Гробница - Герберт Джеймс. Страница 47

Он выбрался из города в предрассветном тумане и снова направился на север, проклиная свою злую судьбу и жалея о том, что его угораздило связаться с трусом и дураком Свандовой. Совершив тяжкое преступление, он стремился как можно скорее укрыться в непроходимой лесной чаще, зная, что теперь полиция устроит на него настоящую облаву.

Около трех месяцев он прятался в лесах, изредка осторожно выходя из глухой чащи и приближаясь к фермерским домикам, чтобы попытаться стащить с крестьянских огородов немного плодов и овощей. Бесследно исчезнув с людских глаз в северной глухомани, долгое время проплутав в непролазных болотах и дремучих лесах, он ушел от погони и стал невидимкой, неприметным, плохо одетым путником, бредущим от села к селу по грязным проселкам. Но вслед за промозглой осенью пришла зима, и скудная одежда, которую ему удалось стащить на одной из ферм, надетая под пальто, уже не спасала от пробиравшего до костей холода. Крестьяне собрали последний урожай со своих огородов, и теперь Януш питался мороженой картошкой, свеклой и репой, выкопанными из земли — скудными остатками овощей, которые он мог найти на поле после осенней уборки. Горстка орехов дополняла его скромный обед, да еще порой ему удавалось поймать и убить какого-нибудь зверька. Ударили первые морозы, и день ото дня ему становилось все труднее добывать себе пищу. Снова, как когда-то давно, в концлагере, его начал мучить голод. Порой, тихонько пробравшись ночью во двор крестьянского дома, и стащив все, что попалось под руку (несколько теплых вещей, надетых под пальто, он незаметно снял с веревок, куда хозяйки вешают сушиться выстиранное белье) он мечтал залезть в свинарник и украсть поросенка. Он вспоминал, как много лет назад его отец принес домой маленькую розовую тушку, как он стоял перед очагом, следя за жарящимся на открытом огне мясом и поминутно поворачивая ручку вертела, чтобы оно не подгорело, вспоминал роскошный семейный ужин и вкус сырой свиной печени. Перед рассветом, забываясь чутким сном, он грезил о жареной свинине, и после пробуждения где-нибудь в холодном, занесенном снегом стогу сена или соломы, ему очень долго казалось, что он чувствует слабый, едва различимый аромат жаркого, смешанный с запахом сырой печени...

Его черствый хлеб покрылся плесенью и запачкался о грязные лохмотья, несколько месяцев служившие ему единственной защитой от холода.

Приземистая фигура Януша казалась пухлой из-за всего, что было надето под пальто; однако эти вещи не спасали горемыку, оставшегося без крова и пищи, от лютого зимнего холода. Он сильно исхудал; и если бы кто-нибудь пригляделся к одинокому скитальцу пристальнее, то ввалившиеся щеки и заострившиеся черты лица выдали бы в бредущем неизвестно куда толстяке человека, умирающего от голода. Вторые сутки он шел по занесенному снегом лесу, прячась в случайно попадавшихся на опушках стогах сена во время коротких передышек, питаясь лишь тем, что мог найти и подобрать по дороге.

Мерзлая земля и зимний лес не слишком щедро оделяли его съедобными плодами, и когда муки голода становились нестерпимыми, он грыз жесткую кору деревьев. Полицейские подловили его у сельского дома, который он собирался ограбить. Нарушив свое обычное правило — нигде не задерживаться надолго — он слишком много времени провел, скитаясь вокруг богатой деревни в надежде стащить что-нибудь покрупнее нескольких мерзлых картофелин. Однако постоянное воровство не могло остаться незаметным, и местные жители сердились, обнаруживая пропажу очередной вещи. На него устроили облаву, и только страх придал ему силы убежать от преследователей. Теперь он шел все дальше, подгоняемый болью, терзавшей его живот.

Обессилевший от долгих блужданий по лесному бездорожью, он увидел столб дыма, поднимавшийся кверху над верхушками деревьев, и зашагал в этом направлении. Выйдя к маленькой бревенчатой избушке на краю лесной росчисти, Януш направился к порогу деревянного домика, вряд ли ясно сознавая, где он сейчас находится и что завело его в такую глушь. Ему хотелось только одного — есть, а затем он мечтал найти какой-нибудь укромный уголок, чтобы дать отдых своим избитым, распухшим от холода ногам. Постучав кулаком в деревянную дверь, он удивился, до чего слабый, глухой звук раздался от ударов, в которые он вложил немало сил.

Дверь отворилась, и хозяин избушки успел подхватить безжизненное тело Януша, упавшего в обморок на пороге его дома. Внеся обмороженного скитальца в избу, он положил его на пол у очага, крикнув жене, чтобы она скорее приготовила отвар из целебных трав. Склонившись над неподвижной фигурой, лесник и его жена сняли грязные лохмотья со своего странного гостя и обнаружили под ними исхудавшее, давно не мытое тело. Хозяева долго хлопотали над Янушем, приводя его в сознание; и хотя его вид внушал им подозрения, все же жалость к истощенному, обессилевшему человеку взяла верх над остальными чувствами. Через некоторое время Януш уже мог сидеть за столом, прихлебывая из кружки целебный отвар. Хозяева попытались расспросить его, что он делает в лесу в столь неподходящее для длительных прогулок время, но из его бессвязных ответов они поняли только, что их гость пришел издалека и уже давно бродит по окрестностям, страдая от голода. Он говорил тихим, дрожащим голосом, поминутно сбиваясь, и лесник с женой скоро поняли, что перед ними сидит сумасшедший. Решив, что скорее всего это заблудившийся путник, чей разум помутился от страха, голода и усталости, они решили приютить его у себя на несколько дней, чтобы дать ему немного опомниться. Однако хозяйку слегка беспокоило то, что во время разговора этот исхудавший, оборванный, грязный незнакомец не сводил своих глаз, мерцавших хищным блеском, с их двенадцатилетней дочери. Девочка сидела возле огня, наблюдая за всем, что происходило в доме, широко раскрытыми от любопытства глазами, и на ее круглом розовом личике играли багровые отсветы пламени.

Хозяева лесной избушки жестоко поплатились за свое гостеприимство. Когда лесник наклонился над очагом, чтобы положить в огонь очередное полено, Януш нанес ему сильный удар ломиком по затылку, и здоровый молодой мужчина повалился на пол, оглушенный ударом. Расправа с женщинами заняла всего несколько секунд. Вероломный гость подскочил к столу и схватил длинный кухонный нож. Через пять минут на полу у очага лежало три окровавленных трупа с перерезанными глотками.

Двое полицейских, направившихся по свежему следу Януша, петляющему по занесенному снегом лесу, вышли к домику лесника примерно через час после того, как Палузинский, ловко орудуя ножом, начал пожирать еще теплое тело двенадцатилетней девочки.

Янушу повезло. Полицейские, явившиеся за ним уже после того, как в избушке разыгралась кровавая трагедия, были слишком молоды и неопытны. Ни разу в жизни им не приходилось сталкиваться с такой звериной жестокостью преступников. Ужасы второй мировой войны, о которых они знали только понаслышке, не могли дать им наглядного представления о первобытном варварстве людей с расстроенной психикой, потерявших человеческий облик в борьбе за выживание в концентрационном лагере. Когда они, наконец, поняли, почему так обезображены трупы взрослых, и увидели, как человек, за которым они охотились уже несколько суток, вынимает из распоротого живота ребенка окровавленные внутренности, чтобы отправить их себе в рот, они были настолько потрясены, что не смогли побороть в себе отвращение, тошнотой подступавшее к горлу. Застыв на месте, как завороженные, двое молодых парней в полицейской форме глядели широко распахнутыми от страха глазами на испачканные кровью руки и лицо Палузинского, не сразу оторвавшегося от маленького тела своей жертвы.

Бешенство, охватившее Януша при виде полицейских, толкнуло его на дальнейшую яростную борьбу за свою жизнь. Разгоряченный своим недавним кровавым «подвигом», он метнул кухонный нож в одного из полицейских, и, оскалившись, словно зверь, с диким воем кинулся на другого. Вид этого сумасшедшего в окровавленных лохмотьях, с жидкой неопрятной бородой, залитой темно-красной жидкостью, с вытаращенными, совершенно безумными глазами, мог заставить окаменеть от испуга даже храбрейшего из людей, поэтому двое полицейских не устояли перед такой неожиданной, безрассудно смелой атакой.