Язва - Хеннеберг Натали. Страница 23

Самарра, ее столица, благоухала, как древний Карфаген, экзотическими цветами своих садов, среди которых были диксвонии с Венеры, и земные орхидеи, и солнечные розы с Андромеды. Она отражала в своих каналах, похожих на венецианские, храмы и дворцы, украшенные драгоценными камнями и искусственными минералами, которые затмевали аквамарин и хризопраз, а в ее амфитеатрах из нефрита и желтого мрамора с зелеными прожилками, вывезенного с Денеба, проходили такие великолепные игры, которые заставили бы покраснеть от стыда цезарей древнего Рима.

«О прекрасная Самарра, — подумал Валеран словами национального гимна, — богатейшая и могущественная Самарра! Ты так похожа на Землю, ты настоящая новая Земля! У тебя есть космодромы и верфи, сады и мудрые правители… — Его левая бровь слегка приподнялась, выдавая некоторое раздражение и усталость. — У тебя есть мудрый Сенат, в нем заседают принцы-торговцы, для которых „кредор — всегда кредор“, и еще Совет Пяти, высший правящий орган, занятый политикой и финансами, такой грозный, что простые космонавты, как я, например, не должны даже упоминать его вслух… Он анонимно финансирует три четверти арктурианских экспедиций. Трое из его членов — земляне, а его президент Ингмар Кэррол обладает двумя голосами. Итак, получается четыре голоса против двух и, в случае чего… Вот это власть — о таком даже мой бедный дядя Христиан VII не мог бы и мечтать. И его всемогущество адмирал вызывает меня сегодня в Центр Мутаций. Для чего бы это?..»

Его аппарат точно опустился на террасу белого здания, стоявшего среди белых пальм и пурпурных сигмианских сосен. Парапсихический колледж представлял собой цепь дворцов из мрамора, яшмы и малахита, похожих на старинные азиатские шатры и утопающих в буйной зелени странного вида. В аллеях стояли статуи великих космонавтов, в звездчатых водоемах журчала вода.

Движущийся тротуар доставил Валерана в зал аудиенций. Космонавт, впервые оказавшийся в Центре, рассеянно отметил резкий контраст между звездным величием здания и внутренним его убранством, которое старалось передать исчезнувший навсегда облик старой Земли: золотые гирлянды, цветы и фрукты, барельефы какого-то Людовика, тяжелые пурпурные драпировки…

«Как это все фальшиво! Но как приятно! И как мало похоже на современную Землю…» Она оставила у него на губах вкус крови, ощущение тяжести атомного дезинтегратора на плече и воспоминания о беснующихся толпах на космодромах… Когда он выходил в просторный амфитеатр из голубоватого мрамора, до него вдруг дошло это чувство потрясающего совпадения между состоянием его души и давящей гармонией окружающей обстановки. «О, великий Космос… эта беспощадная музыка… этот дворец, где для его удовольствия играется Бетховен… ну конечно, IX симфония…» Неожиданно золотые гирлянды и обстановка XVIII века исчезли с последней, затихающей нотой, и Дворец Мутаций принял свое обычное строгое обличье. Валеран понял, что дворец воссоздал перед ним в слуховых и зрительных миражах то, что он любил больше всего, и эта подделка ужаснула его. Если арктурианцы будут использовать, несмотря на все свои добродетели и высокую культуру, такое совершенное «приворотное зелье», что же будет с землянами? Он тотчас вспомнил, что его собственный дворец в Самарре должен быть оборудован такими же гипноустройствами и дал себе слово однажды опробовать их.

Но ему сразу же стало стыдно за эту слабость и страстно захотелось снова очутиться в космосе с его привычными опасностями, с его пустотой, его обнаженными звездами, которые он облетает на послушном звездолете, который дрожит и артачится, как норовистый скакун, но потом спокойно принимает любые ускорения. На том самом звездолете, на котором он был, как указывала старинная формула «первым после бога в космосе».

Да, не следовало возвращаться на Сигму: он ведь уже забыл ее экзотические соблазны.

Теперь было слишком поздно бежать. Певучий голос андроида произносил его имя, и двери открывались. В какой-то момент ему показалось, что его ведут в зал Справедливости, где заседал Главный Трибунал — но нет, он ведь только что прибыл, никто не мог знать… В полном, недоумении он прошел по длинному, ярко освещенному коридору, поднялся на головокружительно крутом эскалаторе и попал в вестибюль, где андроиды надели на него белую маску и белую накидку. Итак, ему придется присутствовать при операции… Высокий, худощавый и гибкий арктурианец с благородным лицом, с прекрасными руками великолепного хирурга вышел ему навстречу и слегка поклонился (медицина и особенно хирургия до сих пор принадлежала к тем редким специальностям, которыми занимались настоящие арктурианцы — тут они были неподражаемы).

— Она в коматозном состоянии, — сказал главный хирург. — Она не узнает вас. Но ваше присутствие необходимо: вы единственный ее родственник на этой планете.

— Но… о ком идет речь? — спросил Валеран.

Врач, казалось, не слышал его. Он увлек Валерана за собой в залитый ярким светом зал, к операционному столу, накрытому чем-то вроде савана. Слепящие лучи огромного светильника дробились в металле. Это было похоже на пульт звездолета, каким обычно пользовались гуманоиды… Медсестра, схожая с белым призраком, отдернула покрывало.

…Лицом к лицу с кровавой плотью, которая еще сохраняла подобие человеческого тела, которая еще дышала, страдала, может быть, Валеран был готов от всего отречься, все опрокинуть, и за какую-то ничтожную долю секунды его судьба могла стать совсем другой…

— Кто же это? — спросил он с трудом.

— Астрид Еврафриканская. Пятая дочь вашего императора.

Так это была Астрид! В голове Валерана вспышками промелькнули образы — фальшивые, вызывающие раздражение, но в то же время привлекательные — все, что родная планета хранила для своих последних принцев… Он увидел голубой шифер на крышах крепостных башен, благородный ордер фасада замка, который сохранился в первозданном виде благодаря консервантам, зеленые парки, по которым в колясках с разукрашенными по старинной моде, пританцовывающими лошадями проезжали призраки, озера, где плавали голографические лебеди. Он вспомнил и наивного веселого ребенка, девочку с длинными локонами и острыми коленками, которая бегала вместе с ним среди этих призраков. Да, прошлое возвращалось. Первые балы, первые волнения, милые и глуповатые «стандартные ситуации» детства: «Кузен и кузина — опасная картина… Уроки любви в глухом уголке парка», и шепот усыпанных бриллиантами старых фрейлин, сбившихся в кружок.

— Конечно, Астрид только шестая на ступеньках трона. Боже храни императора!

— Но ведь Аэрс такой хрупкий, бедняжка…

— А Анна так набожна!

— Вы говорите «набожна» с таким выражением, словно хотите сказать, что она безобразна или что у нее сенная лихорадка…

— Нет, нет! А вот Астрид будет очень хорошенькая!

Места по рангу, разговоры о наследстве, этикет, чем-то похожий на этикет Кастильского двора в 1500 году. И все это бессмысленно, привлекательно и безнадежно архаично… И все это покатилось в бездонную шахту, которая выплюнула сегодня эту кровавую плоть…

— Астрид… — повторил Валеран. — Она умирает, да?

— Она не так уж далека от смерти, — сурово ответил арктурианец. — Ее сожгли огнеметом, и она выжила только потому, что упала под вагон метро. — Все это казалось Валерану невозможным, абсолютно невероятным… — Что касается других…

Он махнул рукой, что на всех языках означало только одно: конец…

— Один из наших разведывательных кораблей смог собрать то, что вы сейчас видите. С большим трудом ему удалось сесть на Уране, и под предлогом смены двигателя переправить останки принцессы на корабль-госпиталь.

— Она умирает. Уйдите. Оставьте меня с ней.

— Это бесполезно. Она не сможет узнать вас, — сказал чей-то суровый голос с земным акцентом, показавшийся ему странно знакомым. Он был похож на голос Леса Керрола, но в нем слышалась только сталь. — Вы должны принять решение, принц Валеран. Вы ведь были с нею помолвлены?

— Да… то есть, нет… Это была своего рода игра. Она была слишком молода, и мы принадлежали к одной семье.