Иллюзия бессмертия (СИ) - Снежная Александра. Страница 81

Вайолет сглотнула, заметив, как стремительно меняется золото глаз брата на бронзовую темноту. Отчаянно замотала головой в попытке предотвратить беду, но было уже поздно.

— Темная тварь. Убью.

Из высоко поднимающейся и опускающейся груди парня вырвался угрожающий рык, красивые черты лица исказила злость. В одну секунду меняя человеческий облик на звериный, Доммэ взмыл в прыжке в воздух, атакуя одарина.

Ощерилась клыкастая пасть, вытянулись острые когти, готовые полосовать и рвать, и угрюмо наблюдающий за оборотнем Айт лишь коротко повел рукой, отбросив от себя разъяренного зверя сотворенной магией на десяток шагов.

Видя, как рохр вскакивает на лапы, готовясь к новому броску, Вайолет кинулась к Айту и, закрыв одарина собой, в отчаянии закричала:

— Нет, Доммэ. Не смей. Или убей и меня, потому что я люблю его. Люблю…

Зверь замер. Пристальный взгляд его желтых глаз остановился на тоненькой девичьей фигурке, льнущей к ненавистному чужаку так, словно важнее его ничего для нее на этом свете и не было.

— Я люблю его… — тяжело дыша, прошептала Вайолет.

По щекам девушки скатились слезы, заметив которые, рохр попятился назад и вдруг надрывно завыл.

Срываясь с места, он помчался прочь от причиняющей ему боль женщины, и летящее за ним вслед: "Доммэ, вернись" лишь напрасно сотрясло воздух да переполошило в кронах деревьев птиц.

Горько всхлипнув, Вайолет развернулась, спрятав мокрое от слез лицо на груди Айта, в мрачном молчании смотрящего в ту сторону, куда умчался Доммэ. Опустив ладонь на голову Фиалки, одарин нежно погладил темный шелк ее волос, прижался губами к макушке, а потом обнял крепко и бережно, понимая и ее боль, и безысходное отчаяние молодого рохра как никто другой.

— Чтоб тебя Смерагловы змеи за зад покусали, псина бешеная. Это ж надо заставить старуху по горам скакать, как бел…

Ворчание поднимающейся по горной тропе Урсулы оборвалось на полуслове, стоило в поле ее зрения попасть стоящим наверху Вайолет и Айту. Цепкий взгляд колдуньи, приобретая холодный блеск, бегло прошелся по замершей в объятьях одарина Фиалке, и глаза одэйи подозрительно прищурились, наливаясь льдистой синью.

— Что здесь происходит, темный? — проскрипела Урсула, тяжело опираясь на свой посох.

— И я рад тебя видеть в добром здравии, первая одэйя, — бесстрастно отозвался Айт.

Отступив от Фиалки, он с непробиваемым спокойствием выдержал многоговорящий взгляд старухи, и когда она сделала шаг ему навстречу, кивком головы указал на Вайолет.

— Помоги ей. Она ранена. Нога пробита стрелой, да и от хиоза еще досталось. И не стойте здесь, заходите в дом. А я пойду отыщу рохра.

Обогнув тревожно хмурящуюся волшебницу, Айт вскоре скрылся за деревьями, а в воздухе повисла тягостная тишина, в окружении которой Урсула и Вайолет мерились друг с дружкой выразительными взглядами.

— Ты что наделала, глупая? — просипела Урсула, разглядывая девушку так пристально, что Вайолет почудилось, будто старуха в попытке подтвердить свои подозрения не только залезла ей под рубаху, но и переворошила душу.

— И я рада тебя видеть, Урсула, — копируя манеру разговора Айта, Вайолет вскинула голову, не желая отвечать на поставленный вопрос. — Так ты поможешь мне, или обойдусь и так?

Одэйя болезненно поморщилась и тяжко вздохнула:

— Покажи ногу.

Приподняв подол рубахи, Вайолет продемонстрировала колдунье поджившую рану, отметив, что хоть и пыталась Урсула выглядеть суровой и непреклонной, но при виде пробитой стрелой икры в глазах старухи промелькнуло сожаление.

Протянув девушке сухую морщинистую руку, Урсула чуть помедлила, удерживая ладонь Вайолет в своей, а после, по-старушечьи сгорбившись, крепко обняла светлую Хранительницу:

— Спасибо небесным покровителям, что ты цела, детка.

— Я уцелела благодаря Айту, — тихо заметила Вайолет.

— И ему тоже спасибо, — кивнула Урсула.

— Ты обещала ему помочь.

Одэйя криво усмехнулась, стрельнув в девушку невеселым взглядом.

— Я свои обещания держу. Пойдем в дом, — тяжело опираясь на клюку, старуха поковыляла к крыльцу, и Вайолет ничего другого не осталось, как отправиться за ней следом.

Доммэ не смотрел, куда бежит.

Боль железными зубьями впивалась в сердце рохра, и чтобы не сойти с ума, ему надо было просто двигаться. На пределе собственных сил, чтобы ветер свистел в ушах, легкие разрывало от напряжения, а лапы не чувствовали под собой земли.

Он не хотел думать, потому что мысли делали только больнее. В них было тысячи "почему" и ни одного ответа. Хотелось выть. Долго, одиноко и бессильно. И будь сейчас на небе не солнце, а луна, Доммэ взобрался бы на самый высокий утес и выл бы на нее, пока не сорвал горло. Но перед глазами мелькали лишь поросшие мхом и корнями камни, да бесконечный лес, который впервые в жизни не доставлял мчащемуся по нему оборотню ни радости, ни успокоения.

Перемахнув очередное препятствие из кривой расщелины, возникшей на пути, рохр неудачно приземлился на край площадки из песчаника, и изъеденная временем и ветром порода посыпалась вниз, утягивая за собой не успевающего зацепиться когтями за выступ зверя.

Несколько раз ударившись боками об острые края камней, рохр завалился на дно неглубокого ущелья, пробив бедро тонким сломанным деревцем.

С трудом встав на лапы, он выдернул зубами из себя обломок и тихо зарычал, когда кровь хлынула из открытой раны. Она хоть и была серьезной, но не шла ни в какое сравнение с той, что нанесла ему своими словами Вайолет.

Я люблю его…

Доммэ не понимал.

Как и за что его Вайоли могла полюбить угрюмого чужака, который только и делал, что рычал на нее.

Всю свою жизнь Доммэ трясся над девушкой, пылинки сдувал, защищал и берег. Для кого? Для проклятого темного, который просто пришел и взял то, что ему не принадлежит?

Доковыляв до темнеющего в горной породе пролома, рохр потянул носом влажный и прелый запах пещеры, а потом, забравшись внутрь, упал на ее каменный пол. Ему нужно было отдохнуть и восстановиться. Серьезные раны у оборотней заживали дольше, чем царапины от укусов и когтей. Пить надо было только как можно больше, а воды поблизости не было.

Рохр несколько раз попробовал лизать влажные стены, но вскоре бросил это бесполезное занятие и, уложив морду на лапы, устало закрыл глаза, впадая в какое-то безразличное полузабытье.

Шорох гравия заставил его тревожно вскинуться. Странно было то, что звучал он не у входа, а где-то в темной глубине пещеры.

Собираясь с силами, пес поднялся с пола и, увидав того, кто появился из мрака, яростно зарычал.

В одном прыжке от него стоял рохр — черный, как сажа. Его желтые глаза жутко светились во тьме, и у Доммэ шерсть на загривке поднималась дыбом от самой нереальности происходящего. Из-за спины зверя бесшумно показался еще один, потом еще и еще… И все они в какой-то мрачной решимости смотрели на снежного оборотня, как будто ему, словно белой вороне, не место было в их темной стае.

— Когда груз собственных ошибок тянет ко дну только тебя, это плохо, но правильно…

Доммэ резко развернулся, услышав за своей спиной женский голос, но шокировал оборотня вовсе не он, а его обладательница.

Та, легенды о которой передавали из уст в уста, пели красивые колыбельные юным рохрам и слагали сказки, сейчас стояла рядом с Доммэ и смотрела в его глаза с грустью и укором.

Пальцы Белой Виэйры ласково опустились на лохматый лоб зверя, прочесав густую шерсть. Присев перед ним на корточки, она взяла в ладони морду рохра, и все его естество пронзило какой-то необычайной легкостью и ощущением счастья, словно любовь, которую излучала священная мать снежных псов, была осязаемой и материальной.

— Самое страшное, Доммэ, если за твои ошибки платить будут другие, те, кто верят в тебя и ждут помощи и спасения.

Непонимающе оглянувшись на безмолвных черных рохров, Доммэ обжегся об их горящие взгляды и, вновь посмотрев на Виэйру, растерянно моргнул.