Незваный гость (СИ) - Коростышевская Татьяна Георгиевна. Страница 20

Служанка Губешкиной хозяйственностью не отличалась, к черной двери через двор сквозь снег вела узенькая расчищенная дорожка. Я посмотрела вперед. Странно, с ночи снега не шло, а следов человеческих не наблюдается. Спят они обе что ли? Сугроб у дровяного сарая был разворошен, дверь приоткрыта.

Я дернула ее на себя, заглянула в темноту.

– Геля? - раздалось оттуда. - Геля!

Мишка бросился мне на шею:

– Отпустили тебя полканы?

– Думала,ты с деньгами сбежал, – призналась я. - Искать еще хотела.

– Не такой я человек Михаил Степанов, - всхлипнул пацан, – не лиходей и не предатель бессовестный. Испужался я знатно, саквояж подхватил и деру. После вспомнил, что ты про Архиерейскую улицу говорила, ну и залез в комору, чтоб переждать. Рассудил так , если репортерку рыжую не выпустят, деньги припрячу,и сам в приказ пойду, скажу, вы мне Γелю, я вам сто тысяч ассигнациями.

– Сколько?

– Девяносто девять тысяч восемьсот рублев, – уточнил Мишка. - Ночью приморозило знатно, я, чтоб не сморило до смерти, бумажки считал.

Я посмотрела на его синюшные губы:

– Пошли в дом, регистратор ты карманный, отогреемся.

Пацан юркнул в темноту, вернулся с саквояжем:

– Ключ у тебя есть? Потому что в доме пусто, гадалка с девкой своей как в четвертом часу уехали,так не возвращались.

– В четвертом? - Я поискала в волосах хоть одну шпильку, нашла и завозилась с замком.

– Когда сани подъехали, да в ставни тихонько постучали, хозяйка ругаться стала : «Четвертый час! Что так долго? Дунька-дура, поспешай, кулёма!»

– А дальше? – замок щелкнул, я открыла дверь. - Заходи.

– Дальше она не кричала, вполголоса беседовала,так что расслышать ничего не удалось . Только вышли они быстро. На пороге когда дверь запирали, старуха сказала: «Легкие деньги, значит, завсегда слезами отливаются. Ох, Дуняша, дорого те двести рубликов станут, расклада на смерть в храме не отмолить».– Он присвистнул, рассмотрев чучело нетопыря. - Экая чудовища!

Зару нашу провидицу, стало быть, клиенты щедрые призвали, а она помощницу прихватила. Перфектно. Не придется ничего объяснять.

– Давай сперва поедим, на кухню ступай.

Я пристроила под кроватью в гостевой горенке саквояж, надела на голые ноги плетеные носки и присоединилась к Мишке. В подоконном погребке нашли мы шмат буженины и горшок квашеных огурчиков, под полотенцем на столе – хлебушек, а чай мой подельник сообразил сам, ловко управляясь с самоваром. Огонь в печи был, дрова за ночь прогорели, я добавила парочку.

Неосторожно, однако, покидать дом не затушив огня. Спешила Захария Митрофановна, либо быстро возвратиться ожидала.

Отогревшийся пацан стал меня расспрашивать о ночи, проведенной в застенке. Я не таилась, поведала историю о навьем артефакте,и о том, как мадам Фараония из меня клок шерсти изгоняла. Он ахал, охал, попросил показать ногу, что я немедленно исполнила, решила:

– Помыться мне надо. Как думаешь, в чем здесь воду греть принято?

– В баню для этого ходят, - сказал пацан, - чай, не Мокошь-град. Хочешь, котелок вон тот на печь поставим? С пол ведра туда поместится.

Я захотела:

– И таз мне какой-нибудь понадобится.

Он ушел шарудеть в кладовой, оттуда сообщил:

– Антип твой, промежду прочим, раньше на тракте разбоем промышлял, в Крыжовень прибился,когда железку до нас дотянули.

– Логично, - хмыкнула я, убирая со стола, - честной народ предпочел поездами доезжать, разбойники без работы остались.

– Крам он барыгам фартовым сдавал, - пацан поставил передо мной деревянную кадушку с мыльным потеком на боку. – Ты ему, видно, легкой добычей представилась, девица, да еще без сопровождения. Подельник с ним работал, не помню, как звать, бородатый такой мужик. Ноздря! Точно Ноздря. Сказывали, каторжанин он бывший.

Я вспомнила бугристый нос носильщика:

– Это точно брехня, не клеймят в Брендии каторжан,и ноздрей не рвут, лет пятьдесят уже точно,так что балаболы тебе сказывали.

– За что купил, за то продаю.

Мы подождали, пока вода в котелке согреется, Мишка сходил к колодцу, притащил два полных ведра, я в спальню заглянула, чтоб несессер с принадлежностями и чистую одежду прихватить.

– Что делать теперь будем, а, Геля?

– Ты будешь в другой комнате ждать, Михаил, пока я омовение свершать буду, а после отправишься со мною в приют, где расскажем мы директрисе о сверхубедительных причинах твоего отсутствия.

Он не хотел. То есть в гостиную ушел послушно, но против возвращения в приют возражал. Εму грозили порка и карцер. Я слушала страшные истории о подобных случаях, о замученных детях, о пытках и голоде.

– Давай, рыжая, сегодня попрощаемся,ты как знаешь, а я засветло через заставу уйду с крестьянским обозом.

– Погоди в бега пускаться. - Вышла я, поправляя пояс чистого платья. - Поживи со мной, пока я задание исполню, там решим, что дальше делать.

– С тобой?!

– Ну должна же я тебя за сохранение денежного саквояжа отблагодарить.

– Тетка твоя меня прогонит.

– Уговорим Захарию Митрофановну, – уверила я. - Ночевать будешь на софе в моей же спальне, хлопот никаких не доставишь.

Он поломался немного для виду, но я понимала, как ему хочется пожить хоть немного в тепле и чистоте, не промышлять воровством, не бояться насилия. На том и порешили. Мишка оставался отсыпаться за бессонную ночь, возвратившейся Губешкиной должен был отдать мою записочку с пояснениями, я же уходила в город. Ударили по рукам. Вообразивший себя прислугой Михаил занялся приборкой на кухне, я развернула под лампой оттаявший блохинский лист. Был он в мокрых разводах, но чистым, без единой строчки текста. Чародейские очки тайных знаков мне также не открыли. Ничего страшного, просто придется опытного человека для консультации привлечь, а пока отложим. Я спрятала бумагу в сундук под белье, зашнуровала ботильончики, не забыв рассмотреть их сквозь очки на предмет навьих шерстинок, набросила на подсохшие волосы платок и пошла на дело, велев Мишке на улицу не соваться и незнакомым не отпирать. Он бы и не смог, к слову, замок я, открыв его шпилькой из своих гнумских запасов, заперла снаружи.

Полдень давно миновал, день катился к закату и я, рассудив, что пара часов погоды для Ливончика не сделают, спросила у какой-то раскрашенной девицы, где «Храм наслаждений», отправилась в указанном направлении. Бордель был, как все в Крыжовене, вычурно наряден с фасада, с золоченной аршинной вывеской, под ней я простояла минут с несколько, стараясь смеяться не громко. «Храм насладжений!» Умора! В названии были перепутаны местами «ж» и «д».

В расчудесном расположении духа ступила я в чертоги платной любви, втянула ноздрями аромат порока (пот, скисшее шампанское, сигарный дым,туалетная вода «Мадемуазель Жужу» пять копеек за флакончик) и велела девице в передничке и наколке горничной:

– К мадам меня отведи, милая.

– Почивает она, - ответили мне без улыбки, - если на работу наниматься,так обожди. Только не здесь, на кухню ступай.

Бросив взгляд в гостиную, где нетрезвого мужика с бородой лопатой развлекали беседой две таких же «горничных», я улыбнулась еще шире.

– Отчего же на кухне, милая? Здесь обожду, а пока ожидать буду,ты мне книжечку свою санитарную поднеси, желтый билет, хочется взглянуть,когда тебя лекарь в последний раз осматривал. И вы, - я повысила голос, - барышни, билетики давайте, а господин пусть представиться, я его в список занесу.

– Какой еще список? – неожиданным фальцетом испугался бородач.

– Список посетителей богопротивных заведений для Общества жен и матерей Берендийской империи, - ответила я значительно. - Мы, жены и матери Отечества, крайне обеспокоены…

Мужик полез под стол.

– … как душевным так и телесным здоровьем наших сынов, а также отцов и супругов, братьев и…

Тут я поняла, что с пафосом перебарщиваю, но закончила на торжественной ноте:

– И дедов!

Представление цели достигло, меня немедленно потащили вверх по лесенке на второй этаж и постучали негромко в полированные золоченные двери: