Знамение - Хенриксен Вера. Страница 48

— Об этой стороне дела я не думал, — задумчиво произнес Кальв. — Но, возможно, ты прав.

Немного помолчав, он добавил:

— Во всяком случае, я надеюсь, что видел Олава в последний раз.

— Возможно, ты получишь от ярла больше наград, чем получил от короля, — сказал Финн.

— Ты думаешь? — задумчиво произнес Кальв.

В тот же вечер он сказал Сигрид:

— Теперь ты можешь быть спокойна. Я пойду на службу к ярлу, если получу от него больше наград, чем от короля.

На следующий день ярлу было направлено известие, и ярл сообщил в ответ, чтобы Кальв прибыл в Каупанг для подробных переговоров.

И Кальв отправился туда.

И Сигрид почувствовала непонятное ей самой разочарование, потому что добилась того, что хотела. Кальв поддался на ее уговоры, так чем же она была недовольна?

И когда Кальв вернулся, она не прекратила пилить его; просто она нашла другие предлоги для этого.

В эту зиму мороз то и дело сменялся оттепелью; снег долго не залеживался, и весна наступила рано.

Сразу после Пасхи Кальв отправился в Англию, чтобы переговорить с королем Кнутом. И Сигрид опять осталась в Эгга одна.

Перед Пасхой она была на исповеди, но сделала это скрепя сердце. И Энунд заявил ей, что неумолимость и ненависть отстраняют ее от Бога. Но он так ничего и не добился, в связи с чем не смог дать ей отпущение грехов.

Сигрид сама теперь не знала, что ищет и во что верит. Она просто выполняла то, что от нее требовалось: работу по хозяйству и свой христианский долг. Но после отъезда Кальва она разговаривала со всеми, кроме Тронда, только в силу необходимости; в отношении же к мальчику она проявляла такую бурную любовь, что это порой даже отпугивало его.

Через неделю после отъезда в Эгга прибыли гости. Трое мужчин на полном скаку въехали во двор; взмыленные лошади готовы были упасть, и Сигрид выскочила во двор, чтобы узнать, что случилось.

Это были Сигват Скальд и двое его ратников; он хотел переговорить с Кальвом.

И когда Сигрид сказала, что Кальв отправился в Англию, он был разочарован.

— Я надеялся застать его до отъезда, — сказал он.

— Тем не менее, добро пожаловать, — сказала Сигрид. — Ты чуть не загнал своих лошадей; им понадобится по крайней мере два дня, чтобы придти в себя.

Вечером в зале Сигрид была более разговорчивой и не такой замкнутой, как последнее время.

— Я слышала, что ты пытался спасти Турира, моего сына, — сказала она. — Спасибо тебе за это.

— Из этого ничего не вышло, — ответил Сигват. — Но это правда, я сделал все, что мог.

— Кальв сказал, что ты поставил на карту свою дружбу с королем.

— Я высказал ему свое мнение по этому поводу, — сказал Сигват. — А это не очень разумно со стороны скальда, если он хочет сохранить благосклонность своего господина.

— Что же ты сказал ему?

— Я сказал, что этот поступок будет стоить ему доверия людей и что если он намерен править страной по-христиански, ему следует прежде всего научиться управлять самим собой. Я выразился не буквально так, но он ведь не глупец.

— Христианство короля Олава мало что стоит, — сухо заметила Сигрид.

— В тот раз мне тоже так показалось, — задумчиво произнес Сигват. — Но потом мне в голову пришли мысли, поэтому я и решил переговорить с Кальвом до его отъезда.

— Может быть, Кальв и согласился бы выслушать тебя, — сказала Сигрид, и в тоне ее явно прозвучало неодобрение.

— Существует столько различных мнений о короле, — глубокомысленно произнес Сигват. — Ты ненавидишь его; я чувствую это, когда ты говоришь о нем. У тебя есть на это причины, и ты не единственная, кто так о нем думает. Но есть и такие, что любят его так горячо, что забывают обо всем на свете.

Мое же мнение о нем неустойчиво; я часто испытываю любовь и доверие к нему, но бывает также, что он кажется мне недостойным всего этого.

Этой осенью я узнал его лучше. Он разговаривал со мной о многих вещах, и он потребовал, чтобы я был при нем постоянно; ему не хотелось быть одному. Казалось, он чего-то опасается… Сначала я ничего не понимал, мне казалось, что все его поведение свидетельствует о том, что он боится либо смерти, либо дьявола. Но постепенно до меня дошло, что он страшится потерять свою удачу. Это наводило его на мысли о том, что Бог оставил его и что теперь он стоит лицом к лицу с дьяволом и содеянными им грехами.

Я окончательно убедился в этом, когда каждый из нас пошел своим путем. Потому что в момент расставания он напрямик сказал мне об этом.

Бог отобрал у меня удачу, Сигват, сказал он. Поэтому нет ничего удивительно в том, что и ты покидаешь меня. Может быть, ты был прав, говоря, что я жил не по-христиански.

Я пробыл в Викене большую часть зимы. И я думал о короле и о его словах. И постепенно я понял, что действовал слишком поспешно, расставаясь с ним. Я сам грешен и не мне судить его.

Сигват замолчал. Опершись локтями о стол, он уперся подбородком в ладонь. Он смотрел куда-то невидящим взглядом, так что казалось, что он говорит все это не столько Сигрид, сколько самому себе.

— Я уже не раз покидал короля Олава, — сказал он. — Я отправился в Руду в тот раз, когда он хотел подчинить себе Исландию и держал в качестве заложников Стейна Скафтасона и других исландцев, которых он заманил в Норвегию обещаниями дружбы. Но я вернулся назад, хотя мне обещали там почести и богатство.

Отдалившись от него, я подумал, что не такой уж он свинья и самодур. Я думал о его величии, его мудрости и твердой вере в то, что Бог призвал его окрестить Норвегию…

Он снова замолчал, и когда он посмотрел на Сигрид, в глазах его больше не было отсутствующего выражения.

— Когда я снова отправился на север, я узнал, что Кальв был у ярла и что он собирается служить королю Кнуту. И я тут же пустился в путь; я чувствовал, что должен воспрепятствовать его поездке в Англию, если мне удастся.

— Мало что изменилось бы, если бы ты застал его дома, поскольку он присягнул на верность ярлу, — сказала Сигрид. — Что же касается короля Олава, то мне кажется, что он хорохорился, как петух, пока ему сопутствовала удача, и совершенно сник, когда все обернулось против него.

Атмосфера стала натянутой, ей показалось, что пора бы ему уже прекратить этот разговор о короле.

— То, что Кальв присягнул на верность ярлу, это одно дело, — сказал Сигват. — Я хорошо знаю Хакона ярла, и он чувствует угрызения совести по поводу того, что нарушил клятву, данную Олаву, и вступил с ним в борьбу. Он освободит Кальва от клятвы верности, если тот попросит.

С королем же Кнутом дело обстоит совсем иначе, лично я не питаю особой любви к этому хёвдингу. Он никогда не скупится на красивые слова и обещания, но очень быстро о них забывает. Думаю, что Кальв получит от этой затеи одни неприятности.

Сигрид посмотрела на него.

— Скажи, разве ты не сочинял висы, в которых ты прославляешь короля Кнута, когда был в Англии? — спросила она.

Вид у Сигвата был озабоченный.

— Сочинял, — признался он.

— Ради золота скальд способен на многое, — не спеша произнесла Сигрид. — Как-то раз мой брат Турир сказал, что Сигват — друг всех. Ты никогда не задумывался над тем, что если кто-то дружит со всеми, он в конце концов оказывается без друзей.

— Я не нуждаюсь в наставлениях, — раздраженно произнес Сигват. — И здесь, в Эгга, я собирался уговорить Кальва отправиться со мной к королю, который далеко не богат.

— Если ты имеешь в виду короля Олава, то я рада, что ты опоздал.

После этого разговор уже не клеился. И они расстались, холодно пожелав друг другу спокойной ночи.

Большую часть следующего дня Сигрид провела за ткацким станком. Присутствие Сигвата делало ее растерянной; это раздражало ее, и она не хотела признаться себе в том, что желает, чтобы он пришел и поговорил с ней.