Гарнизон. Крепость (СИ) - Миллер Артур. Страница 42

Подошёл и лесник, наконец отзывая топор и с лёгкой ухмылкой сказав:

— Ты и больше голых мужиков в своей жизни видела, я-то знаю. Так что нечего тебе смотреть, всё равно с тобой не останется.

— Больно надо, тем более ведьмы и без этого справляться могут, — фыркнула та, — а видела-то многих, — уточнила она сказанное колдуном, — да не всех по своей воле. А после того, как я силе обучилась, таковых в живых уж и не осталось.

— Давай перенесём его к тебе в избу? Нечего ему здесь валяться. Там и отогреется, и в сознание придёт. — спросил Ляяхйе, потихоньку вытаскивая воскресшего после недавних событий изменённого.

Та резко закачала головой, сказав коротко:

— Нет! — а потом, минуту промолчав, прояснила: — Теперь здесь и так свербит силой, а лишний раз снаружи ей светить крайне не хочется. Да и, чувствую, теперь снова придётся в другое место переселяться, здесь теперь оставаться опасно. Так что сейчас у избы разойдёмся, ты своего спасённого забираешь и уходишь, а я постараюсь сохранить себе жизнь, хотя-бы в этот раз.

Старик, тем временем, вытащил мужчину, снова взвалив себе на плечи, правда уже живого, а не как в предыдущие разы.

— Давай хоть ты вещи ему какие дашь, ведь мне ж не нагим его в дорогу-то тащить? А то окоченеет и снова помрёт. — спросил он, когда ведьма, ещё раз пройдясь по землянке и туша недавно зажженные свечи, уже стояла у двери и собиралась выходить. Та, чуть подумав, ответила с какой-то таинственной печалью:

— Да… Вещи дам, только ты снаружи подождёшь, а я тебе быстро вынесу, да кину тебе… Вроде остались старые, ещё Свентовит в них ходил, когда живой был.

После этого ведьма вышло и снова засеменила, только теперь обратно к избе.

— Тебе стоит забыть давно, уж сколько лет прошло. — широкими шагами, торопясь, шёл за ней колдун, пытаясь подбодрить.

Яга, чуть обернувшись, ответила практически без эмоций:

— Мать никогда не сможет забыть своего сына, как и его смерть. Тебе того не понять, покуда твой жив и здравствует, прислужничая у Одноглазого.

Ляяхйе промолчал, тихо вздохнув. Когда они оказались у избы, то беловолосая ведьма, как и сказала, довольно быстро вбежала в своё жилище на «курьих ножках», а затем, чуть приоткрыв дверь, кинула оттуда серого цвета рубаху, тёмные штаны с меховым прокладом, да какую-то чёрную, потрёпанную, мужскую шубку.

— Прощай, Мороз! Может и не увидимся боле. — донеслось из-за двери, а затем дверь захлопнулась. Кинутые же вещи, подсвечиваясь лёгким аловатым свечением, подлетели к мужчине на плечах у колдуна и налезли сами собой.

— И тебе до скорого, ведьма. — тихо сказал он, а затем, метнув короткий взгляд на теперь уже одетого изменённого, добавил: — Ну, мне меньше проблем. Стал бы я ещё одевать какого-то голого мужика с верхов.

И, вновь пробираясь сквозь лес, вдоль тропы, пошёл колдун. Снова появлялись красные огоньки, но они были уже не столь пугающими, как то было в первый раз. И, когда Ляяхйе подошёл к границе, то как-то нездорово нахмурился: всё было также, соль, перемешанная с красной травой, ограждающая этот лесок от всего внешнего, снега и сугробы, на небе горело уже позднее дневное светило, но было что-то нехорошее или, возможно, это лишь ложное предчувствие.

Когда старый лесник переступил, то всё тоже было нормально, он немного прошёл по тропе вперёд, осматривая окрестные снега и белёсые поляны в поисках Скёна, но того не было. Вздохнув, он громко сказал, обратившись просто в воздух:

— Свирвальд! Ринг ден стора хьёртенн! — после этого в воздухе снова появился его топор с лезвием, покрытым рунами, и, взлетев, быстро полетел куда-то, пока и вовсе не пропал из виду, оставляя за собой лишь короткое зеленоватое свечение.

Дабы не томиться в ожидании, Ляяхйе удалось откопать из-под снега пенёчек и небольшую выемку рядом, чтобы можно было положить мужчину. И, уже сидя, он ушёл в себя: его глаза засветились блеклым синим светом, а на кистях с пальцами появилась небольшая ледяная корка.

В это же время не так далеко в небесах появился огромный чёрный провал, словно прорываясь и растрескиваясь по небу, сквозь который проглядывались какие-то каменные башни. А через пару секунд оттуда вылетела огромная чёрная виверна с двумя лапами и большими крыльями. Её морда была испещрена глубокими шрамами и следами от ран, а тело обвязано множеством ремней, чтобы укрепить седалище, на котором сейчас восседало три всадника в тёмной тяжёлой броне, мерцающей под лучами светила. Но их лица не были защищены шлемами или иными уборами, оставаясь открытыми: это было два средних лет мужчины, один из которых опустил длинные рыжие волосы, собранные в пучок, а другой наоборот, был рус и обстрижен очень коротко, третья же была темноволосой женщиной лет сорока, её лицо было симпатично, если бы не одно «но» — её правое ухо было наполовину обрублено, и теперь там, вместо слухового органа, торчал лишь неприятный обрубок. Их лица были достаточно грубы, а взгляды далеко не добрые, словно они пытались здесь что-то найти, очень часто метая взоры в сторону леса и переговариваясь.

Лесник же не думал возвращаться в нормальное состояние, так и замирая в медитативном положении, словно угрозы рядом и не было.

Всадники же на драконоподобной живности, заметив двух людей не так далеко от леса, что-то друг другу сказав, стали спускаться в их сторону. А в их руках вдруг материализовались какие-то странные тёмно-серые металлические посохи, с двух сторон которых были пустые проёмы. Помимо этого, они были испещрены различного рода письменами и узорами, горящими фиолетовым светом.

На земле вдруг, глубоко вздохнув, прямо посреди снега, вдруг очнулся изменённый и, вперив выпученные глаза на стремительно опускающуюся вниз виверну, а затем и на колдуна, коротко и с чувством сказал по-русски:

— Ёб твою мать!

Старик же продолжал сидеть, словно статуя и даже не шевелился. А мужчина, не столь давно воскресший, почти сразу же вскочил и начал осматриваться: сначала он поглядел в сторону леса, затем на огромные снежные сугробы повсюду, потом на виверну, потом на старика, а потом опять на виверну… И, когда он это сделал, то схватился за голову со словами:

— Что за хуйня тут происходит?! Где Папуа, джунгли хотя-бы… Какого хрена вообще?! — практически прокричал он, а затем, тревожно сказал: — Я сплю или… что?!

Он поглядел на руки, но, заметив, что те были совершенно обычными, покрытыми чистой кожей, добавил:

— Чтоооо?! Они же, сука, сгорели к хуям… Ты… Вы… Эй, слышите меня?! — он вдруг попытался поговорить с Ляяхйе, даже несильно тюкнул того в плечо, но тот оставался неподвижным. Затем мужчина обошёл его, заглянул в глаза и сглотнул от увиденной синевы:

— Ээээээээ…. Ха… — протянул он, вконец перестав понимать происходящее вокруг. А виверна, тем временем, уже приземлилась, а те люди, всадники, уже слезли с существа и достаточно быстро приближались сюда, закинув свои посохи на плечи.

Тут вдруг та женщина с обрубленным ухом что-то закричала, причём далеко не самым спокойным тоном, но для мужчины её речь была непонятной, он лишь обернулся и ждал.

Но рыжеволосый всадник, заметив, что тот даже не пошевелится, что-то рявкнул, затем резко перевернул посох другой стороной, снова взвалил на плечо, затем схватил обеими руками недалеко от основания, нацелился и что-то сделал, отчего это орудие засветилось ещё сильнее, а затем из отверстия вылетел округлый фиолетовый сгусток, ударивший недалеко от изменённого, разворошив сугроб. После этого женщина-всадница, с оскалом улыбнувшись, подозвала жестом пальца этого мужчину сюда.

Тот, сглотнув, потихоньку посеменил к ней, тихо и для себя сказав:

— Так… Что-то здесь совсем херня какая-то творится… Щас если что, то я, блять, сваливаю. — и он, чуть поднимая руки, обозначая, что идёт с миром и без агрессии, осторожно посеменил навстречу этим странным воинам.