Оступившись, я упаду - Лагуна Софи. Страница 2

Мы подняли по палке и прицелились.

— Если бы у нас был маузер деда, мы могли бы подстрелить рыбину и принести домой, — сказал Кирк.

— Зажарили бы у деда на костре, — добавила я.

— Ага, — согласились Кирк и Стив.

— И съели бы с яйцами, — продолжила я.

Кирк прицелился палкой в воду.

— Бах! — сказал он, дергая палкой. — Прости, рыбка.

Стив поднял свою палку и проделал то же.

— Извини, кенгуру, — сказал он. — Бах!

— Простите, мистер рыбак! — крикнула я и выстрелила из своей палки.

Кирк и Стив рассмеялись. Мы бросили наши ружья в реку и смотрели, как они погружаются в воду.

— Как насчет того, чтобы оставить тебя тут, Джастин? — спросил Кирк. — Мы можем привязать тебя к дереву. Открыть тебе рот и закрепить его в таком виде, чтобы сова свила в нем гнездо.

— Ага, как тебе такое? — изрек Стив.

— Ага, как насчет этого? — ввернула я.

— Может, в следующий раз, — ответил Кирк.

— Да, может, в следующий раз, — согласилась я.

Кирк посмотрел на небо.

— Нам лучше вернуться. — И мы пошли обратно к убежищам.

Подойдя к моему убежищу, Кирк помог мне поднять его самые большие ветки и подпереть ими центральную жердь. Стив накидал на ветви кору и натянул на крышу полотенце. Он достал из кармана нож и срезал живые ветки для моей полки, а Кирк сделал мне небольшой холодильник. Из моего укрытия, в щели между ветвями, был виден лес. Пока Кирк и Стив чинили свои убежища, я нагребла кучки камней и земли — свои боеприпасы.

— Пошли. Дед нас ждет, — сказал Кирк.

Мы поднялись, окинули взглядом наши убежища, кольцо из камней, деревья и небо, затем медленно побрели прочь от реки по тропинке, ведущей к участку деда.

Дом деда возвышался на участке в три акра, который он купил после возвращения с войны. Он нашел работу на лесопилке, где пилил бревна на шпалы для железной дороги. «Лучше уж я буду пилить эту гадость, чем укладывать», — говорил он. Когда дед был в плену, враги заставили его прокладывать железную дорогу между Бирмой и Таиландом для доставки оружия. «Мы были живыми мертвецами, — рассказывал дед своим курочкам породы Иза Браун. — Мы были призраками». Дом со стенами бледно-зеленого цвета окружала полоса грязи, которая волной поднималась и опускалась вдоль всего фундамента. Будто дом когда-то тоже стоял в воде, как деревья на Удавке.

Когда мы зашли через задние ворота, дед сидел возле костра и курил. Он бросил в огонь мелкую ветку.

— Чай будет через полчаса, — сказал он, поднялся и прошел через двор на кухню.

* * *

С тех пор как сбежала Донна, я всегда жила вместе с дедом. Она сбежала из-за меня. Я готовилась выйти из нее вперед ногами, ждала своего рождения, стоя на коленях. Дед и папа отвезли Донну в больницу. «Кто выходит из чрева, стоя на коленях? Кто таким образом приходит в этот мир? — спрашивал дед у своих кур. — Бедная Донна!» Доктор и медсестра положили руки Донне на живот, пытаясь повернуть меня в нужную сторону, но я не поворачивалась. Я думала, что все делаю правильно. Мое рождение чуть не убило ее. Три года Донна жила со мной и папой в нашем доме в Моаме, но ей наложили так много швов, что они не заживали; один за другим швы расходились, и, когда мне было три года, она ушла от нас навсегда. Дед просил Релл, первую жену папы, взять меня к себе, но она сказала: «Только не ребенка Донны». Так что я осталась с дедом.

В ту ночь, когда мама пропала, именно дед нашел меня в дальней части двора. У него собрались все Уорлли и Ли, они делали барбекю, пили и слушали музыку.

«Я смотрю — а тебя нигде нет, — рассказывал дед. — Когда я тебя нашел на задворках, ты была холодная, будто чертов лед. Только бог знает, куда ты собиралась пойти».

В ту ночь я просто искала маму. Может, она отправилась к Удавке? Может, у нее среди деревьев в воде была спрятана лодка?

«В ту же ночь ты и познакомилась с крутым парнем, — говорил дед. — Помнишь, Джасси? Помнишь первый вечер, когда ты его увидела, — он тогда был Итаном Эдвардсом?»^[2] Дед отнес меня в дом, сел рядом со мной на диван и держал за руку, а на экране Джон Уэйн скакал на коне, выслеживая индейцев: «Мы все равно найдем их, я обещаю. Это так же верно, как и то, что Земля вертится!» «Только крутой парень мог остановить твой плач, Джасси».

Я слышала, как Джон Уэйн в роли Итана Эдвардса стреляет в своих врагов. Дед сказал: «Ты все-таки добрался до них, крутой парень», а потом я уснула. Каждый раз, когда я просыпалась, рядом были дед и крутой парень, дед держал меня за руку, а крутой парень замахивался кнутом на команчей.

Папа сказал, что моя мать села на поезд до Лисмора, чтобы повидать сестру. Он сказал, что она устроила скандал и отказалась выполнять свои обязанности, на которые согласилась, став его женой. Когда дед связался с ее сестрой, та ответила, что Донна не сходила с поезда в ее городе и она не может ее за это винить. Если человек не хочет, чтобы его нашли, он сможет спрятаться где угодно: сделать, например, себе дом на дереве из ветвей, камней и старых вещей, которые выбросили другие люди. Из старых покрышек, ящиков из-под молока, обломков кирпичей. Можно спрятаться под маскировочной сеткой, в старых машинах, на свалках, можно сделать себе дом из старого дивана или двух дверей.

Папа заявил, что знает, куда она уехала, черт возьми, он точно знает, но дед сказал: «Оставь ее в покое, Рэй. Нет больше Донны».

* * *

Мы с Кирком, Стивом и дедом сидели у костра, держа на коленях тарелки с сосисками и яичницей. Кукуруза и горошек скатились к краям тарелки. Угли в костре светились оранжевым. Вся еда на тарелке была липкой от желтка и соуса. Дед сказал:

— Съешьте уже этот чертов горошек.

Мы с мальчишками украдкой переглянулись, наклонили тарелки, чтобы горошины скатились на землю, и забросали их землей. Могилки для горошка… За кругом света от костра покачивались на ветру деревья и переговаривались между собой сверчки. Костер деда сплотил нас, окутывая теплом, словно невидимыми объятиями. А где-то там, на Удавке, река гнала воду между тесных берегов. Вода знала, куда ей надо бежать. Мимо наших убежищ, мимо кольца из камней, мимо льнущих друг к другу эвкалиптов, — она неустанно спешила вперед, к морю.

После ужина я сложила тарелки в раковину, и тут, пронзая повисшую тишину, раздался телефонный звонок. Сидевший на стуле Кирк выпрямился. Стив повернулся к дому. Дед проворчал что-то, поднимаясь на ноги.

— Ладно, черт побери, — произнес он и медленно направился к кухне — деду приходилось держать живот прямо, иначе просыпалась его бактерия.

Телефон продолжал звонить. Мы с Кирком и Стивом замерли в ожидании — вдруг это папа?

— Ясно, — сказал дед. — Ты где? А когда… Да, сынок. Думаешь? Ага… ага… Как твоя лошадка? Ремень вентилятора проверил? Каждые триста миль нужно смотреть, не ослаб ли он… Да, сынок, увидимся в пятницу.

— Это папа, — сказал Кирк.

— Какой сегодня день? — спросила я.

— Вторник, — ответил Кирк.

Папы не было дома с самого июля, а сейчас уже приближался рождественский концерт. С того дня, когда он видел меня в последний раз, у меня выпали два верхних и два нижних зуба и сверху новые еще не выросли. В нашем классе они у меня росли медленнее всех. Если я открывала рот, то сразу было видно дырку между зубами. Я сунула в нее язык, ощупывая края.

Стив достал свой перочинный ножик и вытащил лезвие. Он покрутил нож в руке, потом снова сложил его и засунул обратно в карман. У ножика было всего одно лезвие, даже меньше, чем у того ножа, которым дед стриг мне ногти. Релл сказала, что раньше ножик принадлежал папе, но папа заявил, что это чепуха. «Это был твой нож, Рэй, разве ты не помнишь?» — спросила Релл. «Если бы у меня был такой бесполезный нож, я бы его запомнил», — ответил ей папа.