Юность (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр". Страница 32

– А в следующих рекламных буклетах – писать, насколько каких камушков стало меньше, и к каким именно уважаемым людям они уехали. И главное, – Ёся подался вперёд, – дороже! И сильно!

– Сильно? – Ефим поскрёб бороду, – Хм…

– Реклама, – повторил сын терпеливо, – Нам таки не нужно, штоб эти камушки все раскупили одним быстрым разом! Покупать будут, потому как они с интересной историей, а главное…

– … университет, – поставил он точку после недолгого интригующего молчания.

– К интересной истории ещё и благотворительность на университет? – старший Бляйшман задумался так глубоко, што сына не смог удержаться, и после нескольких минут томительного молчания хорошим чертёжным шрифтом написал на выдранном из ежедневника листе «Ушёл в себя, вернусь не скоро!» Прислонив его к отцу, он некоторое время хихикал, а потом начал скучать.

– Ага… – Фима повертел листок в руках, похмыкал, и бережно спрятал её в стол, намереваясь потом положить туда же, где бережно хранятся детские рисунки как самого Ёси, так и Фимы, и даже его дедушки.

– А знаешь, – тоном сытого кота сказал старший Бляйшман, – может не просто получиться, а на весь мир получиться! История эта брульянтовая паровозом все наши шахты и рудники потянуть может, потому как добыть – полдела, а вот вкусно сбыть в мелкую розницу – совсем другое. У мине даже есть план с рисунками для нашей с тобой и Шломо фирмы.

– Не знаю пока точно, но там должны быть та полусабля, львиная шкура, аэроплан и мешки с алмазами, – продолжил он задумчиво.

– Только… – Фима вздохнул, и во вздохе этом отразилась вся грусть и горечь гонимого народа, – мине Руви… то есть Санечка, такую сибе головотяпку устроил за дополнение к ево щитовой эмблеме моей компании, шо до сих просыпаюсь иногда! Веришь ли – в холодном поту! Я маленьким в погром попал, и так тибе скажу, шо Санечка – страшнее всево погрома разом, когда он за искусство!

– Хм… он озадаченно подёргал сибе за пейсу и снова задумался, – в таком разе выходит, шо нам вот прямо позарез нужно, штоб у Шломо были не только эти брульянты, но и шахты с ними! Я таки обещал, шо поинтригую в его сторону с землями за движок, но сдаётся мине, шо интриговать придётся куда сильнее, чем я думал!

– Зачем? Ты со мной и так делаешь в его пользу, как и обещал! – озадачился Ёся, – Я таки знаю, шо на кусках земли в его пользу точно есть медные, железные и прочие вкусные рудники, а за алмазы и золото есть слишком много других желающих.

– И эти другие желающие имеют куда как весомый капитал и влияние, – согласился отец, обвиснув носом, – А шо делать? Понятно, шо мы будем продавать нашей общей фирме золото и алмазы из наших Бляйшмановских шахт, но нужно таки иметь интересные шахты и Егору! Хотя бы для того, штобы всякие там поменьше об иудейском засилье!

– Своими же руками, – грустно вздохнул Ёся, соглашаясь с надом отца.

– Што там с переговорами? – переменил тему Фима, и сын на непростой вопрос только цыкнул зубом.

– Насколько хорошо для нас с тобой, – впал он в меланхолию, – настолько нет для общины в целом.

– Н-да… если уж Шмуэль Маркс еле удержался, то и…

– А куда я?! – развёл руками Ёся, – Ты и без мине знаешь за наших, которые через англичан! Сколько в петле повисли, да скольких выкупили, и доверия теперь – много хуже, чем до войны! Есть наши, которые и для буров свои, но таких и сотни не наберётся, и всё больше одесские, шо лично нам в большой плюс. С ними и нами говорят нормально и даже хорошо, но весь их и наш авторитет до одной десятой от нужного не дотягивает!

– А… эти? – Фима повёл глазами наверх.

– Эти… – сын побарабанил пальцами по столу и выдохнул, – сильно хорошо, шо ты не стал разговаривать с их представителями сам, а вроде как я отдельно и по инициативе. Такое… вокруг их «хочу и надо» крутиться всё должно, а не вокруг интересов общины. Сплошные «дай», а в ответ только «может быть». Дай шахты, дай земли, обеспечь…

– Это не крикет [34], - отозвался генерал, мрачнея на глазах и будто бы…

… переступая некий Рубикон.

– Ну… – он помедлил, – мене, мене, текел, упарсин [35]!

Челюсти его сжались на миг, и тут же расслабились.

– Удельными князьями хотят быть… – усмешливо протянул он, – если у нас с тобой получится так, как задумывали. Фактически за то, штобы просто сказать своё веское для мира «да», и решить вопрос для нашего народа?

Он крутанул головой, снова усмехнувшись.

– Они… – Иосиф, по примеру отца, возвёл глаза вверх, – видят своё благо – народным, а народное горе – чужим.

– Государство – это Я [36]!

– Да, татэ, – кивнул сын, – государства ещё нет, а они уже лезут со своим «Я», считая это делом совершенно естественным.

– Обойтись без них… – генерал замер так, што младший Бляйшман даже и дышать забыл.

– … сложно, но можно, – продолжил Фима, и сын выдохнул, задышав наконец.

– Это большая и наглая авантюра, – старший Бляйшман задумчиво сложил перед собой руки, – но я таки подумал, а кто у нас может надавить на буров в нашу пользу? И это таки Франция, Германия и самую чуточку Америка.

– Дорого, – быстро сказал сын, – подкупить парламент… а-а!

– Да, сына! – торжественно кивнул генерал, – Парламента слишком много, а вот Кайзер – один!

– Но… – сдулся он, – дорого, очень дорого! И я таки не представляю, как к нему можно подступиться!

– А и не надо! – быстро перехватил инициативу Ёся, – Есть идея и деньги для неё, а остальное – детали! Не думать, чем и сколько заинтересовать Кайзера, а думать за его ближних… обер-лакеев! Не много одному, а по малу многим, а там и нажужжат в царственные ухи! Главное – подход. У нас есть среди там, к кому подойти?

– Найдётся, сына, найдётся, – расплылся в улыбке Фима.

– Это… – он задумался мечтательно, – может быть удобно – страна в Южно-Африканском Союзе, но при этом – под протекторатом Кайзера. Можно будет интересно вилять внутренней и внешней политикой.

– А… – Ёся снова задрал глаза к потолку, – эти?

– Если… Когда, – поправился старший Бляйшман, – у нас выйдет, то мы сами станем «Этими», а тем «Этим» – вот!

… и он решительно рубанул себя ребром левой ладони по локтевому сгибу правой руки!

Завидев отца, Надя вцепилась в него, не оторвать! Потом, наплакавшись и решительно промочив ему сюртук – в меня, Саню…

– Мамы… – с трудом выговорила она, чуть отстранив заплаканное лицо, – больше нет. К… ка-азаки… ненавижу!!!

– Всё будет… – начал я, и замолк, просто гладя её по голове.

– С медицинской точки зрения… – протирая пенсне, разъясняя психиатр Владимиру Алексеевичу, – ваша дочь в принципе здорова, имел место лишь тяжелейший нервный срыв. Время, голубчик… время лечит. Могу лишь рекомендовать смену обстановки.

– Да-с! – вскинулся он, нацелив в дядю Гиляя острую бородку клинышком, – решительно даже настаиваю! Африка? Замечательно! Только ни в коем случае не оставляйте её в Москве, в привычной обстановке!

– Я сам из… – он покосился на Надю, – но поверьте – стыдно, очень стыдно! Из воинского сословия в…

Он махнул рукой так отчаянно и с такой горячностью, отвернувшись и часто моргая, што я проникся к нему самым горячим сочувствием. Вот ведь, а?!

– В общем – прочь из Москвы, прочь из России! Я бы даже порекомендовал вам не возвращать её в квартиру, где всё будет напоминать…

– Есть где остановиться, есть… – закивал опекун, глядя на доктора, как на пророка.

– Замечательно! Ну то есть ничего замечательного… – смутившись, психиатр снова сорвал пенсне, принявшись его протирать.

– В общем, голубчик, хлопочите о паспорте для Наденьки! Я понимаю, што бюрократия наша любит затягивать такие дела, но вы уж расстарайтесь! Со своей стороны, напишу рекомендации медицинского характера. Не уверен, што сильно поможет, но уж чем, как говорится, могу.