Регент. Право сильного (СИ) - Кос Анни. Страница 24

— Ах, это вы? Сколько времени? — он бросил взгляд в окно, но там было абсолютно темно.

— Пятый колокол уже пробил, — ответил Ульф, подвигая себе кресло. — Извините за это представление. Что с сиятельной госпожой и наследником?

Бен Хайри сел, попытался привести в нормальный вид измятую одежду, надел тюрбан, начал заправлять под него растрепавшийся седые пряди, но в итоге только рукой махнул, справедливо рассудив, что сейчас не до этикета, а требованиями к внешнему виду можно пренебречь.

— У сиятельной госпожи тяжелый нервный срыв. Мне пришлось дать ей огромную дозу успокоительного. Она уснула совсем недавно, не тревожьте ее, пока сама не проснется.

— А Адиль?

— Сильнейший испуг. Однако он крепкий мальчик, к тому же его магия больше, чем у госпожи, а внутренний Огонь всегда стремиться исцелить тело. Наследник оправится очень скоро, но в ближайшие десять дней не советую оставлять его одного, особенно на ночь. Надо, чтобы верховный жрец осмотрел обоих, — добавил лекарь. — Силы Стихий тесно сплетены с эмоциями, а состояние моих пациентов крайне удручающее. На них действительно совершили покушение?

— На Адиля. Неизвестно, каким чудом, но императрица оказалась рядом с сыном в самый опасный момент. Если бы не она, мальчик был бы уже мертв, — глухо добавил Ульф.

— Вот как… И какова ваша роль в этом? — старик смотрел на северянина с вызовом, неприязненно.

Если бы Ульф был чуть менее вымотанным, эти слова задели бы его за живое, а может, вызвали бы гнев. Но события минувшей ночи оказались тяжелым ударом, заставили на многие вещи взглянуть по-новому.

В день, когда погиб Сабир, а город наводнили разъяренные демоны, от императорской семьи отвернулись почти все, справедливо обвиняя род Фаррит в бедах, постигших Дармсуд. Арселия ждала расправы: если не от рук тварей из другого мира, то от гнева толпы. Она боялась оказаться добычей северян. Была убеждена, что ей и Адилю не сохранят жизнь, а то и вовсе предадут мучительной и позорной смерти на глазах сотен свидетелей. И выбрала, как ей казалось, самый верный путь.

Ульф тогда успел в последний момент. Задержись северянин хоть на половину колокола, в тронном зале дворца его бы встретили только бездыханные тела. Шейба бен Хайри единственный не предал Арселию и Адиля, остался с ними до конца и был готов выпить яд также, как и они, лишь бы не расставаться со своей госпожой.

— Я понимаю, что вы хотите знать, — Ульф не отвел глаз. — Клянусь вам, что не я виновник этого преступления, хотя моя неосторожность едва не стала причиной огромной беды.

— Хочу, чтобы вы знали, — тихо прошептал старик. — Если с головы сиятельной госпожи или с головы ее сына хоть волосок упадет по вашей вине, то я найду способ отомстить.

— Вы сейчас всерьез мне угрожаете?

— Предупреждаю, — бен Хайри гордо вскинул седую голову.

Иной бы рассмеялся лекарю в лицо. Трясущийся старик, с роду не державший в руках не то что меч, но даже кинжал, тщедушный, сутулый, не обладающий ни магией, ни властью, кинул в лицо воину и правителю подозрение, смешанное с оскорблением. Однако Ульф знал, что подобная верность и преданность кому-то даже в самой безнадежной ситуации воистину бесценна и способна свернуть горы.

И именно поэтому регент не позволил себе и тени улыбки и кивнул, принимая предупреждение бен Хайри, как вызов равного. Пусть этот человек слаб телом, но не испытывать уважения к его силе духа северянин просто не мог.

— Ваши слова услышаны. Еще что-то?

Бен Хайри присмотрелся к Ульфу внимательнее и деловито начал рыться в своей сумке. На стол один за другим были выставлены два пузырька с жидкостями и какой-то порошок в коробке. Лекарь специальной ложкой отмерил средства и смешал их в маленькой глиняной плошке, а затем перелил получившуюся смесь в бокал с водой:

— Вот, выпейте. Вам надо поддержать силы. И хорошо бы поспать хотя бы до рассвета.

Ульф усмехнулся и без колебаний принял подношение.

— Вот так просто? Возьмете, даже не опасаясь яда? — уточнил бен Хайри.

— А он там есть? — регент скептически покосился на старика и выпил все до дна одним глотком. — Ну, тогда моя смерть будет на вашей совести, только и всего.

Бен Хайри покачал головой и, пробормотав себе под нос что-то вроде “наглый мальчишка” и “северный глупец”, принялся складывать свои вещи.

— Я буду в гостевых покоях императорского крыла, — произнес он в полный голос. — Ваши люди уже приготовили мне комнату. Утром я зайду проверить состояние пациентов. Всех троих, — последнее слово он выделил интонацией и гордо удалился.

***

Регент тихо вошел в собственную комнату и жестом приказал охране выйти. Гвардейцы скользнули прочь, не издав ни единого звука. В покоях царили полумрак и тишина, пахло чем-то резким, вероятно, бен Хайри оставил здесь лекарства. На столе мерцала желтым светом ночная лампа, ее мягкий свет обволакивал, утешал, создавал ощущение уюта. Такое лживое, но такое необходимое.

Ульф тяжело опустился в кресло, на минуту прикрыл лицо руками, потер уставшие глаза, откинулся на спинку и замер, не сводя взгляда с собственной кровати. В ней, прижавшись друг к другу, спали самая желанная в мире женщина и ее сын, надежда всей этой демоновой империи.

Арселия дышала глубоко и спокойно, обнимая ребенка двумя руками. Даже в таком скудном свете было видно, как она побледнела, губы ее казались бесцветными, под глазами залегли тени. Она выглядела измученной, безмерно уставшей, несчастной, и виноват в этом был он, регент империи, безмозглый и самонадеянный северянин!

Ведь знал же, что мальчика надо охранять днем и ночью, был уверен, что на него будут охотиться. Поименно мог назвать тех, кто обладает достаточной дерзостью, чтобы осмелиться поднять руку на ребенка. Проверял отчеты людей, следящих за каждым членом совета днем и ночью. Своими глазами видел подземные туннели и тайные ходы, предполагал, что и во дворце могут быть такие же.

И все равно чуть не потерял Адиля. Едва не лишился Арселии, прекрасной и нежной лилии пустыни. Своей Ари.

Вот она, всего в пяти шагах, спит в его постели, руку протяни — почувствуешь тепло дыхания. Дня не прошло с того момента, как она светилась от счастья и надежды. Сколько огня и страсти было в ее танце, сколько тепла во взгляде! Ведь не померещилось же ему в самом деле: она смотрела на него — на него единственного! — среди сотен людей.

У Ульфа зубы свело от злости на самого себя, от осознания того, с какой легкостью он разрушил магию минувшего дня, как сперва оскорбил эту удивительную женщину недоверием и ревностью, а после едва не стал причиной ее смерти.

Ари бросила ему в лицо страшные обвинения. Обманщик. Лжец. Не защитил тогда, когда она так в этом нуждалась. И она права, тысячу раз права… Напыщенный дурак. Болван. Посчитал, что ему позволено проявить чувства, подтолкнул врагов к действиям. Да ему самое место в каком-нибудь всеми забытом гарнизоне, а не тут, на вершине власти.

Вспомнит ли она о сказанном наутро? Захочет ли взглянуть на него, одарит ли словом? Или молча уйдет, обойдя, как грязную лужу, как никчемного, презренного человека?

Это все одна долгая, чудовищная ошибка. Надо было с самого начала покинуть это прогнившее место. Уехать. Бросить империю, пусть бы эти голодные псы перегрызлись насмерть. Но кто же знал, что северный волк, известный своей рассудительностью, окажется привязан не к столице, трону и колоссальной власти, а вот к этой хрупкой, ранимой женщине и ее сыну.

Знать бы наперед, как дело обернется, забрал бы их обоих и увез в горы, в высокий и прекрасный Кинна-Тиате, спрятал за неприступными белыми стенами, подарил бы покой и счастье. Знать бы, знать… Что толку теперь рассуждать о несбыточном?

Усталость постепенно брала свое. Тишина давила, дурманила сознание, лишала воли, затягивая в липкие объятия тревожного сна. До рассвета оставалось совсем немного. Можно было отдохнуть. Нужно было отдохнуть, чтобы иметь завтра силы жить и продолжать бороться. За себя. За Ари. И за свое право быть счастливыми.