Неискушенные сердца - Хенли Вирджиния. Страница 71

— О Боже! Так не Адам ли Гордон? Неудивительно, что ты молчишь, — догадалась Табризия, чувствуя огромную тяжесть, придавившую ее.

— Когда он об этом узнает, наверное, разверзнутся небеса, — покачала головой Шеннон.

— Ради Бога, не говорите ему ни слова до свадьбы! — взмолилась Дамаскус.

— Все было ужасно, Александрия? — спросила Табризия, воображая наихудшее.

— Это было неизбежно. Адам Гордон и я влюбились друг в друга с первого взгляда, — тихо призналась она.

— Ты хочешь сказать, что тебя не насиловали?!

Венеция была в шоке от мысли, что кто-то из них по своей воле мог улечься в постель с кем-то из Гордонов.

Александрия без всякой надежды посмотрела на Табризию и повторила ее собственные слова:

— Ну, теперь ты видишь, как «все просто можно уладить»?

— Да уж, — фыркнула Шеннон, — только одна из нас может взять на себя смелость сообщить новость Парису.

Все посмотрели на Табризию.

— О, пожалуйста, только не я! — взмолилась она.

— Кроме тебя, некому — согласилась с сестрой Дамаскус. — Но только после свадьбы!

— Он же без ума от тебя, — заявила Шеннон.

Александрия робко посмотрела на Табризию.

— Ты носишь его наследника. Ничего плохого он тебе никогда не сделает. — Она умоляюще взяла ее за руки. — Пожалуйста, спроси Париса, можем ли мы с Адамом пожениться?

— Он не хочет подписывать даже мировое обязательство по приказу короля, — напомнила Табризия. — Как я могу просить его подписать ваш брачный контракт?

— Ты знаешь как, — насмешливо сказала Шеннон.

— Ты одна имеешь над ним власть, — чуть не плача, просила Александрия.

— Как только завершится свадьба и вы вернетесь в замок, я попробую сказать ему, но положительного результата не обещаю. Он непредсказуем, у него же темперамент вулкана.

— Да, он взбесится, — прошептала Дамаскус, еле дыша, и получила сильный толчок в бок от Шеннон.

Прибывший Магнус предоставил приехавшую с ним Маргарет самой себе, а сам, взяв под руку Табризию, повел ее в толпу гостей, несказанно гордясь дочерью и демонстрируя всем ее красоту. Когда она объявила отцу, что скоро он станет дедушкой, его лицо расплылось в улыбке и оставалось таким весь день.

— Не значит ли это, что ты наконец уступила, дочь моя? — подмигнул ей Магнус.

Табризия шлепнула отца по руке и густо покраснела, чем доставила ему еще большее удовольствие. Ее поразило, как он постарел с момента их первой встречи, и она поклялась себе, что впредь станет навещать его почаще.

Маргарет сумела увлечь Париса в уединенный уголок. В ярко-оранжевом наряде, подчеркивавшем ее смуглость и красоту, она была сегодня необыкновенно броской.

— Ты хороша как никогда, Маргарет, — сделал ей комплимент Парис. — Клянусь, ты ведьма — каждый раз кажешься года на два моложе, чем прежде.

Ее глаза недобро засветились.

— А ты меня удивляешь, Парис, Ты женился на девице, побывавшей с другим. Я думала, ты не подбираешь чужие объедки.

— Но я не ревную, Маргарет, — как можно сдержаннее постарался ответить Парис.

— От ее смеха у него по спине пробежали мурашки.

— Фи, какая ложь! Неужели хочешь сказать, что никогда не видел ее любовных писем? И не искал? Не интересовался? — спросила Маргарет, старательно сея ядовитые зерна разлада.

— Извини, Маргарет, я должен вернуться к обязанностям хозяина.

Но этого хватило, чтобы взбудоражить его чувства. Он пошел наверх, в спальню, ревность грызла его, как злой пес. Он перерыл все вещи Табризии, пока не нашел шкатулку с драгоценностями, в которой хранились письма

Патрика Стюарта. Он заставит ее поклясться, что она не была с ним!

И вдруг Парис понял, какой же он дурак! Как он может рисковать их счастьем? Если она застанет его здесь, за этим низким занятием, разрушится бесценный дар, который они обрели вместе. Он быстро сложил письма обратно, даже не открывая их. В этот миг Париса Кокберна пронзила внезапно озарившая его истина: где нет доверия, там нет любви.

На свадьбе было столько гостей, что все казалось, как в тумане. У Табризии лицо заболело от улыбок. Собрались кланы, каждый из которых как-то связан с другими, обычно через браки. Теперь вот и она связана со всеми… Табризия пыталась навести какой-то порядок в своей голове, но было трудно.

Вечером, во время танцев, она валилась с ног от потока партнеров, наслышанных о красавице жене Разбойника Кокберна. Переводя дух между танцами, Табризия осматривала зал в поисках знакомого лица. Тут кто-то бесцеремонно потянул ее сзади, и она оказалась в объятиях Париса. Он жадно поцеловал ее и прошептал:

— Сдавайся или кричи.

— Боюсь, придется сделать и то, и другое, — засмеялась Табризия.

— Пошли со мной.

— Куда?

— Просто иди за мной. И не задавай вопросов.

— Парис, — запротестовала она, думая, что он намерен затащить ее в постель.

— Неужели ты не можешь довериться мне и пойти, когда я прошу тебя?

— Ну я, конечно, тебе не верю, но пойду и сделаю, что попросишь. Ты же знаешь!

— Хм, обещание получено. Я запомню. — Он засмеялся, выводя ее из зала, а потом через дворик замка на дорогу, вниз по скале. По песчанику, по ступенькам они спустились к берегу. Парис нарушил молчание.

— Я так устал от семьи и от ее бесконечных проблем. Мне хочется спрятаться от всех, побыть вдвоем с тобой. Она ждала, что он скажет дальше.

— Семья! — безжалостно расхохотался он. — Иногда мне кажется, что они все совершенно чужие, другие, не моя плоть и кровь.

Табризия сжала руки мужа, стараясь рассеять его мрачное настроение.

— Может, ты и не очень хочешь, — продолжал он, — а я, Бог свидетель, просто жажду немного покоя и уединения. Я собираюсь подарить тебе медовый месяц.

Они подошли к маленькой лодке. Парис перенес в нее Табризию, запрыгнул сам и оттолкнулся от берега. Табризия увидела огни «Морской колдуньи», вместе с приливом быстро сближавшейся с ними.

Все происходящее казалось нереальным, и она спросила себя, не во сне ли это. Но соленые брызги, упавшие на щеку, были настоящие. Она подумала о своем дорогом платье — оно погибнет, и его нельзя будет носить, — но прикусила язык, чтобы не испортить приключение. Огромная волна подкинула их, но она беззаботно рассмеялась — ей становилось весело.

Парис закричал:

— Эге-гей! Эге-гей!

Люди, наблюдавшие за ними с корабля, уже спускали трап. Руки Париса подхватили Табризию, он поднял ее себе на плечо и втащил на палубу. Потом обнял жену за талию и повел в уже знакомую каюту. Здесь было все как прежде, и Табризия покраснела, вспомнив первую ночь с Парисом на этой огромной кровати с черным покрывалом. От жаровни шли тепло и аромат, даже панели на стенах пахли сандалом, щекоча чувства. Разбросанные мягкие подушки и подушечки манили, искушая.

Парис повернул Табризию к себе и прильнул к ней в долгом поцелуе, пока она не задохнулась. Потом глубоко и удовлетворенно вздохнул.

— Мне надо поднять якорь и сделать тысячу маленьких дел, чтобы отправиться в море, но как только мы ляжем на курс, я приду. Развлекайся пока сама, дорогая. На этот раз, обещаю, шторма не будет.

Оставшись одна, Табризия задумчиво осмотрелась. Все будто во сне, хотя, казалось, мечта превращается в реальность. Она увидела свое отражение в серебряном зеркале и поразилась, как испорчена прическа. Сняв поникшее платье, она отправилась принимать ванну.

Мыльная пена благоухала, Табризия была свежа, как бутон, и думала, во что бы ей одеться сейчас. Он притащил ее сюда по минутному капризу, не заботясь о повседневных вещах. Она открыла гардероб, забитый одеждой мужа. Можно надеть его батистовую рубашку. Она провела пальцем по бархатному богато расшитому халату, но уж слишком он был велик. Закрыв шкаф, Табризия еще раз оглядела каюту, отперла один из многочисленных сундуков, стоявших вдоль стены, и ахнула. Какие яркие вещи! Какие ткани! Она выбрала прозрачный наряд, сверкающий серебром. В маленькой шкатулке обнаружила золотые цепочки, такие изящные, что казалось — дотронься — и они сломаются. На глаза ей попалась картинка, изображавшая женщину в экзотическом костюме. Она пристально рассмотрела ее, стараясь не краснеть. Груди поддерживались разделенными чашками, которые и скрывали, и в го же время открывали их. Она заглянула в сундук, увидела еще какую-то штуковину, и тут до нее дошло: это тот самый костюм, что и на картинке. Ей неодолимо захотелось надеть его.