Б-11 - Рой Олег. Страница 4

– Для тебя – конечно есть, – улыбнулся Макс. – Но Даша… да и все остальные… я ведь не пугать вас хотел. Я честно предупредил обо всем. Может, не совсем обо всем – например, не упомянул, что местные жители – саамы, считают это место проклятым, и обходят его десятой дорогой. Та местность, куда мы летим, называется Чоккаперкальм…

Ирочка даже взвизгнула от удовольствия.

– Как-как? – переспросил Мишка.

– Чоккаперкальм, милый, – Ирочка с легкостью произнесла это сложное слово, – в переводе с саамского – могила острого колпака.

Генка фыркнул.

– …причем все три слова относятся к дофиноугорскому субстрату саамского языка, а сам этот субстрат…

Мишка воздел очи горе:

– Ирочка, давай ты чуть позже расскажешь мне. Думаю, другим это будет неинтересно.

– Не слушай его, Ира, – подмигнула Женя. – Всем интересно, ты такие увлекательные вещи рассказываешь! И так умеешь заинтересовать.

Макс кашлянул:

– Я согласен с Женей, – сказал он. – Думаю, Мишка, да и все остальные, тоже с ней согласны. Но Ира, если мы будем слушать лекции по языкознанию – собрание затянется. А многие из присутствующих приехали после работы, наверно, устали за день.

– А еще, сегодня пятница, и граждане страны желают пива, – тихо заметил Генка. На него никто, кроме Даши, не обратил внимание.

– Командир, – сказал Макарыч, – как ты знаешь, я сам родом из тех мест, и байки эти слышал с детства. Послушать саамов, так вся Кола кишмя кишит разной нечистью, а уж в Понойской тундре нормальному человеку и делать-то нечего. Но знаешь, за свою жизнь я там бывал, куда мой батя телят не гонял, и везде одно и то же – местные пришлых не любят, стараются их запугать. Так что брось ты это дело. Кстати, про то, что в тех краях пропадали отдельные люди и целые экспедиции, тоже можно не говорить – за Полярным кругом так везде. Тундра коварна – там легко заблудиться, легко в болото попасть. Но мы – люди учёные, и запросто не пропадем, да, молодёжь?

Молодежь дружно закивала.

– Понятно, – сказал Макс, – напугать вас, значит, не выйдет. Если честно, мне это нравится. И Александр Филиппович – вы все с ним, конечно, знакомы, – так мне сразу и сказал. Потому у меня есть предложение…

Макс выдержал паузу, и сказал:

– В общем, нам стоило бы обсудить детали. Сверить, так сказать, часы. Это правильно, но… сегодня пятница. Вы устали после рабочей недели. Давайте переведем это в другую форму. Я слышал, что граждане страны желают пива? Так почему бы нам не посидеть в баре за бокалом пенного? Там все и обсудим.

На пиво, сославшись на занятость, не пошел только академик Кулешов. Даша, однако, про себя решила, что тот просто не счел их компанию достойной его академического высочества. То есть, в экспедицию с этими маргиналами поехать, конечно, можно, а вот пиво с ними распивать…

Даша почти не пила. Она могла себе позволить пару раз в год пропустить пару рюмок на каком-то мероприятии, или вот так вот посидеть с бокалом пивного пунша, довольно приятного на вкус, в хорошей компании, но не более того. В разговоры Даша тоже почти не вступала. Она смотрела.

Даша любила смотреть на лица людей, хотя сама она делала скульптуры больше по фотографиям и посмертным маскам, Даша не понимала преподавателей, которые учат ваять по неподвижным моделям. Скульптурный портрет может быть довольно точным, но он никогда не выйдет живым, если ты не видишь лицо человека в движении.

Хотя иногда Даша даже создавала скульптуры людей, которых никогда не видела в жизни. Причем, почему-то, именно они были для Даши самые дорогие. Среди них выделялись танцующая балерина и «терминатор» – мужчина в косухе с обожженным лицом. Обе скульптуры вместе с ее собственным автопортретом, стояли в нише комнаты, которую Даша отвела себе под мастерскую, и Миша в шутку называл эту компанию «пенаты Даши». Но такое бывало редко. В основном, изваять скульптуру Даша могла, лишь вдоволь наглядевшись на мимику оригинала. То есть, не то, что могла – только такая скульптура получалась настолько хорошо, что казалась самой Даше живой. Если не считать тех двух, что были ее ларами, конечно – Даша звала их просто: балериной и терминатором. Они тоже были живыми, и порой Даше казалось, что балерина вот-вот поплывет в танце по комнате, а «терминатор»…

А мужчина с обожженным лицом, ничуть не похожий на Шварценеггера, подойдет и молча ее обнимет.

– Значит, недели всем хватит? – спрашивал Македонский. – Или дать вам две недели, чтобы уже точно?

– Две недели, конечно, лучше, – заметил Макарыч. Он заказал какое-то очень темное и крепкое чешское пиво и к нему – вяленую рыбу, которую ел, не разделывая, только косточки хрустели. Вообще, Макс расщедрился, пива и закусок на столе хватало. – Я-то и за три дня управлюсь, но… две недели, короче, лучше.

– Так и запишем, – кивнул Македонский. – В общем, второго выезжаем, к четвертому будем на месте. Как раз то время, когда полярный день еще не наступил.

– Так там что, ночь? – испугалась Ира. Мишка вздохнул:

– Ирочка, между полярным днем и полярной ночью есть время, когда солнце уже всходит утром, но еще заходит вечером. Межсезонье такое.

– А, понятно, – кивнула Ира. – Я таких простых вещей не знаю…

– Зато ты знаешь много такого, чего не знают другие, – улыбнулась ей Женя.

– Вот кстати, – сказала Ира. – Макарыч… простите, не знаю, как вас по имени…

– Просто Макарыч, – ответил тот, протягивая руку к блюду с рыбой. Даша заметила, что на безымянном пальце у Макарыча вытатуирован перстень с черным квадратом. А еще – каждый из пальцев украшала цифра, вместе они складывались в число 1992. «Это же зоновская татуировка!» – поняла Даша, но отчего-то не испугалась. Несмотря на перстень (как потому узнала Даша – символ того, что его обладатель отсидел «от звонка, до звонка», а цифры на пальце означали дату выхода на поселение), Макарыч не казался ей страшным. В его лице было что0то печально, трагичное, но не злое.

– Макарыч, а расскажите что-нибудь… – начала Ира, и смущенно запнулась, – ну, из легенд. Вы говорили, что с детства их слышали.

– Между мной и моим детством пропасть глубже любой сверхглубокой скважины, – сказал Макарыч, прихлёбывая пиво из уже почти пустого бокала. Пил он быстрее других; Макс, заметив это, подозвал кельнера, и попросил повторить «для нашего друга». – Да, в общем, ничего оригинального. Про чакли – это такой маленький народ. У них лица на затылках, а еще они людей воруют, и делают из них других чакли.

– Детей? – переспросил Генка.

– И детей, и взрослых, – ответил Макарыч. – Они хоть и маленькие, но сильные, как бугай. Еще говорят о Царе Подземелий – у него сила ста молодцов, разум ста мудрецов и что-то там еще, он, дескать, ест людей и может приобретать их обличья… – Макарыч взял у кельнера полный бокал, и жадно выпил. Кельнер забрал его пустой бокал. – Хотя нет, одна легенда мне запомнилась. Была одна молодая саамка, и влюбилась она в проезжего помора. А ее родители уже засватали за другого саама. Помор помог ей бежать. Искали саамы беглянку по тундре, да не нашли, в отличие от ее возлюбленного, точнее, его трупа. Труп тот весь измочален был, решили, что это волки, что той зимой лютовали. Ну, и подумали, что девушку тоже волки разорвали – не стали больше искать. Погоревал саам-жених по неверной невесте, да и забыл, на следующую осень взял себе другую. Случилось ему ехать к Ловозеру от Святого носа, где…

Генка даже пивом поперхнулся:

– Откуда, говоришь, он ехал?

Макарыч строго глянул на него:

– От Святого носа. Нос – это мыс по-поморски, да и говорят, что само слово «мыс» от слова «нос» произошло. Мы вот как носок ботинка называем? Мысок, правильно?

– Ага, – согласился Генка. – Но все равно смешно. Святой Нос! – и он хохотнул еще раз.

– Ген, тебе неинтересно, ты не слушай, – сердито сказала Ира. – Макарыч, а дальше-то что было?

– Короче, ехал он на Ловозеро, – продолжил Макарыч, – там по осени лосось так идет, хоть руками из воды вытаскивай. Но дело не осенью, под зиму было. Голодная та зима была, вот и решил саам на озеро поехать, хоть немного рыбы поймать, чтоб совсем на одной коре да ягеле до весны от голоду не пухнуть. Жену с дитем у родителей оставил, на Святом носу…