Запрос в друзья - Маршалл Лора. Страница 26
Допиваю вино и, краснея от унижения, поднимаюсь и иду на выход. Когда прохожу мимо бара, начинает звонить телефон, я достаю трубку в ожидании уведомления с установленного Полли нового имейла, который я добавила в свои контакты на телефоне. Но это уведомление из «Фейсбука». Еще одно сообщение от Марии:
Уже уходишь, Луиза?
Я стою как вкопанная на тротуаре, ноги подкашиваются. На улице шумно, но я отчетливо слышу свое паническое дыхание и биение собственного сердца. Кто-то за мной следит. Оглядываюсь по сторонам, вокруг полно народу: обычные люди встречаются с друзьями, возлюбленными. Напротив меня — ресторан со столиками на улице, посетители греются под тепловыми зонтами. Я начинаю вглядываться в их лица, но их слишком много, за столиками — еще столики, да и я все равно не знаю, кого ищу. Снова звякает мой телефон:
Ты не заслуживаешь счастья. Особенно после того, что наделала.
Я натягиваю на голову капюшон и поспешно ухожу, опустив голову, почти бегом. Она права. Я не заслуживаю счастья. Ну разумеется, не было никакого Грега. Приятный нормальный мужчина никогда в жизни не заинтересуется мной. А если и заинтересуется, я даже не знаю, как себя вести с ним, чем ему ответить.
Но как она это делает? Кажется, будто Мария залезла мне в голову и расковыривает пальцами мои мысли, выбирая самое худшее, что я о себе думаю, и преподнося это мне. Потом я вспоминаю, как Полли легкомысленно разослала всем сообщение о моих поисках пары на сайте matchmymate.com. Вот оно. Загрузить фотографию симпатичного мужика может любой. Любой может написать письмо. Марии просто повезло, что все остальные ответы оказались такими неподходящими.
Я продолжаю идти, выбирая людные улицы, постоянно оглядываясь в ожидании возможной опасности. В течение нескольких минут мне кажется, что кто-то не отстает от меня на другой стороне улицы, пока этот человек не сворачивает в боковой переулок, даже не оглянувшись. В какой-то момент я, не осмотревшись, выхожу на проезжую часть, и в нескольких сантиметрах от меня с визгом тормозит такси, водитель ожесточенно жестикулирует в мой адрес: тупая корова! Я избегаю тихих улочек с темными углами и загаженными подъездами, но даже хорошо освещенные, заполненные людьми районы кажутся мне опасными, ведь я не знаю, где затаилась угроза.
В восемь часов мне приходит сообщение от Полли: «Как все идет? Срочный звонок не требуется?» Я отвечаю: «Не появился. Иду домой». Я не могу объяснить ей, почему встречаюсь с Эстер, не рассказав всех подробностей, а к этому я не готова. «Дерьмово, — пишет она в ответ. — Позвонишь, когда будешь дома?» Я не могу, потому что иду не домой. Отвечаю: «Залезу под одеяло и спрячусь. Позвоню утром». Возникает пауза: Полли либо пишет какой-то гигантский ответ, либо собирается предложить прийти ко мне и подставить плечо для рыданий. Но вроде она передумала, так как в ее следующем сообщении сказано: «Хорошо. Звони, если что. Целую».
До свидания с Эстер остается полчаса, мне так хочется написать ей, что я не смогу прийти, и броситься обратно к себе, в безопасную квартиру. Но, когда она говорила, что не все рассказала мне, в ее голосе прозвучало что-то, что не позволяет мне отменить встречу. И я продолжаю идти, минуя одну улицу за другой, пока не оказываюсь в назначенном пабе.
Эстер еще не пришла, я заказываю большой бокал вина и пристраиваюсь в углу; за спиной у меня стенка, и я могу видеть всех, кто здесь находится. В зале стоит гул голосов, из динамиков «Краудид Хаус» исполняют «Падая к твоим ногам». В университете я любила эту песню, воображая себе важную связь с безымянной родственной душой. Настороженно рассматривая публику в зале, думаю, с кем я могла бы связать свою жизнь и как все могло бы пойти по-другому. Но, возможно, у меня никогда и не было выбора.
Я успеваю сделать первый глоток вина, когда она появляется в дверях и оглядывается в поисках меня. На ней красное пальто, блестящие волосы собраны в короткий толстый хвост, щеки раскраснелись от холода. Она выглядит на десять лет моложе своего возраста и даже не подозревает о том, как на нее пялятся мужики средних лет. Она высматривает меня и машет рукой, показывая, что надо взять выпить. Я отрицательно качаю головой, тогда она направляется к бару и минуту спустя уже сидит напротив меня за столом, джин с тоником шипит у нее в стакане.
— Как прошел твой день? — интересуется она больше для того, чтобы начать разговор.
— Ну, как тебе сказать, — отвечаю я, не глядя ей в глаза. Даже не представляю, с чего начать. — А твой?
— Хорошо, спасибо. — Эстер и не думала рассказывать мне, как складывался ее день. Она выстраивает между нами стену, которую я уже наблюдала во время нашей предыдущей встречи. Она не собирается мне открываться, и я не могу ее за это винить. У меня возникает желание разрядить атмосферу, высказать невысказанное.
— Послушай, Эстер, я насчет нашего последнего разговора у тебя на работе… О том, как я поступила с Марией. Знаю, ты думаешь, что я говорю это только ради того, чтобы ты не считала меня плохим человеком, но я действительно изменилась. Я обходилась с ней ужасно и непростительно, и понимаю это. Делала ее жизнь невыносимой. Мне жаль, но я не могу вернуться в прошлое и все поменять. Все, что я могу, это признать, насколько была тогда неправа и, ну… попытаться стать лучше.
Эстер крутит соломинку в бокале с джин-тоником, кубики льда позвякивают о стекло.
— Хорошо, — произносит она наконец. — Я могу это понять, хотя и вынуждена признать, что не всегда могу объективно оценивать происходившее в школе.
При упоминании школы у меня начинается паника, я оглядываюсь вокруг. Стоящий у бара мужчина ловит мой взгляд и отвечает полуулыбкой. В груди у меня все сжимается, и я заставляю себя посмотреть на Эстер.
— Когда я вспоминаю о тех временах, словно возвращаюсь в прошлое, — говорит она. — Все, чего я достигла, меркнет на этом фоне, я снова вижу себя там: сижу в одиночестве в столовой и притворяюсь, будто читаю книгу. Пережитое остается с тобой. Меняет тебя. Знаю, что сейчас я успешна и… — Она показывает на себя, не договаривая, но я ее понимаю. — Но внутри часть меня все еще настороженно пытается взглянуть на все со стороны.
Я знаю, о чем она говорит. И пусть у нас было разное положение в школе, но я это тоже ощущаю.
— Порой мне приходится общаться с людьми, с которыми я познакомилась во взрослом возрасте, — продолжает она. — Когда какая-нибудь мамаша из школы или коллега по работе мимоходом рассказывают о том, как они учились, я понимаю, что они были в тусовке. Ну, знаешь, они упоминают вечеринку или любовь с капитаном футбольной команды, и я думаю: «Бог мой, так ведь ты одна из них». И в глубине души… — Она запинается. — В глубине души я испытываю стыд. И молчу о том, кем я была в школе, позволяя им считать, что ничем от них не отличалась, что моя юность была полна пьяных эскапад, хохотливых ночевок и страхов забеременеть. Но ведь этого ничего не было! Для них моя юность словно бы проходила на другой планете.
— Ну да… не самый счастливый период твоей жизни, — говорю я, понимая всю неуместность своих слов.
Но она улыбается и водит вверх-вниз пальцем по бокалу, оставляя след на его запотевших боках.
— Не совсем. Я вот подумала: раз ты пришла ко мне, то и твоя жизнь была не такой уж счастливой.
— О чем ты? — Время слегка замедляется. Что ей известно? Что она видела?
— Ты помнишь, как мы дружили в начальной школе?
— Помню.
Легкие облака проплывают по лазурному небу Норфолка. Запыхавшись, мы выбегаем из леса на бесконечный песчаный простор, который тянется до самого моря, а за ним, там, где море встречается с небом, возникает загадочная синяя линия горизонта. Бесконечные дни, проведенные на пляже, возвращения домой, когда кожа теплая и соленая, а в обувь набился песок. Мы с Эстер лежим у нее в саду, на спине, рядышком, не касаясь друг друга, под чистым голубым небом, вокруг жужжат насекомые, лучи солнца греют наши загорелые конечности. Можно лежать, сколько хочется, пока тень от дома не покроет последнюю траву, забрав солнечное тепло, не остудит землю и наши тела. Я все помню.