Жестокость. Испытательный срок. Последняя кража - Нилин Павел Филиппович. Страница 46
В Дударях мы с Венькой проехали прямо в конюшню конного резерва милиции, что стоял тогда на окраине города, в слободке, сдали лошадей и, не спеша, отдыхая, прогулочным шагом пошли в наше учреждение, подле которого уже толпился народ, услышавший о поимке неуловимого Воронцова.
Всем это казалось невероятным. Уж сколько раз даже в губернской газете объявляли, что он пойман, а потом оказывалось, что это только слухи.
И вот, наконец, он в самом деле взят и посажен в каменный сарай во дворе уголовного розыска.
А рядом с сараем, с задней его стороны, выходящей в Богоявленский переулок, на деревянном помосте лежат для всеобщего обозрения мертвые соучастники Воронцова — Савелий Боков и Гавриил Кологривов.
Вечером их увезут в мертвецкую при больнице, в тот погреб под железной вывеской с твердым знаком: «Для усопшихъ».
Остальные бандиты, взятые вместе с Воронцовым, заключены в обычном арестном помещении при уголовном розыске.
Вечером же их переведут в городской домзак, как теперь называется тюрьма в Дударях.
Все эти сведения мы с Венькой почерпнули из разговоров в толпе, пока пробивались в уголовный розыск.
Пробиться было не так-то легко: народ все прибывал, как вода в половодье.
В дежурке мы увидели Якова Узелкова. Он уже успел поговорить с начальником и теперь хотел, чтобы его допустили взять интервью у Воронцова.
— Начальник мне рекомендовал обратиться к тебе, — остановил он и даже охватил руками Веньку. — Начальник так и сказал: обратитесь к моему помощнику Малышеву. Меня больше всего интересует разговор с Воронцовым. Это же необыкновенная сенсация! Говорят, тут какая-то романтическая история. Замешана какая-то Грунька или Кланька. Жаль, что ее не привезли! Словом, как говорили древние, шерше ля фам. Ты должен дать мне разрешение. Я все это опишу…
— Иди ты! — вдруг обозлился Венька и вырвался из рук Узелкова.
— Вениамин! — проникновенно сказал Узелков. — Умоляю тебя во имя всего святого, разреши мне хотя бы пять минут поговорить с Воронцовым! Я умоляю тебя от имени тысяч читателей! И, кроме того, я полагаю, что именно сейчас ты должен быть добрее. Начальник мне, между прочим, сообщил, что он тебя представит к награде…
Венька сузил глаза:
— Возьмите с начальником себе эту награду. Она вам, может, больше пригодится…
И мы зашли в секретно-оперативную часть.
Я сказал Веньке, что так, пожалуй, не надо было говорить о начальнике, тем более в присутствии Узелкова. Он ведь сейчас же все передаст.
— А мне все равно, — сказал Венька. — Я все равно больше не буду работать в Дударях. Меня вызывают в губрозыск, вот я и уеду. Раньше не хотел уезжать, а сейчас твердо решил: уеду, если такое отношение…
Он вытаскивал из ящиков стола бумаги, быстро прочитывал и откладывал в сторону или сразу разрывал и выбрасывал в корзину, стоявшую под столом. Было похоже, что он в самом деле собирается сейчас же уезжать из Дударей и хочет перед отъездом навести порядок.
В дверь постучали. Вошел Коля Соловьев и тоже сказал, что начальник собирается представить Веньку к награде. И не только Веньку, но и всю группу сотрудников, участвовавших в операции.
— В какой операции? — спросил Венька.
— Ну в этой, вот в какой мы сейчас были, — чуть смутился Коля.
— А где Лазарь Баукин?
— Начальник приказал его временно задержать для проверки, — сказал Коля. — И этих, которые с ним, тоже. Потом, говорит, разберемся. Может, удастся их подвести под амнистию…
— И ты считаешь, это правильно?
— Что правильно?
— Что нас с тобой представить к награде, а Лазаря посадить для проверки. Для какой проверки?
— Но начальник же говорит, что будет потом хлопотать за него и за других, — опять смутился Коля. — Ты же все-таки помощник начальника, ты же лучше меня знаешь, какой должен быть порядок…
— Порядок должен быть такой, чтобы людей уважали, когда они стараются стать людьми, — сказал Венька. — Сначала оскорбить, а потом хлопотать! Кому нужны такие хлопоты!
— Ты погоди, погоди, — взял Веньку за руку Коля Соловьев. — Мы же не имеем права его сейчас отпустить. Он же у нас был под арестом и потом убежал. Это же закон не позволяет…
— Закон не позволяет издеваться! — блеснул глазами Венька. — А Лазарь и не просил его отпускать. Он сам хотел, чтобы все было по закону. Пусть, говорит, судят меня за то, в чем я был виноват. Но можно же все делать по-человечески! Ведь Воронцова-то не мы взяли, а Баукин. За что же нам награда?
— Это верно, — согласился Коля. — Я тоже так сообразил, что тут какая-то неловкость. Можно даже так подумать, что начальник не в силах забыть, как Баукин еще тогда зимой обозвал его боровом…
— Ну и что же? Обозвал и обозвал. А потом сделал дело. Мы бы еще сколько ловили Воронцова! Да и вряд ли бы так просто поймали…
Венька вышел из комнаты секретно-оперативной части и пошел по коридору, как будто пол качается под ним. Я подумал, что это от усталости, оттого, что он долго не спал.
В дежурке он спросил, не было ли ему письма.
— Что-то было, — сказал дежурный и посмотрел в толстую книгу. — Нет, заказных не было, — захлопнул он книгу. — Может, простые были. Надо спросить Витю…
У Веньки дрогнули губы. Он хотел что-то сказать и не сказал. Может, он хотел обругать дежурного?
Пришел делопроизводитель Витя, отомкнув ящик своего стола, долго рылся в нем, потом развел руками:
— Ничего нету.
— Может, нам домой письмо прислали, — предположил я. — Могли прислать на домашний адрес…
— Могли, — как эхо, отозвался Венька.
И мы пошли домой, потому что дел на сегодня не было, да и едва ли мы сумели бы сегодня еще работать, голодные и усталые. Начальник тоже уехал домой обедать.
Дома, однако, не было письма. И хозяйки нашей не было. Она уехала по ягоды, как сказала нам соседка. И никакой еды не оставила.
— Пойдем к Долгушину, — позвал я.
— Пойдем, — согласился Венька как-то уныло, безучастно.
— А может, ты сильно устал? Может, ты не хочешь идти?
— Нет, пойдем. Все равно, — сказал он. И опять меня слегка встревожил его унылый вид.
Был уже вечер, когда мы переходили через базар, чтобы коротким путем пройти в городской сад.
На базаре никого не было. Все ларьки и лавки давно закрылись. И только у одного навеса стояли ночной сторож и молодой человек с валенками в руках.
Мы узнали Сашу Егорова, паренька с маслозавода.
— Ты не уехал? — удивился Венька, и лицо его вдруг оживилось. Это было заметно и в сумерках.
— Нет, я завтра уезжаю.
— А валенки это для чего в такую жару?
— Хотел продать. Тут один велел мне к нему зайти. Хотел, словом, у меня их купить…
— У тебя что, на билет не хватает? — спросил Венька.
— Нет, на билет у меня хватает. Я просто так хотел продать валенки. Зачем они мне сейчас? Я лучше племянникам гостинцы куплю.
— Ты погоди, — сказал Венька. — Не уезжай. На днях вместе поедем. И гостинцы купим. Я тоже уезжаю.
Венька теперь словно хвастался тем, что уезжает.
Поговорив недолго с Сашей Егоровым, он будто почерпнул в этом разговоре новую надежду и сказал, когда мы пошли дальше:
— А вдруг мне все-таки пришло письмо? Ведь почту и вечером подают. Может, зайдем на минутку в розыск?
Нам надо было сделать большой крюк по городу, чтобы зайти сейчас в наше учреждение. И мы сделали этот крюк, прошли по улице Марата, свернули в Ольшевский переулок и вышли прямо на бывший Махоткинский магазин, где работала кассиршей Юля Мальцева.
На железных дверях магазина под лампочкой в проволочной сетке висел, как всегда в эту пору, огромный ржавый замок. Юля давно уже ушла домой, на свою Кузнечную улицу.
Проще всего, казалось бы, нам с Венькой вместе пойти к ней домой в этот вечер, если он стеснялся идти один. Но он ждал от нее письма, точно она живет в другом городе. Это письмо ему нужно было сейчас до крайности.
Он просто не мог жить без этого письма.