Вечный капитан (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 38

Когда уже начало темнеть, на судно вернулся сборщик податей. На этот раз приплыл на восьмивесельной лодке. На веслах сидели гребцы, а чиновник расположился на кормовой банке рядом с похожим на него человеком, только немного постарше. Лицо у него было такое же хмурое. Разница была только в одежде: у младшего льняная, а у старшего шелковая. Льняные ткани, кстати, здесь ценится дороже шерстяных, а на Руси наоборот. Они вдвоем осмотрели галеру и груз. Ничего не говоря, только взглядами обменивались.

— Сколько ты хочешь за судно и груз? — спросил старший.

Я назвал общую сумму. Мы поторговались немного. Я скинул десять процентов, после чего сразу ударили по рукам. В Венеции или Генуе такая галера обошлась бы ему на четверть, а то и треть дороже. Мы договорились, что за ночь я раскую гребцов, а он утром привезет деньги и заберет галеру.

Гребцы, которые уже начали подозревать, что их обманули, не отпустят на свободу, заорали от счастья, когда мои дружинники начали их расковывать, так громко, что на берегу собралась толпа зевак. Подождав немного и убедившись, что ничего интересного не происходит, разошлись по домам. Меня поразило, что невооруженные люди разгуливали по улицам с наступлением сумерек. На материке в такое время все прячутся по домам и до рассвета носа не высовывают без крайней необходимости.

Командовал галерой наемный капитан, поэтому отнесся к нему, как бывший коллега.

— Здесь высадить тебя и твоих людей или в Константинополе? — спросил его.

— Ты нас отпускаешь? — не поверил капитан.

— Да, — ответил я. — Много за вас не дадут, а гоняться за мелочью не в моих правилах.

— Лучше мы здесь сойдем, — сказал генуэзец, видимо, решив не искушать судьбу.

— Как хочешь, — произнес я. — Утром вас отвезут на берег первыми. Сразу уходите подальше, чтобы гребцы до вас не добрались.

Судя по выражению лица, капитан пожалел, что не согласился на Константинополь. Мы быстро забываем, какие гадости сделали другим. Память перегружена тем, что другие сделали нам.

Пролив Дарданеллы был буквально забит никейскими военными кораблями. Галеры, большие и маленькие, нефы и торговые суда поменьше, рыбацкие баркасы. Я решил, что готовиться штурм Константинополя. О чем и спросил сборщика подати. На этот раз деньги собирал вальяжный ромей лет сорока пяти, у которого на каждом пальце, исключая большие, было по золотому перстню с красным непрозрачным камнем, вроде бы яшмой.

— Нет, — ответил никеец. — Заключаем брак между сыном императора Феодором и дочерью болгарского царя Ивана. Невеста с матерью переплыли на азиатский берег, а царь Иван остался на европейском берегу со своим войском. В Лампсаке сам патриарх Герман обвенчает молодых.

Дочке Асеня, если не ошибаюсь, девять лет. Действительно молодая.

— А сколько лет Феодору? — поинтересовался я.

— Одиннадцать, — ответил сборщик подати.

Что ж, тоже не старый. Поиграют в куклы несколько лет, а потом живых примутся делать.

— Теперь с помощью болгар мы быстро вышвырнем латинян из своей столицы! — не скрывая радости, произнес никеец.

А нужно ли это царю Болгарии?! Хотя стать тестем ромейского императора, наверное, приятно. Только вот интересно будет посмотреть, как внук Ивана Асеня пойдет уничтожать болгар. Впрочем, это, во-первых, будет проблемой болгар, а не их бывшего царя; а во-вторых, надо, чтобы Елена родила сына; а в-третьих, чтобы ее сын получил трон. В Ромейской империи власть редко переходит к прямому наследнику. Так уж у них повелось.

28

Дома нас ждало известие, что монголы под командованием Бату громят булгар. Говорят, с тех краев потянулись вереницы беженцев в русские княжества. Их заставляли креститься и разрешали поселиться на свободных землях. В народе ходила незыблемая вера, что и на этот раз лихая беда минует Русь. Мол, побоятся нас, больших и сильных, а не то шапками закидаем. Поэтому продолжали разбираться между собой.

Следующим летом Ярослав Всеволодович, Князь Новгородский и Переяславль-Залесский, пришел с войском к Киеву, выгнал оттуда Изяслава Владимировича, князя Новгород-Северского, и сам занял стол. Новгород он оставил своему сыну Александру, который войдет в историю под прозвищем Невский. Старший его брат Юрий Всеволодович сидел на Владимирском столе. Так что семейка теперь контролировала три из пяти Великих княжеств Руси. Остальные два пока были под крылом Ольговича — Михаила Всеволодовича, Великого князя Черниговского и Галицкого. Поскольку владения Ольговичей разделяли на две части владения Рюриковичей, продолжение конфликта напрашивалось само собой. Мне было интересно, успеют ли сцепиться до нашествия монголов?

Из-за этого я не пошел в тот год в морской поход. Лето просидел в Путивле, занимаясь хозяйственными делами: укреплял кирпичной кладкой Детинец и Посад, ремонтировал дороги, выкорчевывал лес под поля. Людей в княжестве становилось все больше и всем хотелось есть. Зимой охотились, тренировались и бражничали. Эта зима показалась мне слишком длинной. Наверное, потому, что долго не был в море.

Весной до нас стали доходить слухи, что часть монгольского войска под командованием Мунке разбила половцев в междуречье Волги и Дона. Они загнали остатки воинов в плавни в дельте Волги и там порубили безжалостно. Половецкие женщины и дети стали рабами. Спаслись только те, кто перебрался ранней весной на правый берег Дона. Поскольку переправлялись через реки кочевники обычно на мешках из кож, набитых сеном, решились лезть в ледяную воду не многие. Я предположил, что следующими будут русичи, и опять остался в Путивле.

В середине лета приехал в гости Никитакан в сопровождении двух десятков воинов. Они пригнали в подарок сотню лошадей и пять сотен баранов. Значит, просить будут много. Мне даже не надо было говорить, что именно. Принял их в парадном зале. Кочевники впервые были в нем. Высота потолков, освещенность и убранство помещения, богатые одежды моей думы поразили их. Сразу поубавилось напускного гонора, которым они собирались убедить, что не очень-то во мне и нуждаются.

После обмена затяжными приветствиями, вопросами о семье, я сразу перешел к делу:

— Я тебе говорил Никита, на каких условиях смогу принять под свою руку: обязательное крещение, отпуск на свободу всех христиан и оседание на земле. Тогда я с чистой совестью буду говорить, что вы не кочевники, а мои подданные. Поселю вас на границе со степью. Будете и дальше пасти скот, но жить в деревнях. По-другому не получится. Татары — мои союзники. Ссориться с ними из-за вас и вместе с вами погибать я не собираюсь.

— У меня половина коша крещеных, остальные тоже не против. И осесть готовы. Хотели бы узнать, где будем жить, что и как тебе будем платить за оказанную милость? — сказал половецкий хан.

— Тебе могу выделить дом здесь, в Детинце или на Посаде. Остальные могут купить дома в городе, или поселиться в моих деревнях, или отдельно. Избы вам поможем поставить, — сообщил я.

— Нам бы лучше отдельно, — выбрал Никитакан.

— Как хотите. Свободных земель на южной окраине моего княжества много, — согласился я. — Платить будете по одному жеребцу-трехлетку с юрты, то есть избы, и выставлять по моему призыву сотню всадников. Больше — по вашему усмотрению. Половину добычи забираю, остальное делится между воинами: пехотинцу одна доля, легкому коннику — полторы, тяжелому — две, сотнику — три.

— Половина добычи — это много, — попробовал поторговаться половецкий хан.

— И добычи тоже много, — сказал я и показал на своих командиров, вырядившихся во все самое дорогое по такому случаю: — Мои люди не жалуются. Вишь, как в золото разодеты!

— Да, рассказывали нам, сколько вы у ромеев взяли! — восхищенно произнес Никитакан. — Сутовкан еще и владения получил от царя болгарского. Теперь с золота ест! — Затем скривился и сообщил: — А ведь был простым воином у моего отца…

— Вовремя перешел на службу к хорошему правителю, — намекнул я.

Никитакан переглянулся со своими спутниками. Это были немолодые воины, явно его, так сказать, дума. Поскольку возражений особых от них не услышал, значит, мое предложение оказалось в рамках того, на что они рассчитывали. Только быстрое согласие как бы принизило бы их.