Каталонская компания (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 3

— Надолго? — продолжил Никола допрос.

— Не знаю. День-два, может, больше, — сказал я.

— Чем платить будешь? — спросил он.

— Деньгами, — улыбнувшись, ответил я. — А чем еще здесь платят?

— Деньги бывают разные, — произнес он. — Если татарскими, не возьму.

Какие сейчас деньги называются татарскими — я понятие не имел, но учту, что репутация у них неважная.

— Татарских у меня нет, — сообщил я. — Могу заплатить ромейскими или венецианскими.

— Лучше венецианскими, — подобревшим голосом сказал хозяин постоялого двора. — Денарий в день без стола, а еще за один три раза покормлю.

— Давай пока без стола, а дальше посмотрим, — сказал я, достал, показав и другие монеты, из висевшего на ремне кошеля серебряный венецианский денарий, который раньше называли пикколо, и щелчком большого пальца заставил его завертеться и полететь вверх и в сторону Николы.

Хозяин ловко поймал монету, мельком глянул на нее и сразу передал женщине, которая спрятала денарий под передник. Никола вышел со мной во двор. С интересом посмотрел на узел с вещами, перевел взгляд на меня.

— Наемник? — спросил он, неотрывно глядя в глаза.

Его глаза прятались под густыми черными бровями, из-за чего складывалось впечатление, что в них нет радужных оболочек, только расширенные зрачки.

— Сейчас никто, — ответил я. — Ищу, чем заняться.

— А где твой конь? — поинтересовался Никола.

— Убили, — ответил я. — Хочу нового купить. Где тут у вас продают лошадей?

— Завтра ярмарка будет на лугу у южной стороны города. Если там не найдешь нужного, скажи мне, поспрашиваю людей, — ответил хозяин. — За коня полденария в день. Днем будет стоять в конюшне, а ночью на пастбище под охраной, — сообщил он и посмотрел так, будто ждал обвинений в завышении цены.

— Хорошо, — согласился я.

Мы поднялись на галерею, где Никола открыл первую же дверь. Я подумал, что постояльцев у него нет потому, что во второй раз никто не останавливается.

В комнате у противоположной стены, во всю ее ширину, стояла кровать, на которой могли спать не меньше трех человек. На ней лежал матрац и две подушки из мешковины, набитой соломой. За приоткрытой дверью в углу стояла трехногая табуретка. Отель ползвезды. Или четверть.

— Если надо будет одеяло, скажешь. Нужник рядом с конюшней, первая дверь. На ночь горшок принесут. Возвращайся до темноты, а то ворота закрою и собак спущу. Здесь лучше по ночам не шляться, — закончил он инструктаж, после чего отдал мне замок с ключом и предупредил: — Потеряешь ключ — заплатишь.

— А как же иначе?! — не стал я возражать.

После того, как хозяин ушел, я разделся до шелкового белья, разулся и лег на кровать. Что ж, на этот раз меня встретили не так радушно, как в предыдущие два, но и не так плохо, как в самый первый. Теперь у меня есть деньги и оружие. Как-нибудь не пропаду.

Отдохнув полчаса, сменил шелковые штаны на шерстяные, подпоясался ремнем с кинжалом и вышел из комнаты. Решил прогуляться босиком до ближайшей обувной лавки. В защищенных металлическими пластинами сапогах ногам было парко. Да и тяжеловаты они для прогулок по городу.

Не учел я, что подошвы мои не такие огрубевшие, как у бедняцкой детворы, которая чуть ли не круглый год бегает босая. Каменные плиты во дворе показались мне раскаленными. Зато дорога между домами была покрыта слоем серой пыли, мягкой и теплой. Когда-то в детстве я бегал по такой в деревне у бабушки. Здесь по ней бегали внуки других бабушек. Младшая детвора была голая, постарше — в рубашках на вырост, латанных-перелатанных и грязных. Рядом с ними копошились куры и рыли пятачками землю белые с черными пятнами свиньи и поросята. Все, включая кур, смотрели на меня с интересом, но не долго.

Через ров был перекинут деревянный мост шириной метра три и без перил, только брусья приделаны по краям, чтобы колесо телеги не соскочило. От воды до верхней кромки рва было метра два. Вода, скорее всего, морская. По эту сторону открытых наружу ворот из толстых дубовых досок стояли четыре стражника в кожаных шапках, напоминающих треух, и стеганых безрукавках поверх рубах. Вооружены короткими копьями и мечами. Круглые щиты стояли у стены, передом к ней. На меня стражники посмотрели с любопытством, но не более того. Скорее, их удивило, что обладатель шелковой рубахи, наборного пояса с золотыми бляшками, дорогого кинжала и серебряной фляги идет пешком и босой. Они ничего не спросили, но потом собрались в кучку и принялись, видимо, решать, кто я такой и что здесь делаю? Точно также поступили и шестеро стражников возле внутренних ворот.

Все улицы в городе, к моему превеликому огорчению, была вымощены брусчаткой и плитами. Вдоль домов проходила закрытая канализация. Я часто жалел, что римляне в свое время не захватили территорию нынешней России. Тогда бы, как минимум, одной бедой было бы меньше. Дома на окраине были деревянные, по большей части одноэтажные. Глухим торцом выходили на улицу. У первого же сапожника я купил сандалии. Он работал у открытой двери во двор, под навесом, с которого свисала готовая обувь. Подошвы у сандалий были одинаковые, только у одной петля для большого пальца находилась у правого края, а у другой — у левого. Поскольку я купил, не торгуясь, сапожник помог правильно завязать ремешки вокруг голени. Подошвы были тонкие, но от горячих камней предохраняли.

Ближе к центру дома становились двухэтажными и каменными, с большими дворами, а главную городскую площадь окружали трехэтажные и пять церквей. Четыре были старые, простенькие, а у пятой стены украшены выложенными из красного кирпича крестами, между которыми располагались яркие, сверкающие на солнце, глазурованные, керамические тарелки с ликами святых.

Рынок располагался на следующей площади. Его окружали всего три церкви, все старые, и двухэтажные каменные дома, половина из которых были новые и на первых этажах которых находились лавки. Первым делом я купил кожаную торбу. Затем темно-синий кафтан из тонкой шерстяной материи и с черными роговыми пуговицами, штаны для верховой езды из тонкой кожи, которые я называл лосинами, со штрипками — петлями внизу, чтобы продевать в них ступни, и набор для бритья. Я решил избавиться от растительности на лице. Без бороды и усов стану совсем непохожим на русского князя. У торговца вином, валаха, доверху наполнил опустевшую, серебряную флягу. Вино напоминало понравившуюся мне гуннскую «бычью кровь». У торговки колбасами — жизнерадостной и бойкой молодой женщины, судя по ищущему взгляду, вдовы — купил два кольца свежей кровяной колбасы, а у пожилой булочницы, продававшей свой товар из узкого окошка в стене жилого дома, из которого на улицу вытекал жар и аромат печеного хлеба, — большой пшеничный каравай, еще горячий, со светло-коричневой, хрустящей горбушкой. В будущем такой вкусный хлеб разучатся делать. Я сел на ступеньках ближней церкви, поставив торбу слева от себя, на краю, и отдал должное местным пекарю и колбаснику.

Скорее не столько заметил, сколько почувствовал движение слева от себя. На войне вырабатывается умение мгновенно и бессознательно реагировать на каждое действие противника. В программу уже забито определенное противодействие, выполняешь которое, не думаю. Это и спасает, если программа правильная. Уронив на подол натянутой между раздвинутыми ногами рубахи недоеденный хлеб, левой рукой и прежде, чем кусок соприкоснулся с материей, я хватаю чужую руку, которая залезла в развязанную торбу. Рука тонкая, подростковая. Принадлежит голубоглазому мальчишке лет двенадцати с длинными, спутанными и давно не мытыми светло-русыми волосами, с конопушками на носу, замурзанными впалыми щеками, тонкой длинной шеей и худым телом, облаченным в рваную, грязную и мятую рубаху, подпоясанную бечевкой. Он пытается вырвать руку, шершавую, покрытую цыпками, а потом начинает жалобно скулить:

— Дяденька, отпусти! Я случайно! Я больше не буду!..

— Заткнись, — спокойно говорю ему.

На нас уже смотрят торговцы и покупатели. Они поняли, что случилось. Никто не собирается защищать пацана. Могу наказывать его, как сочту нужным. Если бы он продолжил скулить, я бы разжал руку. Пусть бежит. Все равно скоро ему отрубят эту руку за неумение воровать. Но он замолчал. Только шмыгать носом продолжал.