Мы с Витькой(Повесть) - Бедарев Олег Кельсиевич. Страница 7

— А если нарушишь — ремень? — спрашиваю я деда.

— Не приведи господь! У нее меры хуже ремня…

Но объяснить, какие именно меры, старый мельник не успевает — с дороги раздается голос:

— Дед Никанор, заезжать, что ли?

— Заезжай! — отвечает дед, исчезая в дверях мельницы.

Подвода, груженная мешками с зерном, стоит на дороге у бревенчатого въезда. Возница, пожилой колхозник, трогает вожжами, и лошадка, упираясь тонкими ногами, медленно ступает на бревенчатый въезд, пристроенный наклонно над землей на толстых столбах. Тарахтит колесами повозка, подпрыгивая по бревнам помоста, и скрывается в широкой черной дыре ворот под самой крышей мельницы. Оттуда зерно сыплется к жерновам.

Мы бежим в дом, чтобы на первых порах не попасть под бабкин «обстрел», как сказал старый мельник. Садимся за стол к румяным, правда уже остывшим, оладьям и миске янтарного прозрачного меда.

— Ешьте, — строго приказывает Аграфена Васильевна, — и, пока миску не очистите, из-за стола ни шагу.

7. ОТСТАЛАЯ ТЕХНИКА

Целыми днями мы с Витькой почти не вылезали из реки, а если и вылезали, то валялись тут же, на горячем песке, загорали или дремали в тени куста. Мы еще в первый день заметили маленький долбленый челнок, привязанный цепью около плотины и запертый на замок.

Через несколько дней мы подплыли к лодке и подержались за борта, потом забрались внутрь. Привязанная цепью, она казалась прирученной. Мы по нескольку раз прыгнули с челнока в воду, вдоволь покачались на нем. Немного погодя я уже чувствовал, что цепь нам мешает. Хотелось дать челноку волю, прокататься по реке. Но на нашу просьбу дед Никанор ответил довольно сухо:

— Челнок у меня не для забавы. Вам и на пузе неплохо по реке плавать. Надоест на пузе, перевернитесь да на спине. Умеете на спине-то?

— Умеем, — ответили мы.

— И на боку умеете?

— И на боку.

— Вот как хорошо! — похвалил дед и скрылся на мельнице, неведомо чему улыбаясь.

Скоро бабка позвала нас обедать, а к концу обеда подъехал дядя Вася. Небольшую карюю лошадку, запряженную в двуколку, он оставил у крыльца и, отряхнув пыль с гимнастерки, вошел в избу.

— Садись, сыночек, к столу! Накормлю, да отдохнешь, — сразу оживилась Аграфена Васильевна.

— Спасибо, мамаша, поем с удовольствием, а отдыхать некогда — ехать надо, — ответил он.

— Шел бы да лошадь-то отпрег, старый! — накинулась бабка на мужа.

— Нет, нет, папаша, не надо, — остановил Василий Никанорович засуетившегося было отца, — я сейчас же и поеду.

Мы с Витькой уже знали, что дядя Вася механик МТС. Он так занят на работе, что и у стариков бывает редко. И сейчас он жаловался отцу на нехватку горючего и масла, на нехватку запасных частей. Рассказывал, что всю ночь провозился с «газиком», а теперь едет в район. Вид у Василия Никаноровича усталый, глаза после бессонной ночи покраснели.

Старуха хлопочет около стола, а дядя Вася, взяв полотенце, идет умываться на реку. Мы выходим с ним вместе.

— Ну как, привыкаете на новом месте? — спрашивает он.

— Ничего, спасибо, привыкаем! — довольно бойко отвечаем мы.

— Тренируетесь?

— А как же, — несмело подтверждаем мы, поглядывая друг на друга.

— Я бы и рад вам помочь, да, видите, мне впору самому помогать. Проездил, а теперь работы по горло, — признается дядя Вася, будто извиняясь.

— Ничего, мы сами, — успокаивает Витька.

Я вспоминаю о недавнем тренировочном пятнадцативерстном марше и скорее рад, что мы предоставлены самим себе. Так, пожалуй, лучше.

— Дядя Вася, можно нам на лошадке прокатиться? — прошу я, пользуясь добрым расположением нашего тренера.

— А что ж, валяйте, только недолго, у меня впереди дорога.

Через полминуты мы отвязываем лошадь, а еще через полминуты отъезжаем от дома.

— Далеко не ездите! — предупреждает дядя Вася.

Я машу в знак согласия левой рукой, так как в правой держу вожжи.

— Ты умеешь? — с некоторой тревогой спрашивает Витька.

— А чего тут уметь? Подумаешь, тоже мне техника! Не самолет, — бросаю я с усмешкой.

Лесную дорогу пересекают корявые узловатые корни сосен, поэтому трясет основательно даже на рессорной двуколке. Но лошадка оказывается не глупой, не проявляет излишней резвости, и едем мы довольно спокойно. Карий Орешек шагает не торопясь, беспрерывно вертя хвостом, отгоняя неугомонных мух.

Миновав сосновый бор, мы выезжаем на широкую накатанную дорогу. Слева, примерно в километре, виднеется Еремово с двухэтажным рубленым зданием школы посередине.

— Махнем до села? — спрашиваю я.

— Далеко, — сомневается Витька, — дядя Вася будет ждать.

— А мы тащиться не будем. Дадим, как на тачанке. Дорога хорошая.

— Дядя Вася ругаться будет. Ему же еще ехать, — пытается возражать Витька, но по его глазам вижу, что сам он не меньше меня хочет изобразить чапаевскую тачанку.

— Он пока выкупается, пока пообедает, а мы и вернемся…

С этими словами я натягиваю вожжи, ожидая, что Орешек сразу возьмет рысью, как это бывает в кино. Но лошадка совсем иначе воспринимает команду и останавливается, опустив голову. Тогда я вспоминаю, что делают в таких случаях. Спрыгиваю на землю, передаю вожжи Витьке и выламываю прут. Как только лошадка слышит знакомый треск, то, не ожидая команды, бежит вперед, а когда я направляюсь к двуколке, лошадь трусит быстрее.

— Останови! — кричу я Витьке и бегу за повозкой.

Я прибавляю шагу, и Орешек тоже.

— Останавливай!

— Она не стоит, — отвечает Витька, беспомощно оглядываясь.

— Ворона! — сержусь я. — Ну скажи ей, крикни чего-нибудь!

— Кричи сам. Чего я ей скажу? — отвечает мой бестолковый приятель.

А я продолжаю бежать за двуколкой.

Лошаденка тем временем прибавляет ходу. Видимо, нашу перебранку она принимает на свой счет и по-своему желает избавиться от моего прута.

— Натяни вожжи! — вспоминаю я недавно испытанное средство.

Витька выполняет мое требование, и Орешек останавливается. Я забираюсь в двуколку. После того как я раза два ударяю лошадь прутом по крупу, она понимает, что шутки кончились.

— Не бей, больно ведь, — заступается Витька за животное.

— Лошадей всегда бьют, — отвечаю я с полным пониманием дела.

Теперь Орешек бежит довольно весело. Небольшое облако пыли поднимается позади нашей двуколки, а в наших сердцах поднимается гордость. Все-таки как ни говорите, а мы сами, совершенно самостоятельно, едем на лошади по незнакомой дороге, въезжаем в незнакомое село, где нас никто не знает. Каждый глянет и подумает: «Что же это за ребята? Откуда они такие?»

«А разве не заметно — московские», — как будто говорит вид сидящего рядом со мной Витьки в серой кепке чуть-чуть набок. Да и я сам держу вожжи в руках и кое-что из себя представляю.

В этот послеобеденный знойный час на улице не видно народу, но из окон нет-нет, да и глянет кто-нибудь. Я легко взмахиваю прутом, и наш Орешек прибавляет ходу. Он сам выбирает наиболее удобный путь, и двуколка мягко покачивается на неровностях дороги.

Витька просит повернуть назад. Но мне еще надо сообразить, как это сделать. Понятно, что баранку автомобиля здесь заменяют вожжи, но их невозможно крутить. Значит, надо тянуть. А куда тянуть? Как тянуть?

Пока я размышляю, впереди, где-то совсем близко, слышится пронзительный визг. Что-то непонятное розовато-грязного цвета мелькает под ногами лошади, продолжая издавать все тот же ни с чем не сравнимый визг. В следующее мгновение я вижу круп лошади с поднятым хвостом и быстро мелькающие конские ноги. Слышу частую дробь копыт и грохот колес двуколки. Ощущаю быстрое движение, неимоверную тряску и капли жидкой грязи на лице.

Первое, что я делаю, — бросаю вожжи. Они мне кажутся обузой в такую трудную минуту. Я хватаюсь за низкий борт двуколки. Витька судорожно вцепляется в другой.