По праву закона и совести(Очерки о милиции) - Панчишин Игорь Николаевич. Страница 13

— Паспорт оформить не могу. — Бекренев старался говорить спокойно, дружески-назидательно. — Послушайся хоть раз в жизни доброго совета, Иван: выходи с повинной. Все равно ж, рано или поздно, твоя песня оборвется.

От взгляда Бекренева не ускользнуло, как Никифоров, перетягиваясь на руках на прежнее место, уселся поближе к «шмайсеру» — теперь в полруки тот от него. И еще уловил в этот миг Бекренев неясный шум, перемещающийся по кустам вдоль прогалины. Так и есть — засада!

— Ладно… значит, не договорились, — угрожающе произнес Никифоров и придвинул «шмайсер» к бедру. — Только как бы твоим мильтонам теперь уж без тебя не пришлось воевать…

Как ни готовил себя Бекренев к самому худшему, но от этой недвусмысленной угрозы он невольно вздрогнул. «Вот они, эти решающие секунды. — Мозг Бекренева лихорадочно работал. — Опередить, убить немедля!»

Стараясь не выдать своего волнения, Бекренев кивнул на сидящую в стороне Ольгу:

— Скажи ей, чтоб отвернулась: по нужде бы надо. И сказать тебе еще кое-что нужно…

— Ольга! Отвернись-ка! А то начальник от страха еще в штаны напустит, — зашелся в пьяном смехе Никифоров.

Бекренев медленно встал, отошел на два шага за спину Никифорова, отвернувшись, согнулся, нащупал холодную рукоятку браунинга, осторожно потянул его из-под ремешка и, резко крутанувшись на каблуках, навскидку выстрелил раз за разом в затылок бандита. Никифоров ткнулся лицом в землю, засучив ногами. Дико закричала Ольга. Пригнувшись, выставив вперед голову, Бекренев ринулся к ней, одним ударом кулака повалил на землю, подхватил автомат и, так и не увидев кобуру с пистолетом, упал на мох, обдирая грудь и руки о корни и сучья. В ту же секунду, а может быть мгновением раньше, с противоположной стороны прогалины, там, где остался лежать Никифоров, застегали выстрелы, срезанные пулями ветки посыпались на голову и спину Бекренева. «Только бы успеть оторваться!» — торопил себя капитан, продираясь сквозь заросли к тропинке, по которой час назад его привели сюда.

Выстрелы позади еще продолжали разрывать застоявшуюся лесную тишину, когда Бекренев вдруг услышал впереди себя короткие автоматные очереди, лай собаки.

«Свои!» — обожгла радостная мысль, и Бекренев повернул на выстрелы. И вскоре он увидел торопившихся ему навстречу Черняева и старшину Сковороду с овчаркой Джеком.

— Жив? — обрадованно заулыбался, подбегая, Черняев. — Как зашел ты с девкой в лес, так мы вас и потеряли, рыскаем вокруг, с ног сбились. Хоть бы сигнал какой подал…

— По-петушиному пропеть, что ли? — нарочито грубовато бросил Бекренев, который еще не пришел в себя от только что пережитого, но уже каждой своей клеточкой ликуя от мысли, что все обошлось и он живым выскочил из этакой-то передряги.

…Когда через полчаса Бекренев со своими спутниками вернулся на ту же лесную поляну, он увидел только неподвижное тело Афанасенка, открытые глаза которого остекленело уставились в небо.

— Ну вот и отбегал свое, оборвалась твоя песня, Иван, — глухо произнес Бекренев, и в этот миг в его груди шевельнулось что-то похожее на жалость к этому красивому непутевому парню, жизнь которого могла бы сложиться совершенно иначе.

С первым выпавшим снегом вооруженные грабежи в районе прекратились. Месяц-другой — о бандитах ни слуху. Не зная во что верить: в уход банды из района или в медвежью спячку «лесных братьев», Бекренев и его люди в постоянной тревоге провели зиму 1946/47 года. Но стоило лишь сойти снегу, как все сызнова: нападения на людей, ограбления магазинов, складских помещений. Из магазина в деревне Карпово бандиты унесли на четыре тысячи рублей товаров, в деревне Вдовишино отняли верхнюю одежду и обувь у восьми человек, на большаке Опочка — Мозель только за два дня раздели и разули 46 человек, из деревни Шкилево увели двух коров и трех телок. Когда уводили телку колхозницы Наумовой, женщина бежала следом и умоляла: «Пожалейте хоть деток моих, ведь, кроме телочки, у меня ни одной головы скотины!» Руководивший налетом Борисов осклабился: «Говоришь, не остается у тебя ни одной головы? Это дело поправимое, головушку мы тебе оставим». Раз! — обухом топора Борисов оглушил телку. Два! — отрубил голову телки и бросил ее женщине под ноги: «Вот тебе и голова. Свари из нее холодец своим деткам», — и поволок обезглавленную тушу дальше.

Поступали тревожные сообщения и из соседнего Себежского района, где банда также совершала свои волчьи набеги. В шести километрах от Опочки из засады был обстрелян и ранен в ногу лейтенант милиции Лукин. Выручил от большой беды конь, на котором возвращался из командировки Лукин. При первом же выстреле из кустов конь галопом унес своего седока из опасного места и доставил истекающего кровью лейтенанта прямо во двор отдела внутренних дел.

На следующий день Бекренева вызвал первый секретарь райкома партии Ромашов. В кабинете кроме него находился секретарь обкома партии Разумовский. Ромашов, обычно приветливый и обходительный, сухо поздоровался с капитаном, Разумовский едва кивнул головой. Такой холодный прием не предвещал ничего хорошего.

— До каких пор, товарищ Бекренев, в нашем районе будет существовать банда? — В голосе Ромашова звучало нескрываемое раздражение. — Я вчера объехал три колхоза, и везде мне задавали один и тот же вопрос: когда наконец покончат с бандитами? А что я могу ответить народу? Что ваш секретарь райкома партии сам в поездки берет с собой «пушку»? — Ромашов выразительно похлопал себя по правому карману. — Или послушайте, что пишут нам колхозники. — Ромашов вынул из папки листок бумаги. — Вот: «…бандиты все сожгли у нас и ограбили… Мы ходим голые и босые, в то время как Борисов и его подручные носят нашу одежду, едят наш хлеб…» Или вот еще: «Бандиты в каждой деревне хвастают, что они вездесущие и неуловимые…» И таких жалоб поступает много. Злые языки даже такое выдают: где ж, мол, Бекреневу с бандой справиться, если в Пустошке проходимец Никифоров не один день его за нос водил! Было ведь такое?

Ромашов, может того и не ведая, попал в самое больное место. Кровь прилила к лицу Бекренева.

— Мы делаем все возможное, чтобы ликвидировать бандитов, некоторые из них уже обезврежены, но если находите, что я не подхожу… — Голос Бекренева дрожал от обиды.

— Ты не горячись, Александр Сергеевич. — Голос Ромашова помягчел. — Мы тебе до сих пор доверяли и доверяем. А упрек в твой адрес справедлив. Подумай сам: люди все силы напрягают, чтобы хозяйство поднять, а тут эти мерзавцы путаются. Да и постоянную угрозу они представляют: жгут дома, грабят, убивают. Обнаглели до предела: в активистов, в работников милиции стреляют! Вчера в твоего же Лукина стреляли… Мы не вмешиваемся в вашу оперативную работу — вам лучше знать, как это делается. Но мне кажется, что надо все же искать основную базу бандитов. Наверняка она у них есть. И брать их надо, что называется, тепленьких, расслабленных…

Над последними словами Ромашова следовало подумать. Но есть ли у Борисова основная база? Ведь каждый раз после набегов бандиты уходили по разным направлениям: то в Белоглазовские леса, то в Шумихинские, то в Трухановские… А может быть, для отвода глаз они так петляют? Стоп! Бекренев вспомнил, что в один из последних налетов бандиты отобрали у жителя деревни Михейково Илларионова жернова и утащили их с собой. Значит, натаскали в логово колхозного зерна и собираются и в следующую зиму молоть его, лепешки печь? Жернова долго на себе не потаскаешь, выходит, есть у них основная база. Только бы сесть им на «хвост», и тогда — гнать, гнать без передыху, не отставая ни на шаг.

— Вышли… в Лоскутовском… — только и успел услышать Бекренев в трубке телефона утром следующего дня, как связь прервалась.

«Значит, в Лоскутовском сельсовете, Семеновское болото». — Застегивая на ходу шинель, Бекренев уже спешил к машине, куда грузилась оперативная группа.

Бандиты успели побывать в ближайшей от Семеновского болота деревне, взломать заготпункт сельпо. Заметили они опасность для себя поздно, и сейчас чекисты наступали буквально на пятки «лесным братьям». На подмороженной утренником земле беглецы следов не оставляли. Но что это? — лейтенант Степанов поднял с земли пучок пакли, испачканный яичным желтком.