Хозяин города (СИ) - Шерр Анастасия. Страница 22

— Да, я заметил. Ничего не хочешь мне рассказать?

Милка непонимающе сдвинула брови, а Бекет поймал себя на мысли, что с удовольствием прижался бы губами к этой милой ямочке на переносице.

— О чём это вы? Если о посуде, то можете вычесть её стоимость из моей зарплаты.



Коснулся ладонью её лица, убрал пряди растрепавшихся волос за ушко.

— Так, значит, это ты разбила посуду? — ему и нахрен те тарелки не сдались. Но её ложь выбесила мгновенно.

— Да.

— И ты всё придумала, когда утверждала, что посуду разбила другая девушка?

— Да.

— Что ж, придётся тебя наказать. Не за посуду. За ложь. В моём доме все отвечают за свои поступки. И ты не будешь исключением. Поняла?

Милана вздёрнула нос кверху, плотно сжала пухлые губы.

— Ты меня поняла?

— Я же сказала, штрафуйте, — пожала плечами, но в глазах загорелся огонь. И тем не менее, правду ему не сказала. Упрямица.

Он втирал мазь в кожу осторожными, но уверенными движениями, а я, кусая губы от неприятных ощущений, пыталась сконцентрироваться на его запястьях с проступающими как крепкие жгуты венами.

Хотелось поскорее уснуть и забыть о прошедшем дне хотя бы на несколько часов. Не видеть мерзких рож двух змей, что решили испоганить мою жизнь из банальной зависти.

Не знаю, что они наплели Бекету, но тот явно разозлился на меня, и это ощущалось на ментальном уровне. Я же решила признать свою вину, дабы не выглядеть трусливой лгуньей. Хотя бы перед ним…

Иван Андреевич накрыл нас с Маринкой одеялом, лёг с другой стороны и, закинув руки за голову, закрыл глаза. Девочка уснула почти мгновенно, тихонько засопела. Ей вторил и Бекет. А я уставилась в потолок, освещаемый лишь приглушённым светом двух светильников. Как обычно случается перед сном, в голову полезли настойчивые мысли о том, что в моей жизни что-то идёт не так. А вернее, всё не так.

Будь я какой-нибудь Людочкой, однозначно было бы проще. Соблазнила бы самого крутого мужика в городе, по-быстрому «залетела» бы от него и всё. Жизнь удалась.

Но нет же. Я со своими дурацкими принципами всё пытаюсь добиться уважения… Как глупо. Кому оно нужно, моё мировоззрение. Разве что мне, дурочке, живущей мечтами.

Сползла с кровати и в одной пижаме поковыляла на балкон. Морозный воздух обжёг щеки и нос, а я подняла голову вверх, вглядываясь в чистое звёздное небо.

— Милан? — послышалось откуда-то снизу. — Это ты, что ли? Я не понял, а ты чё там делаешь?

Костик. Его только и не хватало для полного счастья. Сделав вид, что не услышала, пошла обратно в спальню и перед тем, как дверь за мной закрылась, до ушей донёсся отборный мат.

— Что ты там делала? — Костя налетел на меня, как ураган. Впечатал в дерево, встал, преградив собой все пути к бегству.

Я беспомощно осмотрелась вокруг. Кроме Маринки никого… Не пугать же ребёнка воплями.

— Отойди от меня, — грозно зыркнула, парень тут же отступил.

— Так что ты там делала?

— Где? — выдохнула устало, на самом деле, конечно, зная, о чём идёт разговор. Почему-то каждый встречающийся мне мужик считает, что я его вещь. Уже даже не удивляюсь.

— В комнате Андреевича. Что ты там делала, Мил? — давит взглядом, злится. Отелло прям, не меньше.

— А тебе-то что? — с некоторых пор я решила, что больше не стану оправдываться. Бекет прав, мне должно быть всё равно, что обо мне подумают все эти чужие люди.

— Как это что мне? Мил, ты чё? У меня ж серьёзно всё. Я тебя как увидел тогда, хотел себе забрать. Дурак… Надо было забрать и спрятать, — сжимает руку до боли, так что наворачиваются слёзы.

Главная ошибка нашего нового мира в том, что мужчины, и правда, забыли о равноправии. Или хотя бы о том, что женщины — тоже люди. Они считают нас безделушками без права голоса, и это в лучшем случае. А так, обычно мы товар. Дорогой, хороший товар. Во многом, конечно, мы виноваты сами… Женщины ещё до войны так гнались за феминизмом, что не заметили, как превратились в рабынь. Мужчины не любят, когда кто-то, кто слабее их, пытается взобраться на вершину. Мужчины не любят проигрывать и делиться властью. А потому подавляют малейшую попытку подвинуть их на пьедестале.

— Я не подстилка тебе, Костя, чтобы забрать и спрятать. Я человек, такой же, как и ты. И по конституции имею все те же права, что и ты. Так что, будь добр, отвали подальше и больше не нарушай моё личное пространство, — толкаю его в грудь, хочу уйти, но недобитый ревнивец больно хватает меня за предплечье, возвращает назад.

— Плевал я на твою конституцию. Это благодаря таким как я она существует, поняла? Я сказал, что будешь моей — значит, ты будешь.

— Встань в очередь, — усмехаюсь ему в лицо и кривлюсь от боли в плече, куда переместилась его ручища.

— Ты с ним спишь, да? Поэтому стояла на его балконе? Трахает тебя Бекет, а? — прижимает к дереву, о которое я уже ободрала всю куртку, наклоняется к моим губам.

— Нет, не сплю! Ни с кем здесь я не сплю и спать не буду, ясно вам всем?! Отпусти меня, а то заору!

— Ори! Ты часто будешь орать подо мной! — целует в губы, хватая за лицо, а я мычу ему в рот и колочу кулаками по плечам.



— Пусти! — бью его по лицу, глотаю слёзы обиды и хочу бежать, но понимаю, что так лишь покажу свой страх.

— Мил… — его взгляд становится осознанным, а на щеке проступает багровое пятно, видать, влепила славно.

— Пошёл вон!

— Милка, прости. Бля, я сам не знаю, что со мной происходит. Прости, малышка, — он порывисто сгребает меня в свои объятия, утыкается носом в макушку, а я чувствую вдруг, как плотину прорывает…

Громко всхлипываю, и слёзы мгновенно пропитывают нагрудный карман его военной куртки. На данный момент мне абсолютно наплевать, что обо мне подумают. Сейчас я просто хочу пожалеть себя.

Костя терпеливо ждёт, пока потоп прекратится, гладит меня по голове. И это вроде как нормально — обычное человеческое сочувствие, но я-то знаю, что это всё показуха. Лишь бы «присунуть».

Отталкиваюсь от него руками, шмыгаю носом.

— Оставь меня в покое.

— Малышка, — он гладит меня по волосам, отходит назад. — Мне жаль, правда. Не хотел тебя обидеть. Мил, я вечером заступаю на дежурство, выйдешь ко мне? Просто поговорим. Обещаю, пальцем не трону. А, Мил?

Собираюсь послать его куда подальше, но вдруг слышу Маринкин визг и с ужасом вижу, как она отлетает от качелей и падает в снег.

— Ты что, совсем идиотка?! Оставила ребёнка на качелях! Посмотри на неё теперь! Дура неотёсанная, откуда ты только взялась на нашу голову! — Нина Степановна злобно шипит на меня, а я стою, понурив голову. В этот раз она целиком и полностью права. Я клиническая идиотка.

Глотаю слёзы, глядя на кроху, и чувствую её боль на физическом уровне. Врач, конечно, заверил, что удар не сильный и единственный минус — это то, что на брови девочки останется шрам. Но я так испугалась, что теперь отойду не скоро.

Вижу, как в дом влетает Бекет, подбегает к нам и падает на колени перед диваном, на котором лежит Маринка. Осторожно берёт её мордашку в свои ладони, целует в лоб.

— Иван Андреевич, всё в порядке, уверяю вас… — начинает врач, но Бекет останавливает его резким жестом.

— Голова кружится, болит? — шарит взглядом по её личику, трогает голову, осматривает. Впервые вижу его настолько обеспокоенным. Кажется даже, что он не в себе. Оно и понятно…

Малышка мотает головой, улыбается отцу и тянется, чтобы обнять его за шею. Я знаю, что ей ещё больно, но отважная кроха держится, чтобы не беспокоить папу. Какая же она хорошенькая… А я чуть не допустила беду.

Смахиваю слезу, опускаю взгляд в пол, потому что в этот момент Бекет берёт Маринку на руки и устремляет бешеный взгляд на нас с нянькой. А меня изнутри жжёт раскалёнными углями вина. Уничтожает.

— Иван Андреевич, я всё вам объясню… — начинает лебезить Нина Степановна. — Это моя вина, — вот тут я начинаю чувствовать недоброе. — Я сказала Милане, чтобы приглядела за Маришей, а сама пошла в дом за лекарствами. Я отлучилась всего на десять минут, но этого хватило… Простите меня, Иван Андреевич, — ещё немного и заголосит. Я же прячу горькую усмешку в воротнике вязаного свитера. Она не на десять минут ушла, а на час. Но разве теперь это имеет значение?