Кровь звезд - Хеннеберг Натали. Страница 10

— Тау, — бормотал Сафарус, — был слева. Там, в кремниевых скалах, находится пещера.

На его лбу блестели крупные капли пота.

— Сын плотника, не так ли?

— Нет, гончара. Акелдама — его поле.

— Простите, — сказал Дест, — там, откуда я прибыл, исповедуют христианство, и я знаю эту религию. Иосиф был плотником. Акелдама же — поле, которое жрецы купили за 30 серебреников…

Лицо восприимчивого Сафаруса исказилось болью. Он смог лишь прошептать:

— Как вам угодно. Если я говорил об этом поле, то дело в том, что… Понимаете, я присутствовал при его погребении…

На мгновение Сафарус стал похож на землянина: исхудавший, глаза широко открыты, глазные впадины придавали ему какую-то красоту.

— Я стоял за Никодемой из-за страха быть узнанным.

Звуки фанфар заглушили его голос. Из ущелья, тянувшегося вдоль семи населенных пунктов, змейкой выползала на равнину пестрая процессия людей с украшениями из драгоценных камней. Кортеж трипольцев расположился вдоль насыпи. Процессия шла из Вифании. Взобравшись на финиковую пальму, Сафарус представил Десту актеров этой мистерии.

Ежегодно христиане следовали по этому королевскому пути. Процессия, расположившись у пещеры Лазаря, растянулась до ворот Баб-эль-Асбата, через которые 150 лет назад вошли в Город рыцари Тау — крестоносцы.

Во главе процессии шел король, держась за узду белого мула, на котором восседал патриарх иерушалаимский. Последний благословлял свой народ знаком Тау. По примеру благочестивого предка Ги де Лузиньян снял корону, и его золотое облачение, усыпанное кориндоном, аметистами и хризопразами, блестело, как огромная звезда.

Два ряда рыцарей в белых и черных доспехах, украшенных гербом Тау, сопровождали патриарха и короля. Позади них толпой шли сановники: епископы Иордании и Островов в плащах с ветровыми капюшонами и одетый в ярко-красное облачение патриарх Горы. Легат из Меропы ехал верхом под зонтиком. Все знатные паломники были босиком; золотые украшения духовных лиц светились под грубой холщевой одеждой, посыпанной пеплом, их посохи были украшены ониксом, черным нефритом и гранатом, всякими погребальными камнями, блестевшими на солнце.

По знаку епископов вперед вышли дьяконы. Они пели церковные гимны («Очень красивые бородатые мужчины», — заметил какой-то триполец), их голоса гремели над равниной. Эти ни к чему не пригодные люди давали обет не носить доспехи рыцарей Тау. Певческие группы подростков с крашеными завитыми волосами махали кадилами; дорогу обрызгивали иссопом и ясенцем; высокие, с локоть, восковые свечи дрожали и таяли под солнцем среди тоскливого завывания лютней и псалтерионов.

Королевская семья расступилась, и вперед вышли светские лица. Сафарус шепотом посоветовал Десту обратить на них особое внимание. Рядом с паломниками, которые шли пешком, шли и рабы-мавры. Они несли ковры и ткани малинового цвета. Под хоругвями собрались принцы западных стран, и землянин заметил в этой толпе восседающего на вороном коне гиганта, который на целую голову был выше всех остальных. Его черные доспехи стоили целого королевства. На груди его красовался знак Тау из шестидесяти семи рубинов. Опущенное забрало придавало ему вид несущего ужас и величие. Дест вспомнил некоторых монстров с Альтаира…

— Кто это? — спросил он.

Сафарус шепотом ответил:

— Гуго Монферратский, прозванный молотом сарацинов…

После паузы он добавил:

— Великий Магистр Ордена Храма.

Где же Жильбер слышал это имя, Монферрат?…

За сановниками в сторону Вифании катилась, как река, огромная толпа безвестных и страстных паломников, одетых в простые холщовые одежды с прикрепленными к ним ракушками. Они обмахивались листьями пальм и лилиями. Было душно. Над равниной застыл необычно тяжелый воздух. Дрожащие огоньки пламени отражались в украшениях священников. Над процессией поднималось облако пыли. Стоя на насыпи у дороги или сидя на финиковых пальмах, верующие бросали на головы паломников ароматные цветки мирры и осыпали их дождем лепестков дамасских роз.

Женщины пели сирийские причитания:

Приподнявшись в стременах, Дест, астронавт, прибывший с другой планеты, зачарованно смотрел вокруг. Он хорошо понимал, что очутился в средневековой сказке. Он, как в глубокий колодец, спустился в прошлое своей собственной планеты… Сафарус дотронулся до его руки. Шедшие во главе процессии король и патриарх уже поднимались по петляющей тропинке на вершину холма, где стояли трипольские всадники. Все рыцари спешились, и Жильбер двинулся к ним. Он чувствовал легкое головокружение: да, он — принц Триполи, по крайней мере до прилета сюда следующей ракеты! А учитывая редкость межпланетных перелетов, это может произойти лет через сто. Белый мул вдруг остановился. Легкая дрожь прокатилась по всей королевской процессии, продолжительная дрожь, чья сила сгибала тянущиеся по направлению к Вифании ряды паломников, как спелые колосья. Окруженный своими рыцарями, несущими на своих гербах химер и единорогов в ослепительном блеске своих лат, Дест поцеловал кольцо на руке патриарха и обнял короля.

С тех пор тысячи легенд стали ходить о Принце Ночи. Одни видели на нем кольчугу, усыпанную жемчужинами, другие — бриллиантовые доспехи. Султан на его шлеме светился, как солнце. По сложившемуся в пустыне обычаю, нижнюю часть его лица скрывала египетская вуаль из «сотканного воздуха», но и взгляда его фиолетовых глаз с большими ресницами было достаточно, чтобы свести с ума некоторых принцесс. От радости и счастья Анна де Лузиньян потеряла сознание и упала на руки тех, кто еще держался на ногах, а монашки стали шептать заклинания против злых духов.

Ги де Лузиньян грациозным жестом пригласил землянина продолжить путь справа от него. И снова с еще большей силой зазвучали гимны и песни о любви. Плененные красотой Деста, придворные дамы посвящали их астронавту.

Предательство и резня

Толпа разделила Жильбера Деста и Сафаруса. Но это не беспокоило старика: он знал, что землянин находится в безопасности сейчас, рядом с королем.

Подобно тому, как скупец вновь извлекает спрятанное в течение долгих лет сокровище, Исаак Агасверус Лакедем обретал ту незримую нить, которая связывала его с родным Городом. Он не меняет свой облик, он остается таким же, каким был прежде: крепость за городом, храм, восточный базар и оссуарий в его черте, Городские крепостные стены, нестерпимо горячие под солнцем, хранили безмолвие, но улицы были запружены рыцарями и ехавшими на ослах епископами, торговцами тканями, пряностями и амброй, сирийскими астрологами и кочевниками.

Все языки Анти-Земли звучали под его небом. Над Городом стоял звон тысяч колоколов, а по его улицам распространялся запах ладана из трехсот церквей. Над ним застыл жгучий, сухой воздух опалового цвета.

Неожиданно Сафарус остановился, охваченный ужасом. У него перехватило дыхание, и он почувствовал, как невыносимо больно сжалось сердце. Сколько раз в своей жизни, которая, казалось, длилась бесконечно, Сафарус испытывал подобный страх! Когда садился на тот корабль, что затонул впоследствии в Апулии… в Помпеях… в доме своего друга Флавиуса… и вот совсем недавно, когда эта рабыня приготовила ему бульон из цикуты… Он предчувствовал какую-то враждебную силу, чувствовал приближение смерти. Корабль, на который он не сел, разбился о рифы, Помпеи, которые он покинул, были погребены под слоем лавы, а проданная рабыня-гречанка отравила другого.

Что он мог сейчас сделать?