Большая Земля(Фантастический роман) - Валюсинский Всеволод Вячеславович. Страница 4

Площадь заволновалась. Никто не двигался с места, но видно было, как шевелится вся эта многорукая, тысячеголовая масса.

Одновременно поднялся низкий, сдержанный гул голосов, местами раздались громкие выкрики.

Рабочий-негр громадного роста, стоявший рядом с авто Эллен и Дэвиса — сложил руки рупором и блеснул желтыми белками.

— А кто повезет уголь внутрь? Кто его повезет?

К нему присоединились еще голоса. Некоторое время на площади стоял порядочный шум. Эллен заметила, что темных фигур полисменов стало гораздо больше. Но эти величественные люди, похожие издали на шахматных ферзей среди пешек, сохраняли прежнюю неподвижность.

Оратор на своей вышке терпеливо ждал, когда ему снова дадут говорить. Вероятно, он чувствовал себя, как смотритель маяка на острове во время небольшой бури. Он даже позволил себе, бросив взгляд на часы, сдержанно зевнуть.

— Итак, я продолжаю. Что касается железнодорожников, то…

Оратор сделал паузу и вдруг совсем неожиданно согнулся и прыснул тонким хриплым смехом. Этот смех был так неожидан, так не вязался с обстановкой, временем и местом действия, что все затихли, затаив дыхание, и напряженно ждали, что же будет дальше.

— Хе-хе-хе! — доносился с вышки лающий голос. Было похоже, что Джемс Коллен, секретарь союза портовых рабочих, вдруг помешался.

Дэвис растерянно взглянул на Эллен.

— Я никогда не подумал бы, что он может смеяться так визгливо, — пробормотал он, и Эллен увидела в глазах своего спутника те яркие, беспокойные огоньки, которых она боялась больше всего.

К сожалению, так никто и не узнал, каким способом собирался выйти из своего неловкого и странного положения веселый оратор. Он уже перестал смеяться и снова протянул руку вперед, собираясь продолжать речь, когда внезапно внимание всех привлек на себя Дэвис.

Резко выхватив из рук Эллен букет, он с проворством обезьяны взобрался на крышу авто, сделал прыжок на крышу соседнего, и, так как машины стояли довольно тесно, то он безостановочно продолжал свое путешествие прямо к вышке-трибуне.

Стало совсем тихо. Джемс Коллен остался с открытым ртом.

Он молча и с удивлением смотрел на странную фигуру, с букетом в руках бежавшую к нему по крышам авто. Неужели этот человек хочет ему преподнести букет, как певице! Как же поступить? Что здесь, — театр, что ли? Не злостная ли это насмешка? Ах, как это глупо и неуместно…

Однако к тому моменту, когда Дэвис добрался до вышки и начал на нее подниматься, Джемс Коллен пришел к окончательному решению. Конечно, ему не следует принимать букет, но и делать оскорбленное лицо тоже не годится. Нет, он просто и с достоинством, но решительно уклонится от участия в этой комедии и будет продолжать прерванную речь.

Разумеется, он чувствовал себя весьма неловко, но наружно оставался спокоен и, при появлении Дэвиса на площадке, плавно обернулся к нему, небрежным жестом поправляя пенсне.

Вся площадь вздрогнула, когда неизвестный человек, «человек с букетом», шагнув к секретарю союза, высоко поднял обеими руками свой огромный букет, словно собирался расколоть им полено, и с размаху опустил его Коллену на голову. Сочные цветы и стебли громко хряснули.

Сжав тонкие губы, Эллен пристально следила за каждым движением Дэвиса и толпы. Ее поразил совершенно неожиданный результат его странного поступка. Вслед за ударом, после секундной паузы, тысячи рук поднялись вверх с пляшущими кепками и котелками.

Раздался громкий раскат возгласов одобрения. На площади поднялся рокот, похожий на ворчание барабана в паровой прачечной.

Этот шум и бурное одобрение поступка Дэвиса были симптомами чего-то нового и опасного. Пока Джемс Коллен в полной растерянности и Дэвис в сдержанном возбуждении стояли рядом на площадке, как два римских консула в сенате, шахматная доска площади пришла в сильнейшее движение. Ферзи-полисмены зашевелились, стараясь пробиться ближе к вышке. Кто-то кричал.

Кого-то хватали… Но минуту спустя снова стало тихо. Все, не исключая и полиции, хотели знать, что будет делать дальше этот безумец — человек с букетом. Конные блюстители порядка действовали, как бы способствуя Дэвису. Что же, пусть он скажет что-нибудь, пусть добавит еще одно преступление, взять его они всегда успеют, надо только зорко следить. Тише, господа! К порядку, к порядку!

Эллен давно знала Дэвиса и изучила его бешеный, не считающийся ни с чем нрав. Но теперь она съежилась, глубоко погрузилась в кожаное сиденье и ждала, что произойдет. Что он скажет? Что он может сказать?

Перед ее глазами проплыли, печально кивая, как бы прощаясь на сегодня, старая ферма Огиби, пирожное и кефир за мраморным столиком под старым-престарым дубом, который датчанин-эконом называл почему-то Дядюшкой Томом. Прямое шоссе. Море…

Вспомнилась ей полная фигура отца и его наставительный тон.

«Маньяк-ученый!» Глядя на вышку, Эллен вслух два раза повторила эти слова и внезапно почувствовала ту полную уверенность в себе, которой ей почему-то не хватало последнее время.

Она хорошо знала, что Дэвис сейчас сделает именно то, что нужно. И наполняющий ее страх вдруг окрасился оттенком гордости.

Она перевела глаза на растерянную фигуру Джемса Коллена.

Тот, с пятнами на лице и в сбитой на затылок шляпе, широко раскрывая рот, глотал воздух и держался одной рукой за грудь, как бы собираясь петь.

Он и Дэвис, оба представляли необычайно комичное зрелище, однако никто не смеялся. Над площадью висела мертвая тишина.

Внезапно Дэвис резким движением протянул руку вниз, по направлению к выходу с площади, и молча, повелительно взглянул на своего невольного партнера. Он не сказал ни слова, а как каменное изваяние стоял с протянутой рукой и ждал, пока голова Джемса Коллена не скрылась в выемке платформы. Тогда Дэвис, не торопясь, обернулся к толпе.

— Я проучил этого проходимца, — раздался его спокойный голос, — но так, как он ваш представитель, вами избранный и облеченный вашим доверием, то тем самым я нанес оскорбление и всем здесь присутствующим.

Он помолчал.

— Не скажет ли мне кто-нибудь, что я поступил дурно?

В ответ не раздалось ни одного голоса.

— Этот человек, секретарь союза портовых рабочих, просто продажная душа. Он несомненно куплен и говорит то, что ему приказали. Он против забастовки. Ну, а вы? Вы, конечно, за забастовку? Вы надеетесь таким способом кого-то сломить, чего-то добиться. Вы воображаете, что если страна останется без угля, то пострадает кто-то больше, чем вы сами, и придет к вам на коленях со шляпой в руке? Так знайте: они потеряют миллионы, но сохранят еще миллиарды, а вы потеряете все! Я не политик. Я смотрю глазами ученого. Я просто исследую явления. Я подвожу реальный итог, как инженер делает расчет машины. Сейчас я вижу ваши ошибки. И я говорю вам: такими мерами вы ничего не добьетесь! Ваш секретарь указал здесь на штрейкбрехеров и скейбов. Да! Они задавят, задушат вас, выбросят вон, на улицу. На их стороне сила. Что? Пассивная борьба?.. Да где это вы слыхали? Вы собираетесь уйти домой, сесть на стул и, глядя в последнюю миску супа, ждать, когда вас позовут, придут к вам с извинениями? Ха-ха-ха!

Дэвис засмеялся хрипловатым, сдержанным смехом. Лицо его оставалось серьезным, а глаза глядели почти скорбно.

Площадь молчала.

— Зачем же прибегать к полумерам? Лучше в один прекрасный день все вместе, по уговору, примите стрихнин и умрите… Это подействует еще сильнее! Зато, умирая, вы утешитесь и насладитесь злорадной мыслью: «А кто же на них, каналий, теперь будет работать!»

Дэвис выпрямился во весь рост и далеко отшвырнул свой растрепанный букет. Лицо его стало темным, почти землистым.

— Знайте, — прокатился до самых краев площади его звенящий голос, — когда делается старым и негодным ведро, из него течет вода… А когда то же самое случается с государственной системой, — должна брызнуть кровь!!

Эллен смутно видела, как взметнулись и завертелись мрачные конные фигуры, пробивая дорогу к вышке. Ее оглушили крик и вой тысяч голосов. Промелькнул великан-негр, отчаянно работая локтями. Какие-то приличные штатские господа кого-то хватали, сверкая маленькими никелированными наручниками. Заревели на разные голоса авто…