Святой конунг - Хенриксен Вера. Страница 3

Кальв отправился в Каупанг; ему нужно было поговорить с королем Свейном. Сигрид осталась хозяйничать в Эгга, и ей во многом помогал Харальд, один из сыновей Гутторма Харальдссона. После смерти отца к нему перешло управление хозяйством, хотя у него и не было той власти, которой обладал Гутторм.

Сигрид проводила много времени с Трондом и Суннивой; она занималась ими куда больше, чем остальными своими детьми. Когда Грьетгард и Турир стали взрослыми, она частенько просто не узнавала их, и на этот раз решила, что такого больше не будет. Она находила время, чтобы разговаривать и играть с детьми; она не прогоняла их от себя, когда была занята. Тронду Эльвирссону было теперь десять лет, и он стал светловолосым, смышленым мальчиком, вникавшим во все, что окружало его. Он быстро приходил в ярость и сжимал кулаки, но так же быстро успокаивался, и у него было много друзей. Старики, знавшие Эльвира еще ребенком, говорили, что Тронд похож на него. Но Сигрид казалось, что сходство между ними не такое разительное, как между Эльвиром и Грьетгардом.

И уж меньше всего она хотела, чтобы на отца была похожа Суннива. Глядя на эту девочку с черными глазами, она не могла понять, почему у людей не возникает подозрений.

Суннива уже научилась ходить и постоянно цеплялась за юбки Сигрид. Говорить она еще как следует не умела; и то, что никто не понимал, что она болтает, нисколько ее не смущало; тех же, кто изъявлял желание слушать ее, она награждала сияющей улыбкой.

Больше всех с ней возилась Хелена дочь Торберга — та, что была любовницей Грьетгарда. И когда Сигрид увидела, как та носится с ее дочерью, она позволила ей взять на себя часть забот о ребенке.

Это улучшило отношения между двумя женщинами, и их дружба укреплялась еще и оттого, что Сигрид не принуждала Хелену выйти замуж. И даже когда один из сыновей Квама, двор которого был по соседству, посватался к ней, Кальв и Сигрид сказали, что она сама примет решение. Но оба они посоветовали ей согласиться, лучшего мужа для Хелены трудно было найти, и Сигрид была разочарована, когда та ответила отказом.

На праздник святого Петра Кальв вернулся из Каупанга и привез много новостей.

Датский епископ Сигурд покинул страну. В округе было так много разговоров о святости конунга Олава, что необходимо было принять какое-то решение, но епископ Сигурд не хотел брать это на себя. И Эйнар Тамбарскьелве послал за епископом Гримкеллем в Оппланд, где тот жил после бегства короля Олава из страны.

Королеву Альфиву это не особенно обрадовало, но ей пришлось с этим смириться; она опасалась бунта.

— Так что решили признать Олава святым, — заключил Кальв.

— Епископу Гримкеллю лучше знать, — возразила Сигрид.

Она вздохнула с облегчением; она вспомнила слова епископа, сказанные им в Каупанге после смерти Эльвира: он сказал, что ей нет нужды верить в то, что король всегда поступает правильно.

— Интересно, что задумал Эйнар Брюхотряс, — немного погодя, сказала она. Но Кальв только пожал плечами.

— Он просто хотел, чтобы это дело было решенным. Говорят, что сам он уверен в святости короля.

— Насколько я знаю Эйнара Тамбарскьелве, здесь вряд ли идет речь только о смирении, — задумчиво произнесла Сигрид.

— Какая ему выгода от того, что Олава признают святым?

— Есть ли другой такой хёвдинг, который пользуется благосклонностью короля Кнута и одновременно говорит, что не имеет никакого отношения к смерти Олава Харальдссона? Если он осуществит задуманное, он сможет разжечь вражду между Альфивой и бондами. При этом не исключено, что, вопреки всему, он станет в конце концов ярлом.

— Может, ты и права, — задумчиво произнес Кальв.

В последующие дни он не был настроен мрачно. И он рассказал о том, что Олав крикнул ему перед стиклестадской битвой, когда войска уже стояли друг против друга: если Кальв попадет в его руки, он заставит его идти пешком в Рим, чтобы тот испросил у Бога прощения за то, что он сделал против своего короля. Кальв сказал, что если Олава признают святым, он отправится в это странствие, предписанное ему конунгом.

Он был так уверен в своей правоте, что начал готовиться к путешествию, и одна мысль об этом успокаивала его. Но Сигрид раздражало то, что он был так твердо уверен в святости Олава.

Однажды вечером, говоря о предстоящей поездке, Кальв сказал, что сожалеет о том, что Сигват Скальд снова уехал из страны; возможно, он мог бы помочь ему советом, поскольку бывал в Риме.

Сигрид знала, что Сигват вернулся обратно в Трондхейм после битвы при Стиклестаде; но то, что он снова уехал, ему было неизвестно. И она спросила об этом Кальва.

Кальв сказал, что многие осуждали Сигвата за то, что он не участвовал в битве. В конце концов он не смог больше оставаться в Норвегии. Говорили, что он теперь в Свейе, у королевы Астрид.

— И что же они говорили ему? — виновато спросила Сигрид.

— Что никто не поверит, будто он отправился в Рим ради спасения своей души.

— Зачем же, по их мнению, он отправился на юг?

— А-а… — протянул Кальв. — Люди считали, что ему было известно о предстоящем сражении между королем Олавом и Хаконом ярлом и что он сознательно решил увильнуть от него.

— Они говорят, что он трус?

— Не то, чтобы так прямо, но ведь Сигват был и другом Хакона ярла тоже. Некоторые считают, что он не хотел сражаться ни с ярлом, ни с королем; он хотел быть свободным, а после окончания битвы присоединиться к победителю. И я могу сказать, что если бы ему удалось увильнуть от этого, сохранив при этом расположение короля, лучшего он и придумать не мог. Но говорят, что в конце концов он обманул самого себя… — в голосе Кальва звучала насмешка.

Сигрид была вне себя от ярости. И внезапно ее гнев по поводу несправедливости людей обрушился на Кальва. Тот, из-за которого она чуть не лишилась рассудка, размышляя о своей вине, теперь весь светится самодовольством и презрительно говорит о Сигвате!

Похоже, ему доставляло удовольствие низводить Сигвата до своего собственного убожества.

— Странно то, что он не сказал никому, почему он уехал, — продолжал Кальв.

— Как ты можешь говорить такое! — воскликнула Сигрид, чувствуя, что у нее дрожат руки. — Ты ведь знаешь, что он приезжал сюда, чтобы предложить тебе вместе отправиться к королю Олаву.

— Ты так рьяно защищаешь Сигвата! — засмеялся Кальв. — Но, боюсь, он был верен королю Олаву лишь на словах.

— Это неправда! — воскликнула Сигрид, вскакивая с места. — Сигват был более верен королю, чем кто-либо другой. Почему, как ты думаешь, он отказался стать скальдом короля Свейна? И у него были свои причины для того, чтобы отправиться в Рим.

До этого Кальв лежал, подложив по щеку ладонь. Но после ее слов он внезапно поднял голову и посмотрел ей в лицо.

— Что тебе известно об этом? — спросил он.

Сигрид невольно затаила дыхание. Гнев ее погас, словно ее окатили ледяной водой.

— Я уверена в том, что у него были на это причины, — смиренно произнесла она, — иначе бы он не уехал.

— Почему ты так горячо защищаешь его?

— Мне нравится Сигват.

Прищурив глаза, Кальв пристально посмотрел на нее; при этом он сел на постели.

— Нравится… — повторил он. Немного поразмыслив, он добавил: — Меня интересует, было ли что-то недозволенное между тобой и Сигватом.

Мысли перепутались в голове Сигрид. Священник Энунд сказал ей как-то, если Кальв спросит ее об этом напрямик, она должна сказать правду. Но Суннива, бедная крошка, разве она не стоила того, чтобы солгать?

Видя, что она медлит с ответом, Кальв недоверчиво уставился на нее. И, видя ее испуганное лицо и то, что она не знает, что сказать, он тихо сказал:

— Ты можешь не отвечать мне. Твое молчание — это уже ответ.

Она закрыла глаза: она не решалась смотреть на него, зная, что может произойти. И, еле слышно, так, что она едва могла различить слова, он произнес:

— Он — отец Суннивы?

Сигрид кивнула, не открывая глаз. Не говоря больше ни слова, он встал и начал одеваться. Она вскочила и бросилась к нему.