблестели, как шелковые, приколола к платью бриллиантового лебедя, решительным шагом вышла из замка и отправилась к гигантскому буку. Приблизившись к деревянному кресту, она опустилась на колени и вгляделась в вырезанное на нем имя. Джори молча стояла на коленях, и в душе ее воцарялся мир. Наконец на нее снизошло понимание. Простое и ясное, оно стало для нее откровением:

– Хэмфри, я тебя любила! О нет, любовь пришла не сразу. Когда мы поженились, то оба не были влюблены. Но мы приносили друг другу покой и уверенность, постепенно привязались друг к другу, привыкли заботиться друг о друге, хотя и провели врозь большую часть нашей семейной жизни. Я была готова на любые жертвы, лишь бы унять твой страх и успокоить тебя. – Джори провела пальцем по буквам его имени. – Спи с миром, Хэмфри, точно зная, что тебя здесь любили.

Джори возвращалась в замок, чувствуя, как полегчало у нее на сердце. Горечь осталась, но тяжкое бремя вины упало с ее плеч. «Я чувствовала себя виноватой, потому что пережила его, а не потому, что не любила».

Ко времени, когда мятеж в Уэльсе был подавлен и де Боуны двинулись домой, Джори уже начала собирать воедино осколки своей жизни.

Дэвид Бриджен заранее получил известие об их возвращении. Леди Марджори и ее управляющий решили, что устроят им достойную встречу.

– Генри! – воскликнула Джори, вглядываясь в бородатое лицо человека, который подхватил ее в объятия. «Я помню мальчика, а передо мной мужчина».

Потом ее обняли огромные руки Джона де Боуна, не позволив ей сделать положенный реверанс.

– Милорд граф, слава Богу, вы совсем не изменились. – Таившаяся в ее сердце тревога о графе улеглась.

– Нет, это я благодарю небо за сокровище, которое оно нам послало, когда ты вышла замуж за Хэмфри. Ты просто чудо! Ты велела вывесить победный флаг над нашим замком. Здесь в зале тоже висят знамена. Я чувствую запах жареного мяса для сегодняшнего торжества.

В этот день Джори особенно старательно занималась своим туалетом. Она понимала, что выглядит бледной и болезненной, а потому натерла щеки лепестками роз и отложила в сторону черное платье, надев вместо него серое шелковое и того же цвета вуаль – знак вдовства.

Джори велела приготовиться певцам и музыкантам, чтобы развлекать вернувшихся домой мужчин, но вскоре стало ясно, что они предпочитают напитки, кости и женщин, которых не видели больше года. Она рано покинула пир, чтобы каждый мог веселиться, не опасаясь оскорбить ее чувства.

Ночью ей послышалось, будто кто-то скребется в дверь. Она села в кровати, откинула полог и пошла выяснить, в чем дело. Глаза ее распахнулись от удивления, когда она увидела, что перед ней был Брут. Вдруг чьи-то могучие руки подхватили ее, сердце Джори едва не разорвалось от счастья. К ней с победой вернулся Гай де Бошан!

Гай отнес ее в теплую еще постель, сбросил одежду, лег рядом и прижал ее к своему сердцу. Она жадно потянулась губами к его губам, тело окатила горячая волна желания. Их губы встретились, и этот поцелуй выпустил на волю всю ее нерастраченную страсть. Поцелуи Гая становились все требовательней, и Джори совсем потеряла волю и таяла от желания. Его сильные пальцы впились ей в волосы и крепко удерживали голову, чтобы было удобнее целовать. Его губы оставляли горящий след на ее коже. Казалось, между их телами разгорается яростное пламя, разжигая желание, которое требовало немедленного удовлетворения.

Джори открыла глаза и увидела, что она в постели одна. «Господи, Уорик! Неужели я никогда от тебя не освобожусь?»

Прошло всего две недели, и жизнь в Гудриче вошла в привычную колею. Джори по-прежнему сидела на почетном месте, а если у графа были гости, то она исполняла роль хозяйки. Дни шли за днями, грусть Джори таяла, она начинала постепенно высвобождаться из своего кокона.

Однажды Джон де Боун пошел следом за ней на конюшню.

– Марджори, дорогая моя, я так хочу снова видеть розы на твоих щеках. Я хочу знать, что ты в действительности чувствуешь? Готова ли ты говорить об этом? Минул ли твой траур?

Джори улыбнулась своему свекру.

– Да, я думаю, что мой траур кончился, и теперь я могу говорить о Хэмфри, не давясь от слез. Есть многое, о чем я всегда буду сожалеть… что никогда не перестанет меня печалить, но я привыкну.

Граф нахмурился.

– О чем ты сожалеешь, Марджори?

– О том, что мы с Хэмфри так и не пожили вместе в нашем Мидхерстском замке в Суссексе. О том, что у нас нет ребенка. Сожалею, что так и не сумела сделать вас дедом, милорд.

– Моя дорогая Марджори! Ты еще совсем молодая женщина – едва за двадцать. Есть способ, при котором Мидхерст по-прежнему будет принадлежать тебе. Теперь мой наследник Генри. Я подписал замок ему и его первому ребенку. Ты еще можешь сделать меня дедом. Ты – самая лучшая невестка, какую только можно вообразить. Я не хочу другой, ни сейчас, ни в будущем.

Джори почувствовала, как холодные пальцы стиснули ее сердце. «Он не может иметь в виду то, о чем я подумала!» Джори облизала внезапно пересохшие губы.

– Милорд граф, вы ведь говорите не обо мне и Генри?

– Именно об этом я и говорю. Брак с Генри был бы идеальным решением.

– Милорд, – мягко проговорила Джори, – по английским законам вдова не может выйти замуж за брата своего мужа.

Джон де Боун только отмахнулся:

– Это препятствие легко устранить. Надо только получить особое разрешение из Рима. Это простая формальность. – Джон де Боун улыбнулся собственной находчивости. – Думаю, ты спокойно можешь начинать строить планы.

Джори смотрела на него с ужасом. «Если я не выйду замуж за Генри, меня вышвырнут из Мидхерста. Я возложила на вас все надежды, Джон де Боун, а вы меня предали».