Некроманты Поляриса. Дилогия (СИ) - Блинова Маргарита. Страница 77

На клятвенные заверения, что все со мной так, а если даже и не так, то копаться в этом я не желаю, парни отреагировали как аристократки, ненароком ступившие в итоговый продукт активной деятельности пищеварительного тракта, ну скажем, коровы. Если не целого стада.

– Кейт, – пробасил Рычай, – а давай мы накопаем черепов, и ты попробуешь их…

– Нет, – отрезала я.

– Но Кейт! – подключился к уговорам на эксперимент Эд. – Ты не можешь отрицать тот факт, что магия смерти откликается на тебя.

– Ну вот когда мертвецы начнут укладываться передо мной штабелями, тогда и поговорим, а пока мне достаточно этого…

И вот мне бы уже тогда догадаться, что есть черепные коробки, в которые усталые идеи приходят умирать, а есть некроманты. А как у некромантов работают извилины? Правильно, вслед за каждой идеей к ним приходит настойчивое желание копать чей‑то труп для подтверждения.

Увы, но я слишком сильно хотела избавиться от раздражителей, поэтому вместо того, чтобы подумать, щелкнула пальцами и очень красноречиво запалила указательный палец. Указательный палец старшины. Тот меланхолично отдернул руку от самодельной карты и гаркнул:

– Хьюстон!

Рычай и Эдвард быстренько свалили с глаз долой разгневанного старшины, зато нарисовался Влад.

Подошел, собрался с мыслями, открыл рот, чтобы что‑то сказать, но в итоге захлопнул варежку и протянул гнутый ключ.

– И… что это? – нахмурилась я и тут же накидала варианты:

– Ключ от комнаты? Или банковской ячейки? А может, от ларчика с валентинками?

– Ларчик с валентинками? – облегченно засмеялся Влад и покачал головой. – Спайк плохо на тебя влияет.

«На меня плохо влияют некроманты», – очень хотелось сказать мне, но именно в этот момент Барто издал придушенный страхом вопль и рванул к нам.

Его верхние конечности описывали замысловатые восьмерки, нижние умудрялись на ходу выплясывать танец подвыпивших селян. Со стороны казалось, что Барто не спасался бегством от преследуемой его нечисти, а выполнял комплекс упражнений по физической подготовке.

– Помогите! – хрипло взвыл он, выразительно откашлялся и с куда большим апломбом заголосил:

– Братья, спасайте! Гонится за мной нечисть бездушная, что топчет снега первозданные, хочет погубить молодца, выжрать мозг и в потрохах поваляться!

– Переигрывает, пискля малолетний, – сплюнул старший.

Старший нам попался суровый. Такой суровый, что искоренил из лексикона все уменьшительно‑ласкательные суффиксы, а сильнее всего невзлюбил почему‑то суффикс «‑ка».

И вот тот, кто считает, что это невозможно, просто не слышал «греча», «снежины» и «тарела» в его исполнении. Бульдог и его подружка уверили меня, что старшина не один год провел вне стены и знает местность Безумной пустоши как свои четыре пальца (большой отгрыз кто‑то из мертвых).

Я и не сомневалась в компетентности невысокого воина в черной форме. Я сомневалась в собственном везении.

– Готовьсь, – скомандовал старшина. – Ща попрут.

Они поперли.

Вопреки законам природы (свет всегда путешествует быстрее звука), первым подкатило безумие. Та особая разновидность этого состояния, которое передается по воздуху и заражает даже землю.

Безумие нагнал вой. Тот особый стиль подвывания, от которого слабые духом замирают, сильные спотыкаются, а дураки оглядываются, чтобы хоть одним глазком глянуть «шо тама за тать надрывается».

И только потом чинно и спесиво на вершине холма появилась картинка – приветливо скалящаяся стая местного аналога гиен‑переростков.

Рез предупредил, что динокрокутов поймать сложнее всего. И если нам это удастся (а нам удастся, тут без вариантов), то особь можно использовать как поисковую собаку.

Опустим мерзкий характер гиены, промолчим о крайне негативном отношении с людьми, не станем тратить слова на мощные челюсти падальщика. Сказано можно, значит, чуток побудет наша гиена послушной ищейкой. Осталось только поймать!

– Ты кому улюлюкаешь, падальщик! – рявкнул драколич и не иначе как в приступе безумия бросился вперед.

– Спайк, зараза, а ну стой! – крикнула я, и практически тотчас мое лицо встретилось с суровой почвой плоскогорья.

Сознание еще цеплялось за здесь и сейчас, потому что это самое пресловутое «здесь и сейчас» готовилось взорваться криками и воем местного аналога гиен‑переростков. Адреналин настойчиво гнал кровь и удерживал фокус. Ему помогали жажда надрать кому‑то шкуру и почему‑то страх темноты. Но все напрасно.

С непреклонностью грома, преследующего молнию, чужая воля поймала сознание под именем «Кейт Хьюстон», как хозяйка желтого птенца, и сжала ладонь. Магия выдернула дух из тела, в непроглядной темноте прокатила на безумном экспрессе и выплюнула на конечной остановке.

Там меня властно поймали и прижали к груди, с бешено колотящимся сердцем. Объятья Реза вышли до того жесткими, что ребра завопили, а оба легких подавали коллективный протест. Но и на этом сюрпризы в поведении даркина не закончились.

Игнорируя громкое и четкое «Рез, ты вконец охренел?» похититель кинул меня на кровать и дернул полы халата. Да так яростно дернул, что шелк обиженно крякнул, а я возмущенно пискнула и попыталась прикрыться руками.

Не дал.

Игнорируя протесты и нежную попытку врезать коленом в живот, Рез поймал и отвел в стороны мои руки, в то время как его глаза шарили по голому телу. Даркин навис сверху – взгляд злой, волосы всклокочены и падают на лоб, за спиной сверкает любимая коса. Горячая ладонь провела по грудине, ощупала левый бок. Рез оседлал мои ноги и потряс головой, словно пытаясь избавиться от какого‑то жуткого видения.

– Что. Случилось? – потребовала я ответа.

– Кто‑то узнал, что у меня интрижка с неопалимой, – он говорил тихо и страшно. Так, что у меня вставали волосы на загривке и в бодрой панике вопил инстинкт самосохранения. – Только что в главный зал Черной ложи принесли твое тело. Твое мертвое, изуродованное тело.

Рез наконец встретился со мной взглядом. Зеленые глаза пылали яростью. Темнели от жажды мести. И прятали искру страха.

– Моя огненная птичка, – выдохнул он, лег сверху и поцеловал.

И я вам так скажу: детская дразнилка «жадина‑говядина» – это вот про Реза.

Еще никогда простое, по сути, касание губ и языка не говорило мне столько. Он испугался. Испугался за меня так сильно, что теперь впитывал мой вкус, дыхание, стоны и даже воздух, и все никак не мог прийти в себя и остановиться.

– Кейт… – простонал даркин, сжимая так крепко, словно хотел объединить наши тела, потом стремительно поцеловал в переносицу, нос, щеку, и я открыла глаза.

– О! Ссспящая крысссавица очнулассссь, – как‑то слишком уж по‑змеиному прошипел нависший над моим лицом Спайк и сочувственно положил лапу на закованное в броню предплечье. – Хьюстон, у нас проблема!

Я даже не сомневалась.

И вот мы бежим вместо Барто. Я и драколич.

Согласна, так себе компания.

– Я говорил! Я подсказывал! Только не левую! Левая соломинка – зло! Я даже морду вот так наклонил и хитро подмигнул, – продолжал разоряться Спайк. – Подумать только! Я снизошел до плебейского подмигивания, и все ради чего? Ради непутевой курицы, которая все равно вытащила короткую соломинку!

– Я же… извинилась….

– Извинилась она! – запальчиво выкрикнул Спайк. – Но я‑то ещё не остыл! Теперь беги и слушай, пока я выговорюсь… Подумать только! Нет, ну какова вероятность из десяти соломинок сразу вытащить короткую?

Как оказалось, моя отключка была лишь крохотной каплей в море неприятностей, которая свалилась на отряд.

Итак, давайте загибать пальцы.

Барто подвернул ногу.

Я вырубилась.

Рычай чересчур сильно дернул свой край сети и с лохматым корнем вырвал середку.

С головы Эдварда сдуло бандану, и вместо того, чтобы помогать другим, эта тощая жертва моды бегала и ловила фиолетовую тряпку.

Спайк вступил в дебаты с гиеной. Та предпочла вступить в схватку. И теперь на шкуре драколича красовалась свежая полоса, а сам он стонал от горя из‑за сломанного когтя. На минуточку, второго.